Дело всей России - Михаил Харлампиевич Кочнев
Застучали, загремели деревянные ложки. Такого вкусного обеда повара не готовили для рядовых и в викториальные дни. Июньский полдень веял в открытые окна сухим, знойным воздухом. У Дурницына трещало за ушами от усердия, с каким он уничтожал все, что было в миске. Повара не успевали подносить корзины с ломтями хлеба. С матросов и солдат катился пот, никто не хотел оказаться в числе отстающих.
Дурницын думал о том, какие диковинные повара в домах у знатных господ: сварят щи так сварят — ложку проглотишь. Не то что в роте. Теперь ясно, почему барский румянец отличен от мужицкого и солдатского. Одно его смущало: полнейшее отсутствие на столе и около не только водки, но даже и пива. Повергало в тайное уныние и то, что Милорадович, напутствуя застольное воинство на приступ щей и каши, полусловом не обмолвился о чарочке... Неужели по забывчивости?
Миски у всех опорожнились. Не отстал от солдат и Милорадович. Не отстали и другие. Каразин радовался.
Милорадович, встав, сказал:
— Молодцы, ребята, вижу ваше усердие! Первое неприятельское укрепление взято штурмом! Браво!
— Рады стараться, ваше превосходительство! — отвечал унтер-офицер Мягков.
Его слова хором повторили матросы и солдаты.
— А если добавить из того же чугуна? — хитро жмурясь, спросил Милорадович. — А что это за солдат, который не помышляет о добавке? Солдату добавок нужен не только для государевой верной службы, но и для собственной нужды. Или не так?
— Так точно, ваше превосходительство! — подтвердил Мягков.
— Тогда плесни-ка еще! — Милорадович протянул порожнюю миску к артельскому чугуну.
Честь налить добавку в миску командующего гвардейским корпусом на этот раз выпала Амосову. Глинка и Сергей Муравьев-Апостол не отставали от генерала.
— А теперь вольная воля каждому, — засмеялся довольный Милорадович. — Если у кого под ремнем есть местечко, то можно и по второму добавку.
И со вторым добавком управились без особых трудностей.
— Ну, ребята, что скажете о первом блюде? — спросил Милорадович, выбирая глазами солдата. Взгляд его остановился на Дурницыне. — Ну, скажи, гвардеец, как ты сейчас себя чувствуешь?
— Чувствую себя, ваше превосходительство, как в домовом отпуску длиной во всю жизнь! И надо б лучше, да нельзя.
— Щи полюбились?
— Полюбились, ваше превосходительство! Вкусно, как на маслянице у тещи!
— И что ты во щах увидел?
Дурницын стушевался перед вопросом, не поняв всей его серьезности.
— Из чего сии щи сварены?
— Щи, ваше превосходительство, натуральные и с мясом! Щи, можно сказать, самые веселые, гвардейские, все в них есть: и морковка, и капустка, и лучок, и разные душистые травки.
— Откуда же в такую раннюю пору взяться капусте?
— Не могу знать, ваше превосходительство! Но на квашенину непохожа! Сдается, что капустка и морковь свежие, возможно, из полуденного края привезенные.
— А как мясо?
— Мясо, ваше превосходительство, отменное — чем больше ешь, тем больше хочется.
Ответы солдата были лучшим одобрением дела, начатого Каразиным.
Повара разносили по столам второе: гречневую кашу с мясом. Каше был оказан такой же восторженный прием, как и щам. Управившись легко и свободно с первой порцией и снова ослабив ремни, солдаты и матросы потянулись за добавком, а добавок отпускался без всяких ограничений.
Каразин, обрадованный всеобщим одобрением его трудов, сожалел лишь о том, что не видит среди обедающих самого графа Аракчеева. Знал Василий Назарьевич — для временщика не имеют значения чьи-либо отзывы. После каши подали кисель, приготовленный также из концентратов. Не помнили гвардейцы и матросы такого истинно царского обеда. Даже в день вступления в Петербург после похода во Францию не было такого угощения.
Генералы Милорадович, Потемкин, Киселев, разделившие вместе с солдатами этот. испытательный обед, хвалили Каразина, обещая ему всяческую поддержку в доведении до конца столь важного государственного дела.
Капитан-лейтенант Николай Бестужев от имени обедающих преподнес Каразину искусно изваянного матросом-умельцем бога морей Нептуна.
Перед тем как завершиться трапезе, довольный Милорадович еще раз блеснул своим солдатским остроумием:
— Ребята, вы не хуже моего знаете, что неприступные вражьи крепости берут не брюхом, а берут их геройским духом, как говорил мой великий наставник Лександра Васильевич Суворов. А я добавлю к его мудрости: ежели нет прочной опоры для брюха, то не в чем держаться геройскому духу! Так ли, ребята?
— Так, ваше превосходительство! — рванули солдаты и матросы.
— Господин статский советник Василий Назарьевич Каразин, как вы сами могли убедиться, помогает нам построить прочную опору для геройского духа! Спасибо сему за труды бескорыстные и столь нужные нашему отечеству. — Милорадович обратился к Каразину и в департаментском стиле заверил его: — Я не премину безотлагательно на труды ваши в пользу государственную обратить всемилостивейшее его императорского величества внимание. Очень сожалею, что за нашим столом мы не видим управляющего военным министерством князя Горчакова-первого.
— Был приглашен лично мною, — разочарованно сказал Каразин.
— Военный ученый комитет, я уверен, будет благодарен вам за теорию вашу и ее практическое применение, — уверил Милорадович и обратился к нижним чинам и рядовым: — Спасибо вам, ребята, спасибо, орлы и соколы, вы еще раз порадовали меня и других господ генералов и офицеров тем, что умеете брать любые крепости! С победой, братцы! С викторией! И в честь победы налить каждому по чарке! По полной! А ежели у которого уж больно густо в животе, то для такого разрешаю и вторую налить.
Оказалось, что у всех солдат и матросов от такого щедрого опытного обеда в животе густо и требуется весьма разбавить. После третьей чарки Милорадович пожелал солдатам и матросам успешной службы, доброго здоровья, всяческого благополучия и объявил опытный обед закрытым.
— Ребята, по домам! Но чтобы в кабаки не заглядывать! И в увеселительный дом не показываться! Не подведите меня и своих командиров перед государем нашим, столь милостивым и щедрым.
— Не подведем,
