Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша
— Да, госпожа.
— Чего она хочет?
— Она хочет поговорить с тобой, госпожа.
— Не много ли чести. Хотя… Подожди.
Она скрылась в комнате и оттуда донесся ее звонкий голос.
— Представляешь, Нинурта. К нам пожаловала гостья. Интересно, кто же это может быть?
С высоты крепостной башни она окликнула спрятавшегося в тень воина.
— Кто ты? Чего тебе здесь надо?
Снизу ответили после короткой паузы. Сердце Гулы замерло, когда она услыхала.
— Отдай мне мужа, сестра. Он мой по воле богов.
Гула отшатнулась, схватилась за стенные зубцы.
— Кто ты?
— Твоя сестра, Шаммурамат.
— Зачем ты явилась, мразь?
— Я пришла за своим мужем. Верни мне мужа, сестра.
— Если надеешься, что прежнее родство поможет тебе, ты заблуждаешься. Прошло много времени, и я знаю, кто виновник моих несчастий. Ты отплатишь мне за все.
— Я готова, только верни Нинурту.
— Он уже не твой муж. Он – мой муж, кем он и должен был быть. Ты украла его у меня. Теперь я вернула свое.
— Я не верю.
— Хочешь убедиться? Хорошо, тогда выполни все, что я тебе прикажу.
— Я согласна. Я знаю, что ты мне прикажешь.
— И будешь безропотна?
— Да.
— Посмотрим. Сейчас тебе спустят веревочную лестницу. Взобравшись на стену, ты спустишься во двор, здесь сложишь оружие. Запомни, если ты надеешься обмануть меня, и за твоей спиной прячутся воины, тебя расстреляют из луков. Ты готова?
— Да.
Когда со стены упала веревочная лестница, Шами укрепила дух словами – помоги мне, Иштар! – и начала взбираться на башню. Там ее встретил воин, чье лицо было прикрыто забралом, в прорези шлема светились откровенно безумнее глаза. Он держал в руках лук со вставленной в приямок стрелой.
Женщина показала ему обе руки, затем по каменной лестнице спустилась вниз и положила на плиты лук и колчан со стрелами, рядом, вместе с поясом, пристроила меч–акинак и кинжал.
С галереи, обводящей внутренний двор небольшой крепости раздался властный голос.
— Сними шлем.
Шами с той же неспешностью повиновалась.
— Ты отрезала волосы? – удивилась Гула. – Тебе оказалось мало моей косы. За что ты невзлюбила то, что составляет красоту женщины?
— Они мешают в бою.
— Ты жаждешь схватки? Тебе нравятся кровь, страдания, смертные муки? Хорошо, ты все получишь сполна. Сними кожаный жилет.
Как только Шами исполнила приказание, Гула, обращаясь к сопровождавшему ее Намтару, потребовала.
— Не спускай с нее глаз!
— Будет исполнено, госпожа.
Шами приблизилась к лестнице, ведущей на галерею. Гула, заметно успокоившаяся, надменная, потребовала.
— Сними серьги?
— У меня нет сережек, – ответила Шаммурамат.
— Я сказала – сними. Исполняй! – повысила голос Гула.
Шами сделала вид, что отстегнула серьги и якобы бросила их на пол.
— И не спорь более! – приказала Гула. – Ты сама выбрала свой жребий. Тебя никто не звал сюда.
— Меня позвала любовь. Я пришла спасти своего мужа.
— Что ты знаешь о любви. Для тебя любовь – похоть, ты не способна овладеть мужчиной так, чтобы он стал послушен и покорен. Твоя любовь – наваждение, дикая степь, мираж, до которого нельзя дотронуться рукой.
— А что любовь для тебя?
— Для меня? – засмеялась Гула. – Я не нуждаюсь в любви. Я умею заставить любить себя. Моя любовь – это покорность смертных, это наслаждение властью, это путь на небо.
— Или вниз, в чертоги Эрешкигаль.
— Или в подземные чертоги, – согласилась Гула, – которые с моей помощью вскоре станут небом, а все, что творится здесь, – она обвела рукой живописные горы, выступавшие над зубчатыми стенами, блеснувшее в распадке солнце – оттуда скатывался водопад, – станет миром мертвых.
В безумии сестры проглядывало ясное и трезвое намерение, от этого Шами стало вдвойне страшно. Здесь не осталось места милосердию, справедливости, дружбе. Здесь мечтали о том, как бы поменять местами небо и бездну. Это означало, что на спасение здесь можно не рассчитывать, и все равно Шами была уверена – боги не оставят ее. Иштар не оставит ее.
— Сними обувь, – потребовала Гула.
Шами исполнила.
— Теперь тунику.
— Я – царская дочь, сестра. У меня нет ничего под туникой. Ты посмеешь обнажить меня перед простыми воинами?
— Ты дочь дикарки. Твое место на конюшне. К тому же ты сама выбрала свой жребий. Помнится, ты всегда была хорошенькой, правда, в тебе не было веса, пухленькой прелести, но это дело вкуса. Исполняй, или тебе помогут воины. Они изголодались по женщине и я боюсь, что не смогу остановить их.
Шами через голову сняла тунику. Теперь она была обнажена, лишь на бедрах оставался пояс.
— Скинь пояс! – приказала Гула.
— Только если ты освободишь Нинурту! – отчаянно выкрикнула Шами.
— Освобожу, если он сам этого захочет, ответила Гула.
— Ты дала слово, – напомнила Шами.
Сестра рассмеялась.
Шами скинула пояс и осталась обнаженной. Воины жадно пялились на нее. Гула презрительно осмотрела сестру и скривилась.
— И с такой худышкой не смогли справиться пять дюжих молодцов? Гниет народ, мельчает.
— Ты обещала! – напомнила Шами, дрожа от холода.
— Я не забыла. И не указывай мне, потаскушка! – огрызнулась Гула. – Взбирайся на галерею.
Гула провела ее по каменному коридору. Шами шла впереди, за ней Намтар с вложенной в приямок стрелой, потом Гула, последним еще один воин. Шами покорно исполняла указания сестры – поднялась по каменной винтовой лестнице. Здесь Гула приказала ей остановиться. Сама прошла вперед, распахнула дверь, бросила коротко
— Заходи.
Шами, озябшая донельзя, вошла в просторную комнату, где на огромном ложе лежал Нинурта. Точнее сидел и протирал глаза, потому что, увидев обнаженную Шами, он не поверил глазам.
Шами бросилась к мужу.
— Стоять! – крикнула сзади Гула.
Второй воин, вошедший в комнату, взял на прицел ассирийца.
Тот поднялся с ложа и, как был обнаженный, направился к жене.
— Я же сказала – стоять! – напомнила Гула. – Он провел со мной ночь, сестра. Он познал, что такое счастье. Теперь он мой. Я вернула себе то, что принадлежит мне по праву.
Нинурта, наконец осознавший ужас происходящего, едва вымолвил.
— Шами, зачем?
— Я пришла спасти тебя.
Гула встала между ними и засмеялась.
— Вот она любовь. До первой хорошенькой сучки.
— Она овладела мной, – торопливо зашептал Нинурта. – Меня связанного положили сюда, – он кивком головы указал на ложе.
Гула уже вполне весело рассмеялась.
— Отчего же ты не сбежал отсюда, когда тебя развязали? Он прыгал на мне всю ночь, представляешь, – призналась Гула.
— Зачем ты пришла? – не обращая внимания на ее слова, горько спросил Нинурта.
— Спасти тебя.
— Ну и как, спасла? – поинтересовалась Гула. – Теперь ты будешь служить мне, исполнять все, что я тебе прикажу.
— Ни за что!
— Тогда твой бывший муж лишится гордости мужчины, ему зажмут их дверью и раздавят.
— Зачем? – спросила Шами.
Гула задумалась, потом повторила.
— Действительно, зачем? Ты предлагаешь жить втроем. Я обдумаю это предложение, а пока ты будешь прислуживать мне, а Нинурта будет служить мне в постели.
— Только против своей воли, – огрызнулся Нинурта.
— Это сначала, потом все пройдет. Я рожу тебе детей и ты успокоишься.
— А как же Бен–Хадад? – спросила Шами. – Как он посмотрит на такого рода брак.
Гула внезапно разгневалась.
— Это не твоего ума дело! Ты больше не высовывай свой вонючий язык.
— Я что, – ответила Шами, – я могу заткнуться. Правда, не знаю, как царь Арама поступит с воинами, которые изменили долгу и готовы исполнить любую твою прихоть. Вероятно, посадит на кол.
Один из стражей опустил лук, в его глазах читалось откровенное недоумение.
Гула указала Намтару на оробевшего воина.
— Убей его!
Намтар опешил.
— За что?
— Ты хочешь, чтобы я повторила?
* * *
Двигались ходко. На этот раз кобыле Сарсехима, уверовавшей в свой гороскоп, пришлось изрядно потрудиться, чтобы не отстать от резвых и бодрых жеребцов, на которых сидели его спутники. После полудня четверка всадников, ведомая богами, миновала Оронт и живописным берегом начали огибать гору Касьюн. Здесь Бен–Хадад указал на каменную щель и объяснил – как сказывают и пересказывают, в этой пещере скрывался Каин, убивший своего брата Авеля. Углубившись в горы, прибавили ход. Когда же приблизились к тому месту, где Буря и Шами расстались, из‑за скального выступа выскочил вооруженный мечом воин и, преградив дорогу, крикнул.
— Стойте, дальше пути нет!
Бен–Хадад выехал вперед, откинул с головы край накидки и спросил
— Кому нет пути, Юнус? Ты соображаешь, что говоришь?
