Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
– Подарки—то дарит?
– Какое там, – разоткровенничалась Глаша, – бабы, народ не от мира сего, сами ему тащат.
– Понятно, а братец его?
– Тому только шкалик нужен.
Больше теребить разбитое сердце Глаши Путилин не стал, а сразу же после обеда направился по указанному околоточным адресу на Обводный канал. На его счастье
Федор спал в своем угле, который снимал за пять рублей в месяц. Черенков, в отличие от брата, был щуплым с одутловатым лицом, выдававшим большого любителя выпить. Иван Дмитриевич взял за плечо и начал трясти, Федор сел на кровати, ничего не соображая, только осоловелые глаза маленькими щелками иногда смотрели на Путилина и вновь закрывались.
– Погоди, – и рука Федора вытянулась вперед, – наливай, – это было произнёсено внятно и протяжно, словно не просил, а клянчил.
– Куда шубы дел? – Спросил в ухо Черенкова Путилин.
– Шубы? – невнятное бормотание и потом чистым голосом, – Дуньке снес.
– Когда?
– Отстань, – и повалился на кровать.
Путилин еще со времен службы знал, а памятью никогда не страдал, что в этих краях скупщица по имени Дунька была одна – Авдотья Тихоновна Белоглазова, личность пренеприятнейшая.
Через четверть часа Путилин стучал в ее дверь, за которой сперва послышалось шуршание, словно мыши бегают по бумаге, а затем скрипучий голос:
– Кто там?
– Открывай, – вкрадчиво произнёс Иван Дмитриевич, – с товаром я.
– Кто?
– Ну, я, – все тем же тоном произнёс Путилин и более раздраженно, – открывай, хочешь, чтоб весь околоток меня увидел.
Заскрипел в колодце замка ключ и дверь со скрипом отворилась, Иван Дмитриевич ступил вперед.
– Путилин? – раздался раздосадованный голос, и женщина попыталась прикрыть дверь
Иван Дмитриевич нажал плечом и вошел в темный коридор.
– Что так гостей привечаешь?
– Были бы гости? – с вызовом произнёсла Авдотья.
– А хоть и не гости, веди.
Женщина послушно закрыла дверь.
– Прошу, – наживать врага, хотя и в лице бывшего начальника сыскной полиции не было никакой нужды, дороже обойдется, рассудила Авдотья.
– С чем пожаловали, Иван Дмитрич?
– Дело есть, – Путилин осмотрелся, комната блестела, не пылинки, ни лишней вещицы, сразу видно, что справная хозяйка здесь живет, – чаю бы предложила?
– С вами опасно и воду пить.
После того, как чай был разлит по стаканам и хозяйкой предложен пирог с маком, Путилин произнёс:
– В твоих клиентах числится некий Федор Черенков, так?
– Допустим.
– Вот, Авдотья, чем ты мне нравишься, что схватываешь все на лету.
– Иван Дмитрич. не томи душу.
– Неси все, что он тебе приносил в последний месяц.
– За ради чего?
– Авдотья, ты ж меня знаешь, я шутить не привык.
– Иван Дмитрич, да вы вроде уже не в сыскной?
– Ты права, но неприятностей могу принести более чем раньше.
– Верю, но понимаю, что вы забрать захотите все, что он мне приносил?
– Авдотья, в накладе не останешься, – Путилин достал из кармана пачку ассигнаций.
Через четверть часа Иван Дмитриевич выходил из квартиры Белоглазовой с двумя большими узлами, когда сел в коляску, назвал еще один адрес, узнанный у Авдотьи, та подобрела, когда Иван Дмитриевич с лихвой заплатил за зимние вещи, принесенные Черенковым.
– Господин Путилин, вас подождать? – Спросил возница.
– Да, – коротко ответил Иван Дмитриевич, – я скоро.
Бывший начальник сыска и не подозревал, что известен многим в городе.
Варвару Чикелееву пришлось с час подождать, пока она не вернулась с поденной работы. Она не выказала удивления, а сразу отдала подаренные Федором вещи, подспудно подозревая, что они ворованные.
Через некоторое время Путилин сидел в кресле гостиной Елизаветы Сергеевны, чувствовал себя не очень уютно в присутствии дамы и постоянно лицо покрывалось алой краской, боялся лишний раз взглянуть на хозяйку.
– Иван Дмитриевич, как все—таки вам удалось вернуть это, – Карташова указала рукой на разложенные на диване зимние вещи, – да здесь большая часть, что мне казалось уже утерянным.
– Да все просто, только прошу вас, не настаивайте на наказании виновных, все случилось случайно. У вашего дворника Николая есть родной брат, пропойца, так виновен он. Иногда Федор навещал брата и когда тот ложился спать, брал ключи и бродил по дому, потом нашел кладовую и начал воровать…
– Но, – перебила Путилина хозяйка, – это же, я слов не нахожу.
– Елизавета Сергеевна, погодите, но день тому он пришел раньше., забрался в дом и я подозреваю, забыл свечу в кладовой, все, что там осталось, вспыхнуло и начался пожар.
– Мог же сгореть дом?
– Мог, но к счастью пострадала кладовая.
– Как вы нашли этого злодея?
– Все просто. Николай сказал, что увидел проблески пламени в окно, но он сделать этого не мог, дверь в кладовую скрыта другими, значит, он соврал. По отзывам он не мог совершить это деяние, а значит, кого—то покрывал. Кого? Мог только родного брата, чужого человека бы не стал. А далее узнать, куда мог закладывать вещи Федор, совсем просто, вот и получилось, что мне и расследовать ничего не пришлось.
– Это вы ныне говорите, что легко, вернули большую часть моего гардероба.
– Пустяки, – отмахнулся Путилин.
– Чем я вам обязана. Иван Дмитрич?
– Разрешите иногда заглядывать к вам на огонек по—соседски?
Нежданная кража. 1878 год
О том, что по Песочной улице Петербургской стороны совершена кража со взломом, начальнику сыскной полиции доложил дежурный чиновник, как только Путилин открыл входную дверь в отделение.
– Отправлен ли туда кто из агентов? – вопрошал Иван Дмитриевич.
Над городом светило июльское солнце, дарующее живущим умеренное тепло, при котором не надо прятаться от зноя в тени, но и надевать летние плащи и пальто.
Захотелось самому съездить по адресу, посмотреть, что и как. Не то в последнее время только и корпел над бумагами: циркуляры, доклады, отчёты, записки. Голова кругом идёт.
– Нет, – ответил дежурный.
– Кто из чиновников по поручениям в отделении?
– Господа Лерман, Жуков, Иванов, – перечислял чиновник.
– Пожалуй, передайте Жукову, что через пять минут буду ждать его в пролётке.
Дом нашли сразу, у калитки стояло с десяток зевак, которые, как мухи, чувствуют особым чутьём, где совершилось любопытное, и о чём можно построить самые невероятные догадки, поговорить, наконец. Люди вытягивали шеи, некоторые старались подняться на забор, только бы хоть что—нибудь увидеть.
Путилин и Жуков остановились перед полицейским, не пускающим к месту преступления посторонних.
После предъявления жетонов, стоящий на посту вытянулся в струнку, пожирая глазами начальника сыскной полиции.
– Пристав там? – Иван Дмитриевич указал на дом.
– Нет, только помощник пристава господин Петров.
Прошли в дом, надо осмотреть место преступления. Давненько не выезжал Путилин, даже ладони зачесались от нетерпения. Три года отставки, когда Иван Дмитриевич оставил службу для поправления здоровья, не прошли даром. Ноги, спина перестали беспокоить, спокойный сон без нежданного пробуждения. Когда каждую секунду ждёшь, что вот прозвенит колоколец и на пороге появится, как чёртик из коробочки, посыльный.
Первый день службы после отставки выпал на 3 июня, с утра светило солнце и, как ни странно, видимо, без вмешательства Всевышнего не обошлось, ни единого происшествия, заслужившего внимания. Сперва Иван Дмитриевич посвятил время знакомству с сыскным отделением, за три года кто—то подал в отставку, кто—то получил продвижение по службе, кто—то, как пишут, выбыл по естественным причинам. Вот и документы, реляции, циркуляры изменились по форме, приходилось сразу не только привыкать к новому, но и учиться некоторым вещам.
– Здравия желаю, Николай Петрович! – Поприветствовал помощника пристава Путилин.
– Иван Дмитрич, – с усердием Петров тряс руку начальника сыскного отделения, – сколько лет, сколько зим, – обрадовано шептал надворный советник, – наслышан, Иван Дмитрич, наслышан о вашем возвращении. Стало быть не дает покоя вот тут, – и он рукой провёл по левой стороне груди, прищурил глаз, – тянет в родные места.
Путилин только улыбался, приятно, когда тебя не забывают и с таким вот чувством встречают. Значит, не зря возвернулся на старое место. Кто ж, как не он, не понаслышке знает тот мир, что в обычае всех правителей, высших чиновников скрывать за фасадом благополучия. – А у нас такая вот напасть, – с некоторым стеснением добавил помощник пристава.
– Народец не меняется, – Иван Дмитриевич, наконец, смог вставить слово, – как пять лет тому, как и десять. Алчен и завистлив до чужого добра.
– Вот именно, жаден. Готов с собрата снять последнюю рубашку.
