Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк
— Незабываемо, — закончил муж за меня, пихнув мою ногу под водой.
XIII
Однажды осенью меня вырвало всем тем, что я съела за завтраком. И даже потом, когда содержимое желудка полностью изверглось, я не могла остановить спазмы, толчками выбрасывая воздух над горшком для отходов. Когда боль утихла, я умылась, очистила тунику от следов рвоты и печально поплелась на поиски тетки. В конце концов масло черного тмина подвело меня.
За последние несколько лет наша коммуна пополнилась. Муж Саломеи умер, и мы все отправились в Бесару на поминальную трапезу, а потом перевезли домой вдову, бездетную и нищую, поскольку все скудное имущество мужа Саломеи перешло к его брату. На следующий год к нам переехала жена Симона Береника, у которой вскоре родился ребенок. Юдифь ответила на это рождением третьего. И вот теперь у нас будет еще один младенец.
Рассвет только занялся. Иисус ушел молиться в холмы. Я была рада этому: не очень-то мне хотелось, чтобы он видел мое опечаленное лицо.
Йолта сидела на полу в кладовой и ела нут с чесноком. От запаха меня чуть снова не вывернуло наизнанку. Когда тетя отставила в сторону чашку с вонючим содержимым, я опустилась на пол, положила голову ей на колени и сказала:
— Я беременна.
Йолта погладила меня по спине, и мы помолчали.
— Точно? — спросила она через некоторое время.
— Регулы запоздали, но я не придала этому большого значения. Так уже бывало. И только сегодня, когда меня вырвало после завтрака, я поняла. Сомнений нет. Я беременна. — Я выпрямилась в порыве внезапной ярости: — Иисус скоро вернется с молитвы, но я не смогу рассказать ему — только не сейчас, только не в таком состоянии.
Меня охватило странное оцепенение, почти ступор. Но в глубине души клокотали смутное разочарование, страх и гнев.
— Дай себе время, — посоветовала тетя. — Столько, сколько нужно. Если муж спросит, скажи, что тебя беспокоит живот. В этом есть и доля истины.
— Шесть лет я глотала проклятое масло. — Я поднялась на ноги, чувствуя, что гнев вот-вот прорвется наружу. — Почему же сейчас оно меня подвело?
— От всего не убережешься. — В глазах Йолты вспыхнул лукавый огонек. — Ты и без того слишком долго испытывала судьбу.
На следующий день Иисус отправился в Кислоф-Фавор — поискать работу. Когда через четыре дня он вернулся, я встретила его у ворот, поцеловала в губы и щеки, потом взяла за руки и сказала:
— Тебе пора подстричься.
Садилось солнце, в небе бушевали яркие краски — оранжевая, синяя и красная. Иисус прищурился, и его лицо осветилось улыбкой, которую я так любила.
— Правда? — Кудри доходили ему до плеч. Он запустил пятерню в волосы и заметил: — Я думал, длина в самый раз.
— Тогда придется тебя огорчить: завтра утром я пойду с тобой в горы, подожду, пока ты помолишься, а потом подстригу тебя.
— Я всегда стригся сам. — Он с любопытством уставился на меня.
— Что объясняет, почему у твоей шевелюры такой неухоженный вид, — поддела я его.
Мне нужно было выманить мужа из дома, увести подальше от людей и вечной суеты, чтобы мы могли остаться одни и никто нам не мешал. Я чувствовала, что он догадывается о моих намерениях, знает: дело вовсе не в волосах.
— Хорошо, что ты дома, — добавила я.
Он подхватил меня и закружил, отчего снова поднялась волна тошноты: мой беспокойный живот, как назвала его Йолта, доставлял неудобство не только в утренние часы. Я зажмурилась и прижала руку ко рту, другая же сама собой скользнула к чуть округлившемуся животу.
Иисус испытующе посмотрел на меня своими бездонными глазами:
— Ты здорова?
— Да, только немного устала.
— Тогда мы пойдем и немного отдохнем. — Однако он медлил, вглядываясь в налитое алым небо. — Смотри, — показал Иисус на восток, где на небо вплывал узкий серп месяца, такой прозрачный, словно пар изо рта зимой. — Солнце садится, а луна восходит.
Голос у него был задумчивый, и мне показалось, что я знаю, о чем речь, что это знак для нас. Мне вспомнилась история Исиды, которую Йолта когда-то давно рассказывала нам с Тавифой. «Только представь, — говорила она. — Часть тебя может умереть, а потом возродиться в новом обличье и занять прежнее место».
И сейчас я будто смотрела, как прежняя жизнь сгорает алым пламенем, а вместо нее восходит новая жизнь, пока неясная и тусклая. Это было волшебно, и тоска, которую прежде вызывала мысль о ребенке, покинула меня.
— Только не очень коротко, — попросил Иисус.
— Так ты Самсон, который верит, будто его сила в волосах? — спросила я.
— А ты Далила, которая собирается отнять ее?
Мы поддразнивали друг друга в шутку, без злобы, однако за этим скрывалось напряжение: мы оба словно набрали полную грудь воздуха и ждали, когда можно будет выдохнуть.
Перво-наперво мы нашли поросший травой холмик, где можно было присесть. Потом муж ушел молиться, но вернулся раньше, чем я ожидала. Сомневаюсь, что он успел прочесть Шма больше десяти раз. Я принесла с собой египетские ножницы Йолты и уже держала наготове длинные бронзовые лезвия.
— Надеюсь, ты умеешь обращаться с этой штуковиной, — сказал Иисус. — Я в твоей власти.
Я опустилась на колени позади него и соединила лезвия, срезая кончики волос. Кудри падали вниз темными завитками. Я чувствовала запах кожи Иисуса, пряный, землистый, словно от влажной глины.
Закончив стричь, я отложила ножницы.
— Мне нужно кое-что тебе сказать. — Я подождала, пока муж повернется и посмотрит мне в глаза. — У меня будет ребенок.
— Значит, это правда, — отозвался он.
— Ты не удивлен?
— Я начал догадываться вчера вечером, когда ты прикрыла живот рукой. — Иисус на миг сомкнул веки, а когда открыл глаза, в них горели искры беспокойства. — Ана, скажи мне правду: ты рада этому ребенку?
— Я чувствую умиротворение.
Так оно и было. После долгой разлуки с чернилами я уже и не помнила, зачем вообще глотала масло черного тмина.
Когда мы вернулись, Иисус позвал домочадцев под оливу, где делались объявления о помолвках, беременности и рождении детей, а также обсуждались домашние дела. Первыми показались Мария и Саломея, благоухая тутовником, за ними — Юдифь, Береника и весь выводок детей. Иаков и Симон вышли из мастерской. Йолте приглашение не требовалось: она сидела под деревом еще до нашего появления. Всех, кроме тети, мучило любопытство, хотя предположений никто не строил. Никому и в голову не пришло бы, что бесплодная жена Иисуса носит дитя. Я вцепилась в руку мужа.
— У нас хорошие новости, — объявил он и посмотрел на мать. — Ана ждет ребенка!
Несколько томительных мгновений никто не двигался с места, а потом Мария и Саломея бросились ко мне: Мария наклонилась поцеловать меня в живот, а Саломея улыбнулась так печально, что я едва не отвернулась. До чего же нелепо, подумалось мне, что я, не желая детей, смогла зачать, а у Саломеи, жаждавшей ребенка, ничего не вышло.
Симон и Иаков похлопали Иисуса по спине и вытащили на середину двора, где все трое, обняв друг друга за плечи, пустились в пляс. Братья радостно покрикивали и возносили хвалы: «Восславим Господа, который излил на тебя свое благословение. Дай Бог тебе сына».
Криво остриженные волосы Иисуса разметались по щекам. Каким же счастливым выглядел мой муж в тот день!
XIV
Последующие месяцы пролетели быстро и без происшествий. Даже когда мне не удавалось удержать еду в желудке, а спина пульсировала от боли, которую причинял все более выпирающий живот, я все так же вставала каждое утро, чтобы выполнить свою часть работы по дому. На пятом месяце я начала чувствовать внутри легкие толчки ножек или локотков — странное ощущение, которое вызывало приступы любви к ребенку, потрясавшие меня своей силой. К седьмому месяцу я стала на редкость неуклюжей. Однажды, наблюдая за моими отчаянными попытками сесть на тюфяк, Иисус в шутку сравнил меня с перевернутым жуком, а затем обхватил и поднял на ноги. Как мы смеялись над моей неповоротливостью! И все же в зыбкие ночные часы, когда мужа не было рядом, а я не могла уснуть, мне временами чудилось, что я рассыпаюсь на кусочки — и вот уже нет Аны, собирательницы забытых историй, а вот пропала Ана, крошечное солнце.
