Валерий Волошин - Ленинград — срочно...
Почему так? Полковник солидный, в возрасте, женат. Казалось бы, молодые больше должны меня интересовать. А тут все наоборот. Неотразимое впечатление производит этот Соловьев.
А вдруг это он написал мне стихи?! Нужна я ему больно. Не тот он человек, чтобы стихи сочинять. Он даже на Любавину — ноль внимания. А она среди нас самая видная, с него глаз не сводит…
Мы на главном посту заменили парней, они теперь постоянно находятся в расчетах «Редутов». Дежурим через сутки по двенадцать часов. После смены возвращаемся с Баскова переулка в штаб батальона на Каменный остров. Отсыпаемся, занимаемся, под командованием лейтенанта Юрьева выполняем хозработы. С нетерпением ждем, когда нам снова идти на пост.
Нет, на дежурстве совсем непросто. К моему пульту пять «Редутов» подсоединено. Помню первый налет в мою смену. Все пять лампочек разом замигали. С каким «Редутом» выходить на связь? Растерялась. Трубку телефонную прижала к уху и застрочила карандашом на бланке донесение. Неудобно. Трубка выскальзывает, не цифры, а каракули какие-то вывожу. А другие лампочки на пульте вот-вот перегорят. Готово, записала донесение! Положила его на стол оперативному дежурному и подключилась к следующему «Редуту». В трубке, слышу, орут благим матом: «Вы что, уснули? Почему молчали до сих пор? Сколько вызывать можно?!»
Ответила кодом: «00», мол, прекратите болтовню, да еще открытым текстом! Урезонился абонент на том конце провода. Снова схватила карандаш, чтобы цифры успеть записать. А оперативный дежурный в это время команду дает:
— Полынина, запросите «семерку» по цели 248. Что они там медлят?!
В общем, пришлось мне тогда покрутиться.
Теперь вроде бы освоилась, но когда в небе полным-полно самолетов, — тяжело. И всегда волнуюсь: лишь бы не перепутать донесения. Что из этого выйдет, я себе представляю. Комбат однажды, во время сдачи дежурства, меня ошарашил:
— Вы, Полынина, прошляпили «юнкерс». Что будем делать?!
Дар речи потеряла, стою истуканом. А комбат усмехается и говорит:
— Слишком вы, Полынина, легковерны. Я пошутил. А вы всегда должны быть уверены в своей работе!
Потом я случайно услышала разговор начальника главного поста с комбатом. Капитан доказывал Бондаренко: дескать, нехорошо, товарищ подполковник, вы поступаете, разве можно так пугать человека! А Бондаренко ему в ответ, мол, надо закаливать характер бойца. Она теперь и промаха не допустит, и за себя, в случае чего, постоит.
Так я и не решила, кто в этом споре был прав. Комбат наш чересчур строг, порой даже груб, но я все-таки уважаю его. Мне с ним спокойно. А начальник поста — добрый, мягкий человек. Постой, постой! Уж не он ли мне подсунул стихотворное послание? Обещал и портрет мой написать, как выдастся свободная минута. Если честно признаться, то не очень мне хочется ему позировать. А вот полковника Соловьева он нарисовал — просто загляденье…
Эх, не о том я думаю. Как перед девчонками теперь буду оправдываться?..
Ну, хорошо, идею я подала. С нами ведь на главном посту «Редуты» не только цифрами изъясняются. К примеру, есть такой Микитченко, старший оператор, надоел мне: чуть затишье — он уже трезвонит: «Девушка, девушка, как поживаете? Вы любите мечтать? А может, напишете мне письмо? Мне никто никогда еще не писал…» Короче, фигли-мигли разводит. Девчонки, которые на «семерке» служат, говорят, что ничего в нем особенного: маленький шкет, одессит, на них он — ноль внимания. Зубоскалить любит, прозвал нас мадоннами эфира.
В свободную минуту, если начальства рядом нет, иногда и я с подружками болтаю. Раскидала нас судьба. Они на «Редутах» сидят у телефонов. Как же не обменяться новостями! С «пятеркой» свяжешься — там Маша Савченко. Пока расскажет о своей методике приручения начальника установки — умрешь со смеху. Недавно она на него и на инженера Осинина жалобу отправила комбату. Мол, начальник «Редута» чересчур опекает, а инженер батальона, наоборот, придирается, дополнительные зачеты по матчасти заставляет только ее одну сдавать. Значит, неравнодушен.
«Дурочка, — говорю ей, — о ком писать, об Осинине? Он вообще сухарь». Я сразу его узнала, вспомнила, как загоняла инженера в бомбоубежище.
Но чаще всего я с Ивановой болтаю.
— Ты знаешь, — говорит она мне, — мимо нас все время пехотинцы движутся, в сторону Марьино и Невской Дубровки. Что-то серьезное готовится.
А я возьми и ляпни:
— Значит, у тебя с девочками есть хорошая возможность уйти с ними на передовую.
— Идея! Умница ты, Светка! Только уговор: когда нас хватятся, то ведь сначала на главный пост будут звонить. Получишь телефонограмму — попридержи ее, чтобы успели мы до линии фронта дойти. А уж оттуда нас никакими силами не вытащишь! Лады?
— Лады! — беспечно заверила я и позавидовала подругам.
А сегодня… я как будто почувствовала, почему замигала лампочка на пульте и заныл зуммер. Брать трубку не хотелось. У стола оперативного дежурного о чем-то переговаривались тихо полковник Соловьев и начальник поста. Мне показалось, что они поглядели в мою сторону. Я сняла трубку, назвала свой позывной.
— Срочно соедините с подполковником Бондаренко! — крикнул требовательный голос на другом конце провода.
— Не знаю такого, — ответила я и добавила кодом «00».
— Фу-ты, — чертыхнулся абонент и исправил оплошность: — Первого дайте!
— Полынина, что-нибудь серьезное? — поинтересовался полковник Соловьев.
— Не знаю, товарищ полковник. Просили соединить с командиром батальона.
— Сколько можно объяснять, — с возмущением воскликнул Соловьев, — лишь в крайних случаях следует допускать какие-либо переговоры! Вдруг налет! А линия занята! Пусть передают телефонограммой и быстро освобождают канал! — приказал он.
Спустя минуту я записала доклад начальника «Редута»: «Дезертировали с «дозора» рядовые Иванова, Некрасова, Рябова. Принятые меры по задержанию результатов не принесли. Беглянки пользуются покровительством стрелкового батальона, направляющегося на передовые позиции…»
Теперь мне надо было сообщение как можно дольше продержать у себя. Все складывалось удачно — Соловьев собирался уходить. Но меня будто бес попутал.
— Товарищ полковник, не хотите ли взглянуть на телефонограмму? — остановила я Соловьева.
— Что там еще? — недовольно взял он из моих рук листок. Посмотрел на меня рассерженно и отчитал: — Это и есть экстренный случай! А вы время теряете, вместо того чтобы тревогу бить! — И кинулся к телефону…
В погоню за девчонками на комбатовском «козле» помчались Бондаренко и Ермолин. Вернулись они к вечеру, перед сменой дежурства. На главном посту уже находился полковник Соловьев. Я невольно услышала их разговор.
…Девочки все продумали и действовали решительно. Пешую колонну стрелкового батальона они подкараулили, следя из своей землянки за дорогой. Когда та показалась, высыпали гурьбой и побежали вниз. С «дозора» им вслед закричали:
— Эй, мадонны эфира, куда это вы?
— На кудыкину гору! — весело ответила Иванова. Но тут же поправилась: — Вы не волнуйтесь, товарищ командир. Мы только помашем платочками, воодушевим пехоту и назад!
А от дороги неслось:
— Сюда, сюда, красавицы!
— Ловите миг удачи, сколько женихов!..
Девчонкам только этого и надо: они сиганули через сугроб — и скатились к обочине. Шеренги смешались, приостановилась колонна. Тут же перед взятыми в кольцо пленницами вырос старший лейтенант с автоматом наперевес. По тому, как почтительно пропустили его в круг бойцы, девушки догадались, что офицер — старший колонны. Иванова, не теряя времени, выпалила:
— Товарищ командир, возьмите нас с собой на фронт. Мы все можем: стрелять, накладывать перевязки, работать с рацией и телефоном, готовить, стирать…
— А любить?!
— И любить! — Иванова обернулась и с вызовом добавила — Но только парней мужественных и смелых, а не пошляков! Мы уверены, что вы все храбрецы. Ведь вы идете бить врага! Не то что некоторые тыловики… Кстати, вот они, легки на помине, — показала она на спускавшихся с косогора начальника «Редута» и двух вооруженных сержантов.
Они подошли к пехотинцам, начальник «Редута» степенно козырнул:
— Здравствуйте, товарищи! Извините, что наши девушки помешали. Ну-ка, давайте живо на «точку», — обратился он к беглянкам.
— Кто вы такой? — недружелюбно спросил пехотный старший лейтенант.
— Я командир технического подразделения. А это — мои подчиненные, — показал начальник «дозора» на девушек.
— А я командир стрелкового батальона. И со всей ответственностью заявляю: девушки — мои бойцы! — сухо отрезал старший лейтенант.
Однако и лейтенант Ульчев был не менее решителен. Он скомандовал сержантам:
— Арестовать дезертирок! А вы, старший лейтенант, еще ответите за самоуправство.
