Борис Изюмский - Плевенские редуты
Он потряс над головой кулаком, достав записную книжку в сафьяновом переплете, что-то написал на листке, вырвал его, складывая вдвое, протянул Суходолову:
— В Бухарест разгильдяя не возьму! Отправляйся назад, в части тебя накажут. Это передашь командиру своего полка.
Представил, как полковник поглядит, испепеляя провинившегося казачка, не даст ему спуску. Но сказал себе: «Такое прощать нельзя».
— Иди!
* * *Во «второй Париж», как любили называть свою столицу румыны, Михаил Дмитриевич прибыл в середине сентября.
Немного отдохнув с дороги, вышел на широкую центральную улицу с роскошными магазинами, особняками, ресторанами «Гранд-отель», «Метрополь». Город действительно был европейским.
Бульвары заполнили молодые матери с прическами а-ля Екатерина II. Детские коляски, словно устроили их вернисаж, состязались в инкрустациях, особых ручках и колесах. Мимо Скобелева прошел молодой человек в соломенной шляпе-канотье, в гамашах с перламутровыми пуговицами.
Оказывается, — Михаил Дмитриевич успел забыть об атом, — на свете есть, кроме окопов, заливаемых жидкой грязью, кроме развороченных животов, оторванных рук и ног, на свете есть и хорошенькие женщины, и бродячие музыканты, пиликающие: «Мэ юбешть? Спуне-да!»[31], и шарманщик с обезьянкой, и вертепы, куда слетелись со всего света девицы легкого чтения. И просто пронизанный солнцем сентябрьский воздух, не прошиваемый пулями.
Достав длинный шелковый кошелек с колечками, Михаил Дмитриевич купил у смуглой девчонки букетик гвоздик, заплатив по-царски целый золотой. Черт возьми, как приятно транжирить деньги!
…Звенела конка. Окна домов были приветливо открыты и не боялись, что в них влетит граната. Начинающая желтеть зелень увивала террасы и балконы. Где-то играла модную арию из «Дочери полка» гитара. Важно проехали верхом на жирных конях жандармы с карабинами и в металлических шишаках. «Их бы отправить в атаку на редут, — беззлобно усмехнулся Скобелев, — быстро б растеряли свои шишаки».
Кувыркался гибкий уличный гимнаст, а его жена, тоненькая, как тростиночка, с грудью подростка, собирала в шляпы галаганы[32].
Броская афиша на круглой тумбе возле киоска с сельтерской водой извещала о выступлении известной певицы графини Садовской. С афиши на Скобелева задорно глядела красавица со вздернутым носиком. «Непременно пойду, — пообещал себе Михаил Дмитриевич, — может быть, даже удастся приволочиться… Сегодня я блондин».
У дворца князя Кароля застыли итальянские берсальеры: лоскутные, как у шутов, штаны, белые чулки, береты с помпонами, средневековые алебарды в руках.
Над городом летали красные, желтые, синие — цвета национального флага — бумажные змеи, стоял шум от трещоток, глиняных свистулек, криков продавцов:
— Дульчац! Дульчац![33].
На площади виртуозно ловили кегли жонглеры, кружилась карусель, взвивались качели и женские юбки колоколами падали вниз.
Модник с эспаньолкой, в вельветовом пиджаке, штанах в крупную клетку игриво улыбался катальщицам.
Возле газетного киоска дородный господин в пальмерстоне покупал английскую газету «Standart». Скобелев, кроме нее, купил немецкую «Kölnische Zeitung», австрийскую «Neue Freie», местную и русские. С жадностью полистал страницы, пахнущие типографской краской. То и дело попадались его портреты, крикливые заголовки: «Мученики редута», «Белый шайтан». Михаил Дмитриевич довольно улыбнулся: «Ну что же, шайтан так шайтан».
Рядом остановилась пухленькая гимназисточка. Сверив лицо молодого генерала с портретом в той газете, что он держал в руках, гимназисточка, покраснев до слез, произнесла:
— Мсье Скобелев?!
— Он самый, — галантно протянул ей букет Михаил Дмитриевич, — примите, душенька, у меня сегодня день рождения.
Она подняла восторженные, в стрелках ресниц, глаза. Словно измазанные вишневым соком, губы заулыбались, открыли ослепительную полоску мелких зубов. Она пахла духами «Пармская фиалка», а может быть, просто юностью.
— Ох, мсье Скобелев!
У гимназисточки лаковые туфельки на французском каблуке, кудряшки, она такая экзальтированная, вызывала невольную нежность.
Вдруг раздались звуки духового оркестра. Он играл румынский победный марш. Из-за угла появилась процессия. Впереди музыканты. На меди их бравых труб ярко играло солнце. За оркестром везли плененные у турок под Плевной пушки, а позади их, по-голубиному выгнув грудь, выступал маленький чернявый майор Попеску с русским Георгием на блестящем мундире. Его шпоры особого звона вплетали свою трель в, это шествие. Из верхних окон домов летели на мостовую, фуражку и плечи майора цветы. Улица приветствовала своего героя овациями.
Гимназисточка, отвернувшись от Скобелева, открыла алые губки навстречу майору Попеску. Михаил Дмитриевич ревниво сдвинул брови и сделал шаг в сторону майора.
— Генерал Скобелев, — представился он по-французски.
Кортеж остановился, музыка умолкла. Жадная на сенсацию толпа, затаив дыхание, смотрела на встречу двух прославленных героев — командира батальона и генерала.
Скобелев скосил глаза в сторону гимназисточки в каштановых кудряшках.
— Прошу сделать мне честь поменяться крестами, — громко предложил он.
Попеску покраснел от гордости и удовольствия: кто же не знает бесстрашного Скобелева? Носить его крест — великая слава! Они обменялись Георгиями. Вездесущие фотокорреспонденты успели запечатлеть эту историческую сцену и уже придумывали трогательные подписи для снимков.
Скобелев краем глаза посмотрел на гимназисточку. Благоговейно приложив маленькие кулачки с зажатым букетом к горлу, она обожающе смотрела на генерала.
* * *В отель Broff Михаил Дмитриевич возвратился в, превосходном настроении.
Хотелось прочитать военные журналы, которыми он запасся, но все время кто-то мешал.
Сначала явился в гости сосед по гостиничному номеру, обсыпанный по плечам перхотью, генерал Самбуев, и, тряся старческой головой, начал развлекать нуднейшими воспоминаниями из времен Севастопольской кампании. По этим воспоминаниям выходило, что он, Самбуев, был главным лицом при Нахимове, и адмирал целиком обязан ему своими решениями и своими успехами.
Потом слуга — бессарабец, бесцеремонная каналья, лезущая в доверенные, — принес записку и, передавая ее, со значительностью в голосе сказал:
— Вашество! От дамы-с…
При этом он понимающе улыбнулся краешками толстых белых губ и приподнял подбритые брови сутенера.
— От какой дамы?
— Интересной-с… Порядочной-с…
Небось, получил, шельма, мзду, что так старается.
— Гм… Гм… Бойтесь порядочных дам! — предостерегающе произнес Скобелев, распечатывая конверт.
Писала валашка из Крайовы, восторгалась молодым генералом, просила принять ее, чтобы лично выразить свое восхищение и преклонение.
Черт возьми! Какая-нибудь экзальтирования сумасбродка с прыщиками воздержания на щеках. Как избавиться от всех этих генералов и дам и прочитать любопытную статью по фортификации? Он приметил ее в английском журнале, а журнал лежал на столе.
Вдруг великолепная идея осенила Скобелева. Да-да, одним махом можно двух побивахом.
— Генерал, — вкрадчиво обратился Михаил Дмитриевич к гостю, — вы, я чувствую, знаток прелестных женщин?
Самбуев горделиво пошевелил обмякшими плечами, щелчком подбил редкие бакенбарды.
— Э-э-э… Без ложной скромности признаюсь, — начал он, жмурясь, но Скобелев не дал ему договорить:
— Очень прошу вас, выручите меня…
И, передав содержание записки, посмотрел на гостя с надеждой и лаской:
— Если вас это не шокирует, выйдите к незнакомке… Представьтесь ей как Скобелев… И займите… Я буду весьма признателен…
Самбуев прошелся по комнате, вскинув голову с седым коком, заложив ладонь за борт сюртука, приволакивая подагрические ноги.
«Ну соглашайся же, болван», — мысленно приказал Скобелев.
— Пожалуй, если это вам надо… — хитро поглядев на Скобелева маленькими замаслившимися глазками, самодовольно произнес генерал. — Может быть, валашка-канашка не пожалеет. Оч-чень может быть! Мне только захотеть. Старый конь борозды не испортит.
И вышел из номера, при каждом шаге подрагивая всем телом.
— Ф-у-у, — с облегчением вздохнул Скобелев и углубился в чтение заинтересовавшей его статьи.
…Уже вечером, собираясь в театр и за кулисы, стоя перед зеркалом, спросил у слуги:
— Ну, что там получилось у его превосходительства с валашкой?
Слуга прыснул в кулак.
— Что такое? — строго посмотрел на него Скобелев.
— Да как оне вышли-с и представились заместо вас, дама откинули-с вуаль и стали хохотать-с и сказали по-своему, а их прство не понимают по-ихнему, а они сказали: «Если это молодой генерал, то кого называть старой образиной с облезлой шерстью?». И ушли-с.
