Врата Афин - Конн Иггульден
Ксантипп поймал себя на том, что смотрит на присяжных так, словно обвиняет, и что некоторые отводят глаза. Он попытался смягчить взгляд, напомнив себе, что должен завоевать их расположение, а не разглагольствовать перед ними. Расхаживая взад и вперед по огромной скале, он увидел, что за огороженной веревкой территорией собралась немалая толпа слушателей и что некоторые рискуют упасть с отвесного края Ареопага. Он понимал, что их привела сюда потребность услышать все своими ушами. Ксантипп даже не удивился, обнаружив в этой толпе Фемистокла. Конечно, он не мог не прийти, ведь он тоже был на поле Марафона и видел, как таяли его ряды под натиском элитных солдат Персии, тех, кого царь называл «бессмертными». Видел он и то, как бездействовал в это время левый фланг.
Ксантипп едва взглянул на Фемистокла, но связь все равно установилась. Они знали друг друга – и Фемистокл знал, почему звучат обвинения.
В толпе зрителей не было видно Аристида. Человек, на которого Ксантиппу действительно хотелось произвести впечатление, отправился на какой-то другой суд. Досадно и обидно, но надо помнить о том, что долг выше чувства и Аристид был для него образцом.
Ксантипп еще раз заглянул в урну с водой и прикусил губу. Ему так много хотелось сказать, но нехватка времени заставляла быть кратким.
Он заговорил снова, но уже тише, так что сидевшие сзади наклонились вперед, чтобы слышать слова за шумом ветра.
– Мы, греки, понимаем высокомерие. Эта опасность угрожает всем людям, но особенно нам с нашими достижениями. Это искушение и соблазн – делать больше, рисковать больше, пробовать еще и еще раз. Разве боги не любят нас? Разве мы не великолепны? Разве нам достаточно одной победы? Это тот самый голос, который соблазнял Мильтиада. Мы приветствовали и превозносили его – и он упивался нашим восхищением, и ему все равно было мало.
Ксантипп с облегчением вернулся к подготовленному тексту. Он почти развернул список, но соблазн говорить не по написанному был велик, и рука замерла. В какой-то момент он с горькой иронией осознал, что все сказанное им относительно высокомерия и искушений применимо и к нему самому. Он вздохнул и развернул свиток в нужном месте.
– Я представлю вам капитана Аркея с военного корабля «Дельфин» и гоплита с корабля, весьма кстати названного «Справедливость». Вы услышите рассказ о высокомерии Мильтиада, о высадке, совершенной без проведения надлежащей разведки и обернувшейся бойней. Вы услышите, как жажда славы одного человека вырвала сердце нашего флота. И потом я попрошу вас о самом суровом наказании, соразмерном утопленным богатствам и потерянным жизням.
Он снова сделал паузу и склонил голову. Словно в ответ, вода хлынула из отверстия в нижней урне – его время истекло. Ксантипп кивнул магистрату, который сидел, ошеломленный услышанным. Он смахнул пот со лба и вытер ладонь о полу хитона – ткань потемнела.
Ксантипп вернулся на место, и Эпикл наклонился к нему:
– Молодец! Хорошее начало.
– Посмотрим, – сказал Ксантипп, чувствуя, как колотится сердце и кружится голова.
Гордыня действительно опасна, понял он. Она как крепкое вино в крови, когда другие взирают на тебя с благоговением.
Ксантипп посмотрел туда, где заметил Фемистокла, и, поймав его взгляд, кивнул. Фемистокл ответил тем же.
Рабы снова наполнили урны с водой, когда со своего места поднялся Мильтиад. Он был очень бледен, и его плоть больше походила на мертвый мрамор, чем на что-либо живое. Даже в утренней прохладе он уже вспотел. Одежда, которую он носил, достигала бедер, так что все обратили внимание на повязки из плотной ткани.
Ксантипп не видел саму рану, но вся нога выглядела опухшей и потемневшей над и под повязкой, как будто загнивала изнутри. Он невольно вздрогнул при этой мысли, вспомнив, что видел похожее раньше, когда рана переставала кровоточить и покрывалась какими-то зловонными выделениями, после чего оставалось только резать. Обычно все заканчивалось смертью. Вот почему раны заливали вином и прикладывали к ним мокрый хлеб в качестве припарки, удаляя гной по мере его появления.
Опираясь на костыль, Мильтиад стоял перед присяжными, которым выпало решить его судьбу. Расхаживать взад и вперед бывший архонт не собирался и потому, откашлявшись, начал говорить.
Ксантипп подался вперед, чтобы не пропустить ни одного слова. Он заметил, что сын обвиняемого пристально смотрит на него, пытаясь пригвоздить полным ненависти взглядом. У Ксантиппа не было времени на юношескую злобу.
– Да, я стоял на Марафоне, как вы слышали, – сказал Мильтиад. – Я стоял рядом с Ксантиппом, который сейчас выдвигает это обвинение…
Он сделал паузу, и Ксантипп услышал, как хрустнул свиток папируса в сжавших его пальцах. Если бы Мильтиад заявил, что Ксантипп не подчинился приказу в бою, тот встал бы и обвинил этого человека в предательстве. Будет большая неразбериха, но Мильтиад этого не переживет.
– Он хорошо сражался в тот день, хотя шансы были не в нашу пользу. Как и Фемистокл и Аристид, которые держали центр. Как и Каллимах, который перед смертью возглавлял правый фланг. Мы стояли, как афиняне, рядом с платейцами. Мы выстояли против стрел, копий и мечей – не буду вспоминать. С тех пор я несколько раз просыпался в поту оттого, что во сне снова переживал тот бой! Вызвала ли у меня гордость наша победа? Конечно да. Было ли с моей стороны высокомерием просить флот для преследования наших врагов? Я так не думаю. Нельзя было оставлять персов в покое, чтобы они укрепились и набрались сил. Да, я проиграл битву на острове Парос. Я высадил там наших людей, хотя мне сказали, что остров поклялся в верности персам. Я не утверждаю, что у меня нет недостатков; я лишь говорю, что при принятии решения случаются и ошибки. Люди выступают, не дождавшись приказа, или медлят, когда им следует идти вперед. Если они люди чести, то, как и я, сожалеют о своих промахах.
Он посмотрел на Ксантиппа страшными, воспаленными и покрасневшими глазами, как будто в нем самом бушевала лихорадка.
– Вы сидите здесь, на прохладном камне, и судите о моих решениях, а я принимал их под грохот волн, когда мои люди смотрели на меня в ожидании приказов. Вы представить себе не можете, каково это – быть там. Думаете наказать меня за потери? Каждый
