Мария I. Королева печали - Элисон Уэйр
Воссоединение с отцом стало исполнением самого заветного желания Марии. Ни один отец не смог бы вести себя лучше по отношению к собственной дочери. Теперь ей не хватало лишь титула принцессы Уэльской и законного статуса. Впрочем, какое это имело значение, если отныне она считается второй дамой двора после королевы Джейн и, в отличие от прошлых лет, ни в чем не будет нуждаться?
Король, верный своему слову, прислал дочери денежные подарки, а королева – роскошные платья для появления при дворе. Мастер Кромвель преподнес ей еще одну прекрасную лошадь, после чего по совету короля началось формирование ее двора, и в душе Марии затеплилась надежда, что отец, возможно, задумается о восстановлении ее права наследования.
Она была в восторге, когда отец отправил ее вместе с новыми придворными, в число которых все же не вошла леди Шелтон, во дворец Ричмонд и вскоре после этого приехал туда без предупреждения вместе с королевой Джейн. За обильным и изысканным обедом, который придворный повар чудом приготовил в кратчайшие сроки, король подарил дочери кольцо с ее миниатюрным портретом, а также портретами Джейн и его самого.
– Это подарок от мастера секретаря, – сияя от удовольствия, произнес он. – Мастер Кромвель заказал кольцо специально для вас. Я был настолько впечатлен, что захотел лично преподнести его вам!
Мария была глубоко тронута. Она надела кольцо на палец и вытянула руку, любуясь подарком:
– Я напишу мастеру Кромвелю. Я премного благодарна ему за доброту и мудрый совет. Он мой самый большой друг после вашей милости и ее милости королевы.
* * *
Радуясь столь невероятному повороту судьбы, Мария не забыла и о своей сводной сестре и одним жарким июльским утром отправилась в Хансдон, где находилась Елизавета. Малышка ждала сестру во дворе вместе с леди Брайан и, когда Мария спешилась, побежала ей навстречу, неуклюже присев в реверансе.
– Боже мой, как вы выросли, дорогая! – Поцеловав сестру, Мария ласково погладила ее по голове. – Вам ведь сейчас почти три года, да? Я привезла вам подарок. – Мария улыбнулась и махнула рукой одной из своих дам. Та принесла деревянный ящик, накрытый расшитой серебром тканью. Внутри лежали завернутые в бархат янтарные четки и крест с драгоценными камнями. Мария показала на крест. – Это для вашей часовни.
– Какое чудо! – воскликнула Елизавета, осторожно перебирая бусины.
– Леди Брайан, как дела у моей сестры? – Мария выпрямилась и нежно поцеловала свою старую няню. – Как поживаете? Я рада видеть вас снова.
– У нас все неплохо, благодарю. Но я рада, что ваше высочество здесь, – ответила старая женщина и, когда Елизавета побежала вприпрыжку в сторону крыльца, понизив голос, добавила: – Вопросы, вопросы. Постоянно вопросы. Она знает, что ситуация изменилась, и мучает меня расспросами о матери. Елизавете необходимо как-то все объяснить.
– Я сама с ней поговорю, – предложила Мария, мысленно гадая, что, ради всего святого, она сможет сказать.
– Благодарю вас, – кивнула леди Брайан. – Но сперва я умоляю вас отобедать. Сейчас уже почти одиннадцать, и обед скоро будет готов.
– Я привезла с собой свою шутиху, и чуть позже она сможет нас отвлечь, если понадобится, – сказала Мария, когда они вошли в дом.
Подняв на сестру глаза, Елизавета радостно прощебетала:
– Обожаю шутов! Они смешные. Они меня смешат.
На стол торжественно подали жареного гуся и горячий салат. Елизавету отослали обедать в детскую. Девочка была еще слишком мала, чтобы есть за одним столом со взрослыми.
Марии кусок не лез в горло. Ее пугал предстоящий разговор. Положив нож, она печально покачала головой:
– Леди Брайан, ума не приложу, как мне ей это сказать.
Леди Брайан успокаивающе похлопала ее по руке:
– На вашем месте, мадам, я не стала бы слишком откровенничать.
– О да! – с жаром согласилась Мария. – Как думаете, она очень расстроится? Как-никак, мать не баловала Елизавету своими визитами. Но сможет ли она понять?
– Она очень смышленая, – ответила леди Брайан. – Миледи развита не по годам. Эта девочка – крепкий орешек и очень умненькая.
– И тем не менее она все-таки ребенок, – вздохнула Мария. – Я постараюсь сообщить ей возможно деликатнее, и пусть Пречистая Дева и все святые мне помогут.
Леди Брайан поспешила сменить неприятную тему, и, пока они с сэром Джоном Шелтоном обсуждали домашние дела и погоду, Мария – ее сердце переполняли любовь и сочувствие к младшей сестре – думала о предстоящей нелегкой миссии.
«Но откуда столь сильные переживания?» – спросила она себя. Само появление Елизаветы на свет принесло Марии несказанную боль и страдания. Ведь именно из-за ее матери Мария потеряла свою собственную мать, свой статус, перспективы занять королевский трон и выйти замуж, да к тому же чуть не лишилась отцовской любви. И тем не менее Марии было не за что обижаться на Елизавету, особенно сейчас, когда опасные зигзаги жестокой судьбы изменили будущее и этой невинной маленькой девочки. Мария могла лишь ей сочувствовать.
Когда трапеза была закончена, к ним снова присоединилась Елизавета, и Мария повела сестру на прогулку в подрумяненный солнцем сад. Стояла палящая жара, в воздухе ни малейшего дуновения ветерка, и сестры парились в шелковых платьях с длинным рукавом. Мария радовалась, что на Елизавете была широкополая соломенная шляпа, поскольку ее собственный капюшон насквозь пропотел.
– Сестрица, я очень много о вас думала. Я должна была приехать сюда, чтобы убедиться, что с вами все в порядке и… – начала Мария и осеклась.
– Благодарю, – ответила Елизавета. – Но что случилось? Почему вы печалитесь?
– О моя дорогая сестра! – Опустившись на траву на колени, Мария крепко обняла малышку, однако та сразу же высвободилась. – Пойдемте туда. Давайте присядем. – Мария промокнула глаза платком и увлекла за собой сестру в сторону каменной скамьи в тени развесистого дуба. – Я должна кое-что сказать, что вас весьма опечалит. Вы должны быть храброй девочкой.
– Я очень храбрая, – заверила сестру Елизавета, беспокойно болтая ногами.
Мария накрыла ее руку своей. Она понятия не имела, что говорить, и собралась было сказать, что Анна сейчас с Господом в раю, но сама в это не верила – Ведьма наверняка жарится в аду, – а врожденная честность не позволяла кривить душой.
Она сделала
