Роберт Стивенсон - Черная стрела (Пер Репина)
— Слушай, — сказал Ричард, — в эту игру могут играть двое. Остановись и отвечай ясно.
Но стрелок, разгоряченный вином и битвой, ударил Дика в плечо одной рукой, а другой вырвал одежду из его рук. Тут молодой вождь дал полную волю своему гневу. Он крепко сжал стрелка в своих сильных объятиях и прижал его как ребенка к своей закованной груди; потом, держа его на расстоянии протянутой руки, он приказал ему говорить, если дорожит жизнью.
— Сжальтесь, умоляю! — задыхаясь проговорил стрелок. — Если бы я думал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее. Да, я был здесь.
— Ты знаешь сэра Даниэля? — продолжал Дик.
— Хорошо знаю, — ответил стрелок.
— Был он в доме?
— Да, был, сэр, — ответил стрелок, — но как только мы вошли в ворота на дворе, он уехал через сад.
— Один? — крикнул Дик.
— С ним было, может быть, человек двадцать солдат, — сказал стрелок.
— Солдат! А женщин, значит, не было? — спросил Шельтон.
— Право, не знаю, — сказал стрелок. — Но в доме их не было, если вы это желаете знать.
— Благодарю тебя, — сказал Дик. — Вот тебе монета за труды. — Дик порылся в сумке и не нашел ничего. — Спроси завтра меня, — прибавил он. — Ричард Шель… — сэр Ричард Шельтон, — поправился он, — и я щедро вознагражу тебя.
Вдруг Дику пришла в голову одна мысль. Он поспешно выбежал на двор, пробежал изо всех сил через сад и очутился перед главным входом в церковь. Дверь была широко открыта, внутри вся церковь была набита беглецами-горожанами, окруженными семьями и нагруженными своим самым драгоценным добром; у главного алтаря священники в полном облачении призывали милость Господню. Как раз в то мгновение, когда вошел Дик, громкий хор раздался под сводчатой крышей.
Он поспешно прошел среди групп беглецов и дошел до двери лестницы, которая вела на колокольню. Высокий священник встал перед ним и загородил вход.
— Куда, сын мой? — сурово спросил он.
— Отец мой, — ответил Дик, — я пришел сюда с поручением. Не останавливайте меня. Я распоряжаюсь здесь вместо лорда Глочестера.
— Лорда Глочестера? — повторил священник. — Разве сражение окончилось так печально?
— Сражение окончено, отец мой; ланкастерцы совершенно разбиты, милорд Райзингэм — упокой, Господи, его душу! — остался на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я пойду по своим делам. — И, отстранив видимо пораженного священника, Дик толкнул дверь, пробежал по лестнице, прыгая сразу через четыре ступеньки, не останавливаясь и не спотыкаясь, и вышел на открытую площадку наверху лестницы.
Колокольня церкви в Шорби не только возвышалась над всем городом, но с нее можно было с обеих сторон видеть море и сушу как на географической карте. Время близилось к полудню; день был чрезвычайно ясный, снег ослепителен. Когда Дик оглянулся вокруг, он мог оценить результаты битвы.
С улицы до него доносился смутный, глухой гул и временами, но очень редко, лязг оружия. В гавани не осталось ни одного корабля, ни одной лодки, но море было покрыто парусными и гребными судами, нагруженными беглецами. На берегу снежная поверхность лугов нарушалась группами всадников; одни из них пробивали себе путь к опушке леса, другие — без сомнения, приверженцы йорксистской партии, смело останавливали их и прогоняли обратно в город. На всем пространстве открытой местности, явно обрисовываясь на снегу, лежало громадное количество павших людей и лошадей.
В заключение картины пехотинцы, не нашедшие себе места на судах, продолжали бой у порта и из-под прикрытия прибрежных таверн. В этом квартале также было подожжено несколько домов, и дым, освещенный лучами солнца, высоко поднимался в морозном воздухе и несся огромными столбами к морю.
Одна группа всадников, приближавшаяся уже к опушке леса как будто по прямому направлению к Холивуду, привлекла внимание молодого наблюдателя на колокольне. Группа была довольно многочисленна, ни в каком другом месте сражения не было видно столько ланкастерцев сразу; они оставили за собой по снегу широкий след, загрязнивший его цвет, и Дик мог проследить шаг за шагом, откуда они выехали из города.
Пока Дик наблюдал за ними, они достигли беспрепятственно первой опушки безлиственного леса; когда они свернули немного в сторону, луч солнца упал на мгновение прямо на их одежды, видневшиеся на фоне темного леса.
— Темно-красные с синим! — выкрикнул Дик. — Клянусь, темно-красные с синим!
В следующее мгновение он спускался с лестницы.
Ему нужно было отыскать герцога Глочестера, который один при беспорядке, царствовавшем в армии, мог дать ему достаточное количество людей. Сражение в главной части города было, в сущности, закончено, и Дик, бегавший то туда, то сюда в поисках предводителя, постоянно встречал расхаживавших солдат; некоторые из них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и громко кричали. Никто не мог ответить на его расспросы о местопребывании герцога. Наконец, только по счастливой случайности, Дик нашел его. Герцог, сидя в седле, распоряжался, отдавая приказания насчет вытеснения стрелков из гавани.
— Сэр Ричард Шельтон, вы пришли вовремя, — сказал он, — я обязан вам тем, что не особенно ценю — жизнью, и еще тем, за что никогда не могу отплатить — этой победой. Кстати, будь у меня десять таких воинов, как сэр Ричард, я мог бы прямо идти на Лондон. А теперь, сэр, требуйте себе награды.
— Охотно, милорд, — сказал Дик, — охотно и громко. Бежал один человек, который причинил мне довольно много зла, и взял с собой любимую и уважаемую мной девушку. Дайте мне пятьдесят коней, чтобы я мог догнать их — и всякий долг, который вы так любезно берете на себя, будет вполне уплачен.
— Как его зовут? — спросил герцог.
— Сэр Даниэль Брэклей, — ответил Ричард.
— Вперед против него, лицемера! — крикнул Глочестер. — Это не награда вам, сэр Ричард, вы оказываете новую услугу и если привезете мне его голову, то это будет новый долг на моей совести. Кетсби, дать ему солдат, а вы, сэр, обдумайте покуда, что я могу дать вам, что было бы вам приятно, почетно или выгодно.
Как раз в эту минуту йорксисты взяли одну из прибрежных таверн, окружив ее с трех сторон. Защитников таверны они выгнали и взяли в плен. Горбатый Дик благосклонно приветствовал этот подвиг и, подогнав немного лошадь, потребовал, чтобы ему показали пленников.
Их было четверо или пятеро — среди них двое слуг лорда Шорби, один лорда Райзингэма. Последний, но не в глазах Дика, был высокий, седой, старый моряк, полупьяный, с неуклюжей походкой. За ним по пятам с визгом, подпрыгивая, бежала собака.
Молодой герцог остановился и окинул их суровым взглядом.
— Хорошо, — сказал он. — Повесить их.
И он повернулся в другую сторону и стал наблюдать за ходом боя.
— Милорд, — сказал Дик, — я нашел себе награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку.
Глочестер обернулся и взглянул в лицо Дику.
— Сэр Ричард, — сказал он, — я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов моих я убиваю без всяких извинений и милости. Вспомните, что в английском королевстве, раздираемом на клочки, у каждого из моих воинов есть брат или друг, принадлежащий к другой партии. Если бы я начал оказывать помилование, мне осталось бы только вложить мой меч в ножны.
— Может быть, милорд, но я буду очень смел и, рискуя навлечь на себя вашу немилость, напомню обещание вашей милости, — ответил Дик.
Ричард Глочестер вспыхнул.
— Заметьте хорошенько, — резко проговорил он, — я не люблю ни милости, ни торговцев милостями. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но клянусь небесами, тем и окончатся мои милости.
— Вся потеря с моей стороны, — сказал Дик.
— Отдайте ему его матроса, — сказал герцог и, дернув лошадь за повод, повернулся спиной к Дику.
Дик не чувствовал ни радости, ни печали. Он слишком многое видел со стороны герцога, чтобы особенно дорожить его привязанностью; возникновение благосклонности герцога и развитие ее были слишком необоснованы и поспешны, чтобы внушить доверие. Одного он боялся — мстительный вождь мог отказать ему в солдатах. Но тут он был несправедлив в своем мнении о чести Глочестера (какова бы она ни была) и, главное, о его решительности. Если он раз счел Дика подходящим человеком для преследования сэра Даниэля, то не изменил бы своего мнения. Он скоро доказал это, крикнув Кетсби, чтобы тот поторопился, так как паладин ждет его.
Дик между тем обратился к старому моряку, который, казалось, отнесся одинаково равнодушно как к осуждению на смерть, так и к последующему избавлению.
— Арбластер, — сказал Дик, — я причинил тебе зло, но теперь, клянусь распятием, я думаю, что загладил его.
