Дело всей России - Михаил Харлампиевич Кочнев
— Дай-то бог, — не возражал Каразин.
Сергею Муравьеву-Апостолу, который сопровождал Потемкина, Каразин показался человеком непосредственным, целеустремленным, неотступным. Штабс-капитану захотелось познакомиться с ним покороче. Такое впечатление о Каразине сложилось и у Глинки.
Каразин познакомил гостей со своим другом, также членом комитета, писателем Анастасевичем. Имя это было известно многим по смелой книге о личной свободе крестьян, изданной в первые либеральные годы царствования Александра.
Внимание Сергея, с детства любившего книгу, привлекла богатая библиотека Каразина. Она занимала три комнаты. В шкафах и на полках Сергей увидел не только редкостные книги, но и древние рукописные свитки. Вместе с Глинкой они путешествовали от шкафа к шкафу, с восхищением рассматривали инкунабулы на разных языках.
Глинка заглянул в каталог Архиерейской библиотеки и покачал головой:
— Убого выглядит.
— Что ж делать, сей каталог похож на все прочее подобное у нас, — сказал Каразин, вошедший в этот момент в библиотеку. — Знаете ли вы, господа, что редчайшие манускрипты так называемой Патриаршей ризницы есть не что иное, как остатки библиотеки пятнадцатого века, привезенной из Греции Софьей, последнею дщерию Палеологов? После кратковременного хозяйничания в Москве французских разбойников с большой дороги манускрипты эти валялись в одном из закоулков бывших патриарших келий, валялись чуть ли не до последних дней... Вот как русские ценят и хранят наследие своих отцов. — Каразин, ища что-то среди рукописных свитков, говорил уже с негодованием и скорбью: — Стыдно должно быть всем нам, очень стыдно за наше преступное равнодушие к своему героическому родословию. Знаете ли вы, господа, что профессор Маттей прибрал из тех манускриптов все, что только хотел? Часть своей добычи благополучно продал в Германии, остальному же кое-как сделал описание. Бесценным уцелевшим книгам и поныне нет порядочного каталога. И неудивительно — такое небрежение помогает растаскивать народное достояние... Ох, а сколько расхитителей плодов русского ума я вижу на каждом шагу! И страшно то, что их с каждым днем становится больше и никто не думает об ограждении наших святынь от их набегов.
А что случилось с богатейшей библиотекой князя Таврического, стоившей великих денег! — воскликнул он. — Эту уж и я видел, как описывали, укладывали, чтобы везти в Казань вместе с собранием разных драгоценных вещей в 1794 году. Знали бы вы, сколько таких драгоценностей не попало в опись!.. Люди, ответственные за все это, каждую пропажу объясняли одинаково: «Вероятно, крысы съели». — Муравьев-Апостол и Глинка рассмеялись. — Не сочтите, господа, за шутку... В числе съеденных вкусных вещей оказались драгоценные камни. Крысы после князя Таврического не только ели, но и пили напропалую. В числе изничтоженных крысами вещей оказалась необыкновенной величины и красоты змея в спирте.
— Крысы выпили и закусили, — сказал Сергей, — помянули князя Таврического…
Каразин рассказывал, а сам был как на иголках от ожидания графа Аракчеева. Он несколько раз проворно сбегал по лестнице к подъезду, всматривался в даль улицы — не покажется ли экипаж Аракчеева. Время приближалось к полудню, а от Аракчеева не поступало никакого ответа на приглашение. Открывать же опыт в его отсутствие Каразину не хотелось.
Прибыл капитан-лейтенант 8‑го флотского экипажа Николай Бестужев и с ним несколько матросов, отобранных для опытного обеда. С согласия вице-адмирала Бестужев привел самых солощих, ни один из них не знал, что такое наедаться досыта.
За матросами вошли плотной гурьбой семеновцы. Их привел фельдфебель Брагин, державший в полку первенство по поеданию щей и каши в праздничные дни. Матросы и солдаты, впервые очутившиеся в такой богатой квартире, приняли ее за дворец знатного вельможи. Солдат Иван Дурницын, любивший все тщательно осмотреть и измерить своим оком, рассматривая лепные украшения на высоком белом потолке, блещущие позолотой люстры, говорил своим приятелям Жикину, Хватову и Хрущеву:
— Вот живут люди, умирать не надо, право слово. А зачем им торопиться на тот свет? Все равно там для господ нет лучшего рая, нежели здешний...
— Вкусно пахнет, ребята, — шмыгая носом, говорил добродушный унтер-офицер Мягков. — Ослабьте для начала ремни на одну заклепку, а там видно будет.
— А по чарочке водочки ожидается? — облизывая губы, будто он уже выпил, спрашивал рядовой Амосов. — Живот будто вдвое прибавляется, когда пропустишь чарочку.
— А если две, то и мочало на закуску годно, — размечтался рядовой Торохов, рябой, будто горохом кто выпалил по его лицу.
В огромном зале стояли два артельных стола, сдвинутых наподобие гигантской буквы «Т». За одним могло разместиться человек сто, а за другим, что стоял поперек зала, — человек тридцать.
Солдат и матросов усадили за большим столом. Повара ввезли на кухонной тележке пышущие паром чугуны, горшки, кастрюли.
Нестройный говор за столом вдруг как топором обрубило — вошли Милорадович, Потемкин, Киселев, Каразин и другие приглашенные в парадных мундирах и фраках. Рядовые никак не предполагали, что они будут удостоены чести пировать за одним столом с такими важными особами. Право открыть опытный обед хозяин квартиры предоставил Милорадовичу. Упоминание этого имени вызвало светлую улыбку на лицах солдат и матросов.
— Ребята, бородинские сизые орлы, парижские соколы ясные, господа офицеры, нижние чины и рядовые, солдаты и матросы! — стоя, обратился к собравшимся веселый, удалой Милорадович. — У всех у нас опалены крылья французским порохом! Но на то орлы и соколы, чтобы и на опаленных крыльях взлетать выше туч, если того потребует отечество! Опаленные-то крылья сильнее новеньких! Готовы ли вы, орлы и соколы российские, выполнить еще одно важное государево и мое повеление?
— Готовы! — грянули матросы и солдаты.
— Я собрал вас сюда, чтобы еще раз испытать храбрость вашу, — будто перед целой дивизией громко, с полководческим подъемом говорил командующий гвардейским корпусом, — испытать и оценить по достоинству! Сейчас я лично сам поведу вас всех со штыками, то бишь с ложками и вилками наперевес, врукопашную против щей и каши, что неприступно стоят на столе перед каждым из вас! Исполнимся же ратной доблести и пойдем на горячего, кипящего неприятеля. За дело, ребята! И знайте, что я не люблю тех коротконогих, которые мелким шагом семенят, идучи на приступ!
— Ура! Ура! Ура! — рванули солдаты и матросы, будто и в самом деле готовились идти на приступ.
— С богом, братцы! До донышка, чтобы и золотника зла не оставлять на гостеприимного хозяина, радеющего о пользе и преуспеянии отечества, о приумножении силы российского воинства! И чтобы завтра, как и сегодня, был
