Джоан Швейгарт - Королева мести
— Для Аттилы женщина — всего лишь женщина. Ты принесла меч войны, поэтому он женится на тебе. Все очень просто.
Теперь его голос звучал совсем близко, и я решила, что Эдеко, должно быть, наклонился надо мной. Я протянула руку, чтобы коснуться его, но ощутила под пальцами лишь воздух.
— А для тебя, Эдеко? Что такое женщина для тебя?
Он ответил не сразу.
— Пока я не встретил тебя, думал точно так же.
— И чем же я так отличаюсь от остальных?
— У тебя есть отвага. Твое сердце — сердце мужчины.
«Надо же, у меня есть отвага», — подумала я. Странно, что Эдеко считал, будто она по-прежнему у меня есть. И вдвойне странно, что он заговорил об этом, так как в прошлом мое бесстрашие его только злило. Внезапно я осознала, что утратила всю свою смелость. Единственное качество, которое раньше мне так нравилось в себе, исчезло без следа. И это меня сильно напугало.
— Обними меня, Эдеко, — воскликнула я. — Мне так одиноко…
— Не искушай меня, женщина, — резко отозвался он.
Снова между нами повисла тишина, и теперь мне показалось, что я могу ее видеть. Тишина собиралась и клубилась вокруг того места, где лежала я и где, как мне казалось, стоял Эдеко. И тут опять зазвучал его голос.
— Я должен забрать жемчужину.
Мои пальцы, сжимавшие жемчужину все это время, сомкнулись еще сильнее.
— Она много для меня значит, Эдеко. Я не могу от нее отказаться.
— Не задерживай меня. Я предаю Аттилу все больше, с каждым мгновением.
— Предаешь? Как легко ты говоришь сегодня это слово.
— Правда?
Я жалела, что не вижу его лица. Пыталась его представить, вызвать из темноты, но у меня ничего получалось.
— Что ты хочешь мне сказать, Эдеко? Весь этот разговор, об отваге и предательстве… Что это значит?
— Отдай мне жемчужину, Ильдико.
Я послушно сняла цепочку. Потом потянулась и нашла протянутую руку. Наши пальцы соприкоснулись.
— Когда ты мне ее подарил, — прошептала я почти беззвучно, — я пообещала себе, что никогда больше не стану разговаривать с тобой о том, о чем мы спорили в прошлом. Но теперь, когда ты забираешь ее обратно…
— Да, я освобождаю тебя от этой клятвы, — перебил он.
Я не понимала, почему сказала это Эдеко. Как и не понимала, почему он ответил мне подобным образом. Более того, я уже давно отказалась от своих планов. Они исчезли вместе с моей отвагой. Даже воспоминание о них теперь казалось какой-то пародией, искажением правды.
— Прости, что я заставила тебя столько мучиться сомнениями, так страдать, — сказала я, собираясь положить конец этому разговору. Но потом мне пришло в голову: «Это всего лишь сон. Бессмысленная фантазия, в которой все возможно и за которую никто не будет в ответе».
— Я пришла в город Аттилы с одной-единственной целью — убить Аттилу. — прошептала я.
— Тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе советом, — едва слышно ответил Эдеко, — хотя не думаю, что это принесет тебе какую-либо пользу. А что до меня, то я никогда не приму участия в твоем плане. У меня сердце труса, или раба, как ты сама заметила.
«Но мое сердце — тоже сердце труса», — подумала я, и память услужливо охватила все вечера, когда я сгибалась перед Аттилой, чтобы поставить ему на колени поднос с едой. В любой из этих моментов я могла броситься к мечу войны. Во всяком случае, попытаться.
— Я все понимаю, — сказала я. — Ты думаешь о своих сыновьях.
— Если бы я думал о сыновьях, то давно уже присягнул бы тебе на верность. Нет, Ильдико, я думаю о себе.
— Нет. Нет! Ты думаешь не только о себе, иначе бы мы с тобой об этом не говорили.
Он снова вздохнул.
— Я больше не знаю, о чем думаю. Наверное, о своем положении при Аттиле, которое пошатнулось из-за того, что обещало его укрепить. Я любил его и был предан ему до тех пор, пока… А еще я думаю о том твоем видении — о моем сыне… И о чувстве, которое все это время затаенно жило в моем сердце рядом с любовью к Аттиле… пока ты не разглядела его. Я думаю о тебе, Ильдико… Но хотел бы считать, что пришел ко всему этому не из-за чувств к тебе. Я многого хочу, Ильдико, но одно мешает другому.
В моем полусне слова Эдеко о видении запутали меня еще сильнее. Но я не могла упустить слов о любви. Они пробудили мои собственные чувства.
— Когда Аттила умрет, — прошептала я, — я почту за честь стать твоей женой.
Он на мгновение замолчал.
— Я сказал Аттиле, что вернусь прямо к нему, чтобы рассказать, как ты приняла известие.
— Скажи ему, что я задержала тебя излияниями радости. Скажи, что я пала на колени и плача восклицала: «Теперь я знаю, зачем меч войны привел меня сюда!»
— Я так и сделаю, Ильдико.
Темнота закручивалась спиралью, втягивая в себя тишину.
— Но ты еще должен сказать ему о том, что у меня нет друзей, кроме Эдеко. Тебе необходимо получить разрешение навещать меня и дальше.
Однако Эдеко не ответил. Его уже не было.
Проснувшись следующим утром, я удивилась, что мой сон был так ярок, и пожалела, что не могу поделиться им со своим другом. Как же я расскажу Эдеко о сне, в котором он отрекается от своего господина? С улыбкой я протянула руку, чтобы коснуться жемчужины, и замерла на месте, когда поняла, что ее нет. Я перерыла все шкуры, на которых спала, но жемчужину не обнаружила. И тут я поняла, что мои братья в смертельной опасности, и что я не должна больше уклоняться от намерения убить Аттилу.
Все следующие дни я не находила себе места и была готова отдать все что угодно, лишь бы поговорить с Эдеко о своих заботах. Разумеется, он ко мне не приходил. Я несколько раз видела его во дворе, но он лишь наклонял голову и отворачивался. Охранники, до этого никогда не замечавшие меня, отводили взгляды, едва завидев, что я иду в их направлении. Из этого я сделала вывод: они тоже знали о том, что я обручена с их господином. Когда вечером я, как обычно, пришла в дом Аттилы и услышала слова одной из служанок: «Не понимаю, зачем ему жениться на гаутке?» — я поняла, что Аттила тверд в своем решении и отвратительное замужество неизбежно.
Теперь все внимание я уделяла тому, чтобы освоиться в новом положении. Если я собираюсь найти способ убить Аттилу, то не должна выказывать свое истинное отношение к нему. Итак, я каждый вечер входила в дом Аттилы с улыбкой и высоко поднятой головой, будто бы гордилась мыслью о том, что скоро стану женой вождя. Каждый раз, наклоняясь над ним с подносом или кувшином вина, я подгоняла себя: «Сейчас! Ну же! Бери меч и делай то, ради чего ты рождена, потому что завтра он может опять выйти в поход».
Однажды, ближе к концу зимы, Аттила пригласил на ужин множество незнакомых мне гуннов. Их было столько, что на всех не хватало мест. Шестеро, а иногда и семеро мужчин втискивались за столы, рассчитанные на четверых. Я никак не могла догадаться, в чем же тут дело, потому что никто не говорил серьезно. Гунны просто веселились, звучало много тостов. Привели Зерко на осмеяние, и эти незнакомые гунны издевались над ним с гораздо большим удовольствием, чем любые другие гости Аттилы. Эдеко не отводил глаз от Зерко, но когда я повернулась, чтобы взглянуть на него, незаметно кивнул. Я запаниковала, потому что решила — так Эдеко давал мне знать, что Аттила утром выступает на Западную империю и что эти гунны — его соратники. И если все обстояло действительно так, то мой шанс схватить меч и обменять свою никчемную жизнь на бесчисленные жизни других людей, в том числе и бургундов, становится ничтожно мал. К тому времени я уже успела подать Аттиле вино и поднос. Кроме того, из-за огромного количества гостей были приглашены и другие служанки, а те из кожи вон лезли, чтобы угодить Аттиле, бросаясь со всех ног, как только он поднимал опустевшую чашу из-под вина.
Пир продолжался допоздна. Спустя какое-то время я отказалась от своего замысла, так как поняла, что эти мужчины вряд ли будут в состоянии поехать куда-нибудь утром. Тем более отправиться на поле боя. Потом Аттила стал зевать и, в конце концов, поднял руку. Все еще посмеиваясь над тем, что ему кто-то сказал, он заявил: «Аттила должен поспать!» Местные гунны потекли к выходу, в то время как приезжие продолжали хохотать и разговаривать. Но Аттила пребывал в таком хорошем расположении духа, что снова поднял руку, только повыше, и повторил свои слова. И лишь когда появились слуги и стали убирать освободившиеся столы, припозднившиеся гости, наконец, поднялись. Когда они простирались ниц перед могущественным Аттилой, тот уже спал, все еще продолжая сидеть, и улыбался, словно видел сон о своей победе.
Полагая, что Эдеко может поджидать меня снаружи, я старалась держаться за остальными слугами. Но выйдя во двор, встретила там только нескольких мужчин, с трудом бредущих к воротам. Миновав ворота, я отделилась от группы женщин и свернула в сторону своей хижины. Лишь тогда я увидела Эдеко, сидящего верхом и разговаривающего с Орестом и несколькими другими военачальниками. Когда я проходила мимо них, они кивнули, а потом вернулись к беседе. Я уже огибала ограду и вот-вот должна была скрыться с их глаз. В моей голове мелькнула идея, но времени на ее обдумывание не оставалось. Я поставила ногу на землю и, делая вид, что подвернула лодыжку, с криком упала. До меня донесся смех мужчин, затем — медленный шаг приближающейся лошади. Я не смела поднять лица до тех пор, пока не услышала голос Эдеко.
