Алексей Десняк - Десну перешли батальоны
— И мне с тобой, Марьянка, хорошо. Ты возле меня — и я спокойнее.
Она протянула к нему руки.
Павло выпустил бинокль, прижался к Марьянке и ощутил, как билось ее сердце. У нее пылали щеки и дрожали губы.
— Любишь, Марьянка?
— Не видишь разве? — и руки обвились вокруг его шеи.
…Марьянка, возбужденная и взволнованная, сидела рядом с Павлом, обняв его. Она мечтательно смотрела на реку. Внизу ветерок гнал против течения рябь. На глубоких местах водоворот крутил палочки, щепки, тянул их на дно, но они сразу же всплывали и быстро неслись дальше.
Марьянка шептала:
— Прогоним немцев, Павлик, и я тебе рожу сына. Он будет крепкий-крепкий!.. Он будет красивый! У него будет твое лицо, твой нос и мои черные глаза. Наш сын будет проворный-проворный!.. Правда, Павлик?
Павло нежно ласкал свою подругу.
— Правда, любимая! Наш сын будет крепким, широким в плечах. На его руках будут играть мускулы… Подрастет, будет ходить в школу. Окончит нашу, сельскую, в Сосницу поедет учиться, а там и дальше! Инженером будет или агрономом, как захочет… А мы ему дорогу, любимая, к такой жизни прокладываем. Вырастет — человеком станет, не будет пенять на нас, родителей, зачем на свет родили…
Они, прижавшись друг к другу, мечтательно смотрели вдаль, и перед их глазами вставали не длинные песчаные косы, не заросли краснотала на плесах, а рожденные в мечтах образы будущего. Вот она, Марьянка, присев на полу чисто убранной комнаты, протягивает руки навстречу мальчику с розовыми щечками и черными, как две черешни, глазами. Он впервые стал на ножки. «Дыб, дыб, дыб», — шепчут ее губы… Павло видит перед собой веселого жизнерадостного школьника, в новеньких сапожках, в суконном пиджачке. Вот он прибежал из школы, раскладывает на столе книжки, пальчиком показывает на портрет в букваре: Ленин — прочел он, и все трое счастливо улыбнулись.
— Ленин, — вслух прошептал Павло.
— Как его имя? — тихо спросила Марьянка.
— Владимир.
— Владимир, — повторила она. — Во-ло-дя.
Павло прижал Марьянку к себе.
— Чем это Надводнюк так озабочен? — неожиданно спросила Марьянка. — Все о чем-то думает, ничего не говорит. О чем его мысли?
— Он молчит. Это недаром! Верно, какой-то план… — и замолчал, подкручивая регулятор бинокля. — Мне кажется, по ту сторону косы поднимается черный дымок. Откуда бы ему взяться? А ну, посмотри, любимая, в бинокль!
Марьянка поднесла бинокль к глазам. Перед стеклами заколыхалась длинная полоса беловатого песка, за косой висел синий горизонт и на нем едва заметное кружево дымков. Марьянка всматривалась пристальнее. Снова подкрутила регулятор. Песчаная коса пододвинулась ближе. За косой сверкнула полоска воды. На этой полоске, между косой и горизонтом, зачернело длинное пятнышко. Из него поднимался дымок.
— Пароход, — прошептала Марьянка взволнованно.
Теперь в бинокль смотрел Павло. Сомнения у него исчезли — к косе подплывало какое-то судно. Напрасно Павло протирал стеклышки, напрасно напрягал зрение — распознать судно было трудно. Прошло больше десяти минут, пока судно вышло из-за косы. Теперь и без бинокля виден был небольшой речной катер и длинная низкая баржа, глубоко сидевшая в воде.
— Марьянка, скажи Надводнюку!
Она исчезла в кустах, и тотчас же Надводнюк и Бояр выкатили пулемет на гору. Партизаны залегли в кустах, готовясь к встрече нежданных суден. Надводнюк взял у Павла бинокль, посмотрел вниз по Десне и невольно свистнул.
— Будет работа, хлопцы! Катер тянет баржу, а в ней полно немцев. Целый отряд, верно. На корме стоит орудие… Пулеметы… Может, по наши души плывут?.. Плывите, плывите, проклятые! Мы вас встретим!.. Приготовьте, хлопцы, бомбы, пустим баржу на дно Десны. Григорий, проверь пулемет…
Катер держался левого берега, где было поглубже. Следом за ним, на длинной цепи, тяжело против течения двигалась баржа. Партизаны заметили жерло пушки, на борту — несколько пулеметов, немцев с винтовками в руках. На носу баржи стоял часовой. Возле орудия на корме сидел офицер. Он курил и настороженно осматривал высокий берег…
Катер прошел мимо партизан. Медленно подплывала баржа. Надводнюк осмотрел бомбу и повернулся боком к партизанам. До баржи было уже совсем близко. Партизаны смотрели на нее с кручи. Взгляд каждого притягивала к себе фигура офицера в фуражке и с блестящими погонами подполковника. Марьянка навела на него винтовку и прицелилась. Офицер, словно почувствовал дыхание смерти, поднялся и, опершись рукой на колесо орудия, впился глазами в кустарник. Надводнюк смерил взглядом расстояние и махнул рукой… Взрывы бомб слились в один — громкий и раскатистый. Он заглушил выстрел Марьянки. Над баржей высоко подпрыгнули клубы черного дыма и огня. Они подбросили труп офицера и обломки орудийного колеса. Немцы прыгали в Десну, захлебывались и тонули. В развороченный борт баржи с шумом хлынула вода, заливая боеприпасы, людей. Над водой вздулся брезент, которым были прикрыты продукты. Баржа медленно оседала. Вода переливалась через ее борта. Сорвала брезент и понесла его вниз по течению. Судно еще немного покачалось на воде и затонуло. Катер дернулся назад и беспомощно закружился, привязанный цепью к барже. Людей на нем уже не было, они выпрыгнули в Десну и выбирались на песок противоположного берега.
— И тебя туда! — бомба, брошенная Ананием, развернула борт вражеского катера. В пробоину хлынула вода. Катер перевернулся на бок и, покачиваясь, затонул.
* * *Вечером на маленькой полянке Марьянка варила ужин для партизан. В котле, висевшем на палке, положенной на две вилочки, кипела уха. Пахло жареным салом. Партизаны лежали вокруг костра, наблюдая за движениями Марьянки и за Надводнюком, который, опустив голову на руки, сидел на трухлявом пне. Дмитро уселся на этот пень, когда они вернулись с Десны. Вот уже солнце повернуло к западу, а Дмитро не поднимался… Время от времени он сворачивал цыгарку, скуривал до шипенья на губах, сплевывал окурки прямо себе под ноги. Бояр пытался было рассказать о жизни в лесах во время немецкой войны, но его никто не поддержал, а Надводнюк даже головы не поднял. Все молча ждали ужина.
Надводнюк заговорил как-то неожиданно, заговорил взволнованно и решительно.
— Совета прошу, хлопцы! Что будем дальше делать? Месяц сидим в лесу, много крови немцам перепортили. Но этого недостаточно, что-то большее надо делать! Говорите, что кто думает?
Надводнюк поднял голову и посмотрел на товарищей. Мирон Горовой подал ему кисет с табаком. С земли поднялся Яков Кутный, загорелый, с черными оспинками на лице, замахал руками, заговорил кратко, отрывисто.
— Каждый про себя думает и молчит! Говорить, так говорить! Немцы измываются над крестьянами! Наши жилища сожгли! Жен наших пустили по миру, а мы сидим, как кроты в норах!..
— Не терзай сердца, Яков, знаем!.. Что ты советуешь? — поднялся на колени Ананий.
— Собраться ночью, снять патруль и забросать бомбами школу, чтобы так, как баржу…
Ананий сел. Вскочил Дорош.
— Жена, дети страдают!.. Голодные!.. Поддерживаю Якова! Забросать бомбами, чтобы всех немцев к чертовой матери! Так говорим, Дмитро?
Надводнюк покачал головой.
— Нет, не так.
— Боишься? — Яков, Дорош и Бровченко резко повернулись к нему. Бояр засмеялся. На губах у Надводнюка появилась едва заметная улыбка.
— Выслушаем остальных. Что скажете вы: Бояр, Петр Варфоломеевич, Павло? Чего молчат Шуршавый, дядя Логвин, дед Мирон? Все говорите! Я слушаю тебя, Григорий!
Бояр поднялся из-за своего пулемета, снял фуражку. В вечерних сумерках отчетливо виднелся его высокий лоб с клинушками лысин.
— Я думаю так. Нам надо изматывать силы врага. Немцы отсылают хлеб эшелонами. Нам надо разбирать железнодорожные пути, пускать эти эшелоны под откос. Идут немцы небольшим отрядом на хутор, — а мы их уничтожать будем! Не давать им покоя ни днем, ни ночью! Правильно?
— Григорий дело говорит! — воскликнул Песковой и Шуршавый. — Не давать им покоя!
— Так мы и делали, — заметил Надводнюк, — но вот беда! Оккупанты — в селе, и останутся в селе и будут издеваться над народом… Мы и сегодня потопили их отряд, но завтра их командование пришлет другой. Командование — генералы — человеческого мяса не жалеет. Вот почему совет Якова не годится. Уничтожим Шульца, завтра будет какой-нибудь другой черт! Что посоветуете вы, Петр Варфоломеевич?
— Если бы мне дали роту и сказали: возьми сегодня Боровичи, я б их взял… Я знаю, как это сделать. А с нашим отрядом можно действовать только по методу Григория Кирилловича. — Бровченко пожал плечами и поправил поясок с гранатами. — Послушаем вас, Дмитро Тихонович.
Партизаны пододвинулись к Надводнюку, — до сих пор его действий никто не обсуждал, они были правильными. Он видел далеко и не ошибался. И теперь они возлагали все надежды на него. Каждый наперед был уверен, что Надводнюк выведет их из этого осточертевшего леса, даст, наконец, работу рукам и поведет на врага, который заливает землю кровью родных, соседей и тысяч таких, как они.
