"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

Отец Димитрий передвинул на лоб очки и прикрыл глаза, утомлённые быстрым просмотром фолианта. Сладостное предчувствие открытия вернулось к нему, но в ослабленном виде: если повезло ему сегодня, «Слово» окажется никому ещё не известным древним историческим сочинением, да к тому же в своеобразной форме проповеди. А буде оно достаточно благочестиво, то не грех было бы его и подготовить к изданию, чтобы напечатано было вместе с «Келейной летописью» – конечно же, после его смерти, когда – дай то Бог! – настанут лучшие для православного просвещения времена.

Прошло полчаса, отец Димитрий добрался снова до смешной обмолвки насчёт «аминя дружине» и разочарованно вздохнул. Прочитал он усердно до того места, где «ветры, Стрибожьи внуки» осыпают стрелами русские полки, а потом так, просмотрел наскоро. Неведомый сочинитель мыслит словно бы в пиитическом восторге, однако какой беспорядок себе дозволяет – ни повествования сколько-нибудь связного, ни ритма, ни размера, ни рифмы – одни восклицания да смеху годные дискурсы! Отец Димитрий и рад бы тут ошибиться, но увы!.. Знает ведь, о чём говорит: православная муза доныне его посещает. Вот весьма кстати вспомнилось:

Вот так – и красиво, и затейливо, однако же и поучительно ведь… Русские (в «слове» названные почему-то «русичами»), егда с половцами бились, уже были, несомненно, христианами, а сего в «слове» даже и не видно. Сочинитель сыплет именами языческих богов, не боясь геенны огненной. И вовсе не для благочестивой какой аллегории, как киевские поэты времен Петра Могилы, что очумели, отхлебнув вершков латинской образованности, – те додумались и мать всех наук, богословие, печатно назвать «Минервой православно-кафолической», а благодетеля своего митрополита изобразить в виде Муция Сцеволы…

И всё-таки любопытная вещь, древняя к тому ж. Отечественного умоустроения, не переводная, как те сказки. Не дать ли Савке Яковлеву переписать? Есть ведь у него, грешного архиерея, заветная тетрадка под собственноручным заглавием: «Книжка различных вещей неисправленных». Чего там только нет – и даже о том, как святой Пётр Муромский поразил Агриковым мечом летающего огненного змия… Однако переписывать опус, исполненный славянского язычества, – не значит ли это способствовать вредному распространению древних суеверий?

Отец Димитрий вздохнул ещё раз, взял, не глядя, в руку повседневный свой посох, к стене прислонённый, и стукнул им об пол.

– Савва! – и ввалившемуся в келью косоплечему переписчику своему Яковлеву. – Бери сию книгу и отвези в Яроелавль, в Спасо-Преображенский монастырь. Отдай в руки отцу архимандриту. Скажи, что благодарю и что не нужна мне более. А вернулся чтобы к вечерне. Знаю я тебя, гуляку!

– Что-то не пойму я, ваше преосвященство, чего вы от меня, немощного старика, хотите? – спросил Иоиль Быковский нежданного своего гостя, архиепископа Ростовского и Ярославского Арсения. – Я ведь на покое уже более четырёх лет, щедротами государыни нашей императрицы живу на пенсион, равный моему прежнему содержанию архимандрита и ректора семинарии. Ко книгохранительной казне Спасского сего монастыря давно уж отношения не имею.

– Вы – и немощный старик? Без малого в девяносто лет вы крепки и бодры, отче Иоиль, дал бы Бог и нам, грешным, такое долголетие, – заявил пятидесятилетний собеседник старого архимандрита. Изящно подстриженный и одетый, обрюзг он за те два года, что не виделись, и приобрёл синюшные тени под глазами, весьма не понравившиеся Иоилю. – И никогда я не поверю, отчинька, что вы забыли о четырёх древлеписьменных книгах, заимствованных мною из казны Спасского монастыря для графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, обер-прокурора Святейшего Првительствующего Синода, на прочтение его сиятельством.

– Как было забыть, господине отче? – всплеснул Иоиль своими большими мужицкими руками. – Ведь того же лета монастырь был закрыт, а мне пришлось сдавать всё имущество по описи. В описи так и стоит против каждой из сих рукописных книг – «Отданъ». Неужто его сиятельство возвращает книги?

– Увы, скорее напротив, – потупился на мгновение гость. – В одной из книг сих обнаружена настоящая уника – поэма древнерусская, творение неведомого отечественного Оссиана. Возник замысел сие сочинение, дав ему учёное истолкование и переведя на нынешнее наречие, предать типографскому тиснению. И вот что… Граф решил, что такие редкости куда лучше сохранятся в его собственной библиотеке.

– Не назову решение его сиятельства похвальным, – пробурчал старик.

– Неужто ваш келейник вам не рассказал, что оставшихся в здании монастырских книг никто не стережёт, что книг и свитков в башнях и на переходах валяются целые вороха? Мальчишки вырывают заставки да золотые инициалы и наклеивают на лопухи!

– Это давно уже не монастырь, сие теперь архиерейский дом, вам и отвечать за безобразия, господине отче.

– Вот как? Граф просит у вас благословения и испрашивает позволения объявить в случае необходимости, что купил сии книги у вас, отче, из собственной вашей библиотеки.

– Благодарю покорно, господин отче, – старик схватился за сердце. – Моя библиотека собрана на деньги, честным трудом заработанные, между прочим, и печатанием душеполезных книг, мною самим составленных, в Чернигове, Петербурге и тут, в Ярославле. Когда же сгорела библиотека моей славной alma mater, Академии Киево-Могилянской, я отправил туда книги собственные, и от моих трудов также, для посильного восполнения. А ваш друг и начальник просит разрешения объявить меня книжным вором!

Архиепископ, несколько стушевавшись, поднялся с кресла и прошёлся, шаркая сияющими сапогами, по периметру кельи, обозревая полки, заставленные книгами до самого потолка. Снова уселся, оправив полы шёлковой рясы, словно дама юбку. Во время проходки приметил он, что высокая ранее стопка переплетённых экземпляров последней книги Иоиля «Истина, или Выписка о Истине», стоявшая прямо на полу, уменьшилась на две трети. Старик не бедствует, нет, а до денег и ранее не был особенно лаком…

– Ну что ж, отче, нет так нет, – вздохнул. – В таком случае я прикажу в описи ваши «Отдан» счистить, а взамен написать, что за ветхостию и согнитием уничтожены. Вы не возражаете, надеюсь?

Отец Иоиль только руками развёл.

– И кстати, его сиятельство спрашивали, не желаете ли вы, отчинька, продать ему свою библиотеку, о которой по Ярославлю сказки рассказывают, а он их в здешнем своем имении слыхал?

Подумав, ответил Иоиль:

– Передайте его сиятельству, что я благодарен за внимание к моей скромной персоне, да только не могу я сейчас расстаться с книгами: они мне в старости моей и друзья единственные, и, хе-хе-хе, коханки ненаглядные. А после смерти моей завещал я библиотеку любимому детищу своему – Ярославской нашей семинарии.

– Завещание уже написано? – поинтересовался архиепископ. И снова пошарил взглядом по полкам.

– И свидетели руку приложили, как положено.

– Что ж, не буду мешать вашим трудам, отче.

Отец Иоиль проводил сановного посетителя до двери, потом, тяжело дыша, вернулся в своё покойное кресло. Постепенно дыхание успокоилось, но не улеглось в душе праведное возмущение. Давненько не писал старик душеполезных виршей, драм и комедий, давно не читал ярославцам проповедей, однако до сих пор любил в минуты душевного подъёма как бы слово перед невидимой паствой произнести, и вот что вещал он тогда неслышно: «Нынче ваше время и власть тьмы! Безумный ваш император отменил патриаршество и поставил управлять православной церковью кучку чиновников-взяточников! Ваша царица-немка отобрала у монастырей землю и закрыла добрую половину православных обителей! Теперь православный архиепископ заискивает перед обер-прокурором синода и, чтобы светскому своему начальству угодить, ворует древние книги, церкви православной принадлежащие!»