Валерий Замыслов - Иван Болотников
— Меркнет свет в глазах, братцы. Худо зрю наряд свой. Осиротели мои пушки.
С приходом в Раздоры Терехи Рязанца атаманы вздохнули:
— Заступай в пушкарские головы, Тереха. Но чтоб пушки золотом горели, дробом[82] и ядрами палили! А коли худо будешь службу нести — в Дону утопим.
Но Рязанца не пришлось топить, взялся он за дело усердно: вычистил от пороховой гари и ржавчины стволы, привел в порядок лафеты, поставил пушки на катки — и наряд вновь приобрел грозный вид.
Пушки были разные — малого, среднего и дальнего боя; среди них выделялись две «трои», один «единорог» и «соловей», добытые казаками на Волге. Это были мощные, тяжелые пушки, стрелявшие ядрами и дробом.
— Пуще глаза храните. То славный наряд. В Москве на Пушечном дворе знатными мастерами отлиты, — с любовью поглаживая пушки, говорил приставленным к наряду казакам Тереха Рязанец.
В часы осады он бегал от пушки к пушке и покрикивал:
— Без надобности не палить! Пороху мало. Ждите, когда поганые наряд свой подтащат. По нему и бейте.
Когда же татары подтащили к Степным воротам тараны, Рязанец находился совсем в другом конце крепости, но пушкари и без него решили ударить по осадным машинам.
— Живее же, черти! — поторопил их Болотников, видя, как каменные глыбы наносят ощутимый урон казакам.
Пушкари вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли к зелейникам горящие фитили. «Троя» и «единорог», изрыгнув дым и пламя, оглушительно ухнули; но ядра пролетели мимо и плюхнулись в ров.
Болотников сокрушенно махнул рукой.
— Да что же вы, черти зелейные!
Но тут к наряду подоспел сам Тереха Рязанец. Растолкав орудийную прислугу, навел пушки и закричал:
— Пали!
Оба тяжелых ядра упали в самую гущу татар, обслуживающих камнеметные машины; послышались вопли и стоны, обрывки жильных ремней взвились вместе с землей в воздух.
— Так палить! — сердито приказал пушкарям Рязанец.
К нему подбежал Болотников, крепко поцеловал.
— Молодец, друже!
Тереха же метнулся к другим пушкам: ему надо было всюду поспеть, чтоб не было суеты и замешки среди наряда.
Невольники под непрекращающимся огнем казаков наконец закрепили за рвом тыны и отступили за укрытие. Было их полтысячи, теперь же оставалось не более сотни. Но и за тыном рабам тотчас нашлась работа. Араслан-бек приказал рыть ниши для кулевринов. И вновь загуляли по спинам невольников хлесткие плети.
— Вгрызайтесь в землю, шакалы! Да побыстрее! Тот, кто хоть на миг опустит кирку, будет обезглавлен! — кричал Араслан-бек.
Невольники кирки не опустили. Вскоре ниши были готовы, по крепости ударили турецкие пушки. Тяжел был этот удар: стены и ворота зашатались, одна из небольших деревянных башен была снесена; свалившись внутрь крепости, она придавила собой более десятка казаков.
— Еще насколько залпов — и от Раздор ничего не останется! самодовольно воскликнул Ахмет-паша, наблюдавший за осадой с высокого холма.
Но в это время по тыну, прикрывавшему кулеврины, выстрелили казачьи пушки. Ядра сделали несколько больших пробоин, через которые стали видны капычеи и пушки.
Болотников не замедлил крикнуть станице:
— Бейте в дыры, донцы!
В пробоины посыпались стрелы и пули, поражая орудийный наряд.
Араслан-бек, отбежав за ров, замахал на невольников зубчатым ятаганом.
— Заделывайте пробоины, шакалы! Вперед!
Рабы кое-как залатали дыры и вновь загремели турецкие пушки; им отвечали со стен казачьи. Ядра донцов то и дело пробивали янычарские щиты, но их тотчас закрывали. У опасных брешей полегли последние десятки невольников.
Более часа продолжалась перепалка; едкий, густой дым повис над крепостью. Ухали пушки, свистели ядра, взметались в небо черные облака земли, сыпалась от щитов и бревен щепа.
Татары, спахи и янычары с минуты на минуту ждали, когда рухнут казачьи стены. Нетерпеливо поджидал этого и мурза Джанибек.
«Сейчас капычеи разобьют крепость и мои тумены ворвутся в город. Добыча близка!» — в горячем ознобе раздумывал он.
Но чудо — крепость стояла, ни одна из стен не рухнула; хваленые турецкие кулеврины не смогли сделать и единой пробоины. Уж не заколдована ли крепость урусов?
Крымцы и турки недоумевали. Не ведали они, что Раздоры опоясаны мощной трехрядной дубовой стеной, способной выдержать многодневную пушечную осаду. Гораздо слабее были сами ворота, но их надежно прикрывали «трои», не позволявшие кулевринам вести долгий прицельный огонь. Дощатый тын, напротив ворот, был одним из самых уязвимых, турецкие пушки часто молчали; то и дело надо было заделывать проломы и бреши.
В разгар боя Тереха Рязапец подошел к «трое» и велел засыпать в зелейник двойную меру пороха.
Пушкари опасливо глянули на Рязанца.
— Много лишку, Тереха.
— Не много. Сыпь как велено!
И пушкари засыпали. Турки тем временем заделывали очередную брешь; в нее-то и задумал выпалить Рязанец. Он дольше обычного приноравливался к пушке, сунул горящий фитиль в зелейник. «Троя» мощно и раскатисто, сотрясая стены, ухнула, посылая трехпудовое ядро в пролом янычарского тына. Заряд угодил в кулеврину, вдребезги разбив и уничтожив орудийную прислугу.
Араслан-бек пришел в ярость. В первый же день осады он потерял две султанские пушки! И где? Ни под стенами персидских твердынь, ни под великой крепостью Багдада, а под деревянным тыном разбойных донских казаков!
Вне себя от гнева, Араслан-бек сам бросился к бреши.
— В пять рядов ставьте щиты, собаки! Ни одно ядро гяуров не должно пробить укрепление! Быстрее, шак…
Араслан-бек не договорил и схватился за плечо, в которое вонзилась казачья пуля.
— О, аллах! Я ранен.
Янычары оттащили санджак-бека в безопасное место.
Ахмет-паша, нервно кусая губы, кинул за ров еще полтысячи невольников. Надо было во что бы то ни стало восстановить укрепления, иначе казаки разобьют все кулеврины. Эти люди не только храбро сражаются в пешем и конном бою, но и метко стреляют из пушек.
И вновь возле проломов закопошились невольники, и вновь ручьями полилась их кровь.
Видя, что стены крепости не поддаются кулевринам, Ахмет-паша приказал сосредоточить восемь пушек напротив Степных ворот.
Тереха Рязанец усилил огонь, но разрушить пятислойный тын было не так просто.
— Крепко отгородились янычары, — хмуро молвил Рязанец.
— А ежели навесом, через тын? — подсказал Болотников.
— Не получится, паря. В ров ядра покидаем.
— Худо, Тереха… Выходит, воротам не устоять?
— Пожалуй, не устоять, — удрученно признал Рязанец. — Надо бы бревнами да кулями с землей укрепить.
Болотников глянул из бойницы на турецкий тын и о чем-то на минуту задумался. К нему шагнул станичный есаул Мирон Нагиба.
— Что будем делать, батька?
— А вот что, — Болотников порывисто обернулся к Нагибе. — Снимай станицу со стены и веди к воротам.
— На вылазку, батька? — догадался Нагиба.
— На вылазку, Мирон. Другого выхода нет.
— Но Богдан Васильев не велел ворота открывать. Нужен его приказ.
— Васильев у Засечной стены. Недосуг его спрашивать. Турки вот-вот откроют огонь. Снимай станицу!
— Пулей, батька!
Нагиба побежал к родниковцам, а Болотников вернулся к Рязанцу и поведал ему о своем плане.
— Смело, паря. Но этого мало.
— Что мало? — не понял Болотников.
— Мало пушкарей перебить. Сыщутся и другие. Добро бы сами пушки заклепать. Во тогда — удача.
— Пушки заклепать?.. Но то дело хитрое.
— Ничего хитрого, паря. Подь сюда.
Рязанец притянул Болотникова к «соловью».
— Зри, паря. Дыра насквозь, то затравка. Заклепать ее — и пушки запал потеряют. Не палить им боле, не рушить стены. Уразумел ли?
— Уразумел, Тереха. Замолчат пушки! — загорелся Болотников. — Но заклепать чем?
Рязанец вытянул из ящика пук железных прутьев.
— Из таких мы протравки готовим. Как раз сгодятся. Да не забудьте по булыжничку прихватить.
Болотников подозвал к пушке десятка три казаков и показал им место заклепки.
— Умри — но заляпушь!
— Забьем дырки, батько! — заверили донцы.
— А теперь поспешим! — воскликнул Болотников.
Тереха Рязанец дал команду пушкарям, чтоб те прекратили пальбу по тыну. Донцы же распахнули ворота и стремглав ринулись на турецкие укрепления.
Янычары не ожидали казачьей вылазки. Они запоздало отпрянули от пушек и выхватили ятаганы; повольники перекинулись через тын и навалились на капычеев. В ход пошли мечи и сабли, палицы и дубины, булавы и кистени.
Болотников развалил надвое одного из янычар и стал прорубаться к пушке. Рядом с ним оказались Васюта Шестак и Мирон Нагиба. Они секли янычар саблями, а чуть сбоку укладывал турок тяжеленной дубиной богатырь Нечайка.
