Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3

— Очень хорошо. Если честно, я и на это не рассчитывал. Хотя ты отдаёшь нам лишь малую толику богатств Ордена.

— А сколько речной воды можно вернуть из моря обратно?

— Всё так. Но когда вы завершите свою защиту, я уже ничего не смогу вам обещать. Даже жизни.

— И я не обещаю тебе жизни, Гийом. Ты зашёл слишком далеко. Для тебя, как и для Ордена, уже нет возврата.

— Да, я знаю. Мне не жить. Но король… Ты можешь мне не поверить, но я ведь очень люблю Филиппа.

— Я верю, Гийом. Мне очень жаль.

В просторной светлой горнице счастливые тамплиеры радостно обнимали друг друга. На одних были с большим трудом добытые белые плащи с красными крестами, на других — остатки одежды, которую они не меняли с октября 1307 года. А доблестные священники Ордена Храма Пьер де Болонья и Рено де Провен щеголяли в новеньких сутанах.

Отовсюду неслись возгласы:

— Вот уж не думал, что наш отец Пьер — такой Цицерон.

— Цицерон — язычник, пустышка, а красноречие отца Пьера вдохновлено самим Господом Христом.

— Он положил их всех на обе лопатки! По сравнению с пламенной речью отца Пьера, всё, что говорил Плезиан звучало, как жалкое блекатание бессмысленного барана.

— Отец Рено тоже был неотразим. Все его удары достигли цели. Воистину, священники Ордена Храма — настоящие тамплиеры.

— А наш храбрый исповедник Бернар де Ге? Он говорил не много и очень просто, но его слушали, затаив дыхание. Он прошёл через все муки ада и всё–таки сохранил верность Христу. Каждое его слово стоит дороже золотого ливра.

Безногий калека Бернар восседал на грубом деревянном стуле. На процесс братья так и носили его на стуле. Сейчас он виновато улыбался и, кажется, готов был заплакать. Его хлопали по плечу:

— Дружище Бернар! Ты послужил Ордену лучше, чем иные герои на поле боя.

— Завтра обязательно должен выступить командор Арман де Ливрон, — заявил восторженный Гуго фон Зальм.

— Да, Арман должен выступить, — рассудительно поддержал старый седой тамплиер. — Он человек учёный, умный. Кроме того — друг славного магистра де Боже, а среди нас уже почти не осталось тех, кто сражался с де Боже плечом к плечу.

— Спасибо за доверие, братья, но мне не надо выступать, — спокойно сказал Арман. — Я человек далёкий от красноречия. Разволнуюсь, начну путаться. Среди нас есть рыцарь гораздо более достойный и вполне готовый к выступлению. Это командор Жан Монреальский.

Тамплиеры дружно зааплодировали, приветствуя престарелого командора Авиньонского дома. Польщённый старик несколько смущённо пробурчал:

— Если братья доверяют мне… У меня уже есть набросок выступления…

— Решено. Так же обязательно должны выступить рыцари Гийом де Шанбонне и Бертран де Сартиж.

И эти предложения братья так же встретили аплодисментами, оба рыцаря чинно поклонились, кто–то воскликнул:

— Сегодня наши священники отслужили славную обедню, а завтра пойдёт в атаку рыцарская конница. Ногаре, Плезиан и вся эта доминиканская свора побегут, теряя башмаки. Орден будет оправдан.

— Босеан! — кричали тамплиеры, поднимая кверху кулаки, как если бы в них были мечи.

В этот момент двери горницы распахнулись и зашли королевские сержанты с огромными корзинами. В корзинах были караваи пшеничного хлеба, головы сыра, кувшины с вином.

— Угощение от друзей Ордена, — торжественно провозгласил один из сержантов.

Тамплиеры с достоинством приблизились к корзинам. Один из них взял хлеб, дрогнувшей рукой разломил его и горько сказал:

— Неужели хлеб и правда может быть таким белым?

Большинство из них больше двух лет питались такими отбросами, какие и сарацины постыдились бы предлагать своим рабам. И вот — человеческая еда. Её появление не добавило братьям веселья, напротив, все как–то сразу успокоились, чинно и степенно разбирая угощение.

— Знаешь, кто нас угощает? — шепнул Арман на ухо Анри. — Гийом де Ногаре.

— Этот демон? Злодей? — Анри проскрипел зубами.

— Ногаре действительно страшный человек, но в нём есть немало достоинств. Из него получился бы славный тамплиер, если бы Симон де Монфор не испепелил его родину. Ногаре — злодей, но не предатель. Я уважаю его за то, что он служит королю, как верный пёс. Кроме того, звезда Ногаре уже закатилась. Или кто–нибудь из наших прирежет его в тёмном переулке, или это сделают наёмники инквизиторов. Таковы новые времена — плата за верность — кинжал в спину. Мне жаль Ногаре, Анри. Сегодня он предложил нам справить по нему поминки.

— Вам виднее, мессир, — проворчал Анри.

Прихватив хлеба, сыра и кувшинчик с вином, они отошли в дальний угол, но поговорить не успели, к ним подошёл Бертран де Сартиж.

— Арман, я знаю, что ты человек сведущий и понимаешь многое такое, что не всем дано понимать. Скажи, есть ли надежда на то, что Орден будет оправдан?

— Нет, Бертран, на оправдательный приговор нет ни малейшей надежды. Процесс уже необратим, Ордену во Франции не быть.

— Но тогда зачем весь этот балаган? Зачем мне завтра выступать?

— Это не балаган. Это прославление имени Христова. Всё, что ты скажешь, всё, что скажут братья, переживёт века. Потомки будут судить об Ордене Храма по нашим речам, так что постарайся хорошенько, Бертран. И братья сейчас не напрасно радуются. Мы переживаем подлинный триумф Ордена. Но триумф, увы, последний.

— Вчера под Парижем сожгли полсотни тамплиеров, — отец Пьер, прекрасно умевший владеть собой, сказал это тихим дрожащим голосом, обращаясь только к де Ливрону, не смея сообщить страшную новость братьям.

— Я знаю, отче, — прошептал Арман. Казалось, что теперь у него не только волосы, но и глаза поседели, а тонкие бескровные губы стали похожи на кривой рваный шрам. — Запомним этот день — 12 мая 1310 года. Пепел тамплиеров всегда будет кружиться в воздухе Парижа. Теперь этот город никогда не будет прежним.

— Я привык к смерти, Арман, ты знаешь. На Святой Земле я отпевал порою за раз по сотне братьев. И на душе всегда было светло. А сейчас на душе одна только жуть. Кажется, я всё понимаю, но мне хочется выблевать всё, что я понимаю. Христианский король сжигает христиан, словно языческий император. Монахи прекраснейшего христианского Ордена, созданного святым Домиником, поджигают костры под паладинами Христа. Как это можно уместить в душе?

— Как искупление. Ты же знаешь, отче, что почти все сожженные братья когда–то отреклись от Христа. Дрогнули, проявили слабость, как святой Пётр, и вряд ли даже оплакали своё отречение. Но в пламени костров, на которые они шагнули добровольно, наши братья всё искупили, очистили свои души огнём и вновь соединились с нашим Небесным Сеньором, теперь уже навсегда. А король… он ведь и правда действует во славу Христову. Впрочем, его душа сокрыта от меня. Доминиканцы… Их преступления не страшнее, чем мои. Я такой же палач.

— Оставь, Арман. Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы понять, что ты уже всё искупил. Это говорит тебе очень опытный священник.

Де Ливрон молча кивнул, было понятно, что свою личную трагедию он не станет обсуждать вне исповеди даже со священником. Отец Пьер продолжил:

— Но что они хотят, Арман? Ты говорил, что Ногаре переменил своё отношение к тамплиерам.

— Это уже не Ногаре. Великий инквизитор Франции Гийом Парижский с блестящим изяществом перехватил инициативу. Ногаре почувствовал близость смерти, он сознательно принёс себя в жертву королю, пытаясь сделать для Филиппа последнее, что он ещё в состоянии сделать. А Парижский решил, что Ногаре глупо подставился, когда помог тамплиерам организовать настоящую защиту на суде. Он решил одним ударом свалить Ногаре и испепелить Орден. Запылали костры. Это ответ на нашу защиту. Значит, наша защита и правда была хорошей. Братья радовались не напрасно.

— Но что теперь делать, Арман?

— Теперь уже ничего не надо делать. Теперь надо бежать и как можно скорее.

— Ты считаешь, что нас всех могут сжечь на кострах?

— Нет, думаю, что костров больше не будет. Это акция устрашения, у них нет задачи спалить нас всех. Бежать надо быстрее, потому что пока охрана довольно слаба, чтобы уйти нам достаточно мирно связать несколько сержантов. Через некоторое время они обязательно усилят охрану.

— Но ведь папа обещал созвать собор, на котором будут решать судьбу Ордена.

— Собор уже ничего не значит, всё решено. Впрочем, мы бежим не все, так что на соборе будет кому представить Орден.

— Но зачем нам бежать?

— А ты знаешь, что под Парижем — целый тамплиерский лагерь? Они готовы атаковать столицу в любой момент. У них получится, уверяю тебя, там ребята боевые. И сейчас, когда они узнали о том, что тамплиеров сжигают, я вообще не знаю, что может их удержать, во всяком случае моего авторитета для этого точно не хватит, тут потребуется всё твоё красноречие. И не только твоё. Мы выведем отсюда десятка два тамплиеров.