Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
«Повезло ребятам с папой, не то что нам с Сократом», — подумал Женя, но развивать свою мысль не стал — раздались команды для построения.
Через некоторое время весь личный состав: суворовцы со своими офицерами, преподаватели, офицеры учебного отдела и разных служб выстроились во дворе на строго определенных местах. Ритуал был один и тот же. Сначала докладывалось о наличии личного состава, потом отдавался рапорт начальнику училища генералу Клименко. Это был рыхлый полный человек, тяжело переставлявший «елочкой» больные ноги. Приняв рапорт, он делал несколько шагов и говорил, растягивая последний слог:
— Здравствуйте, товарисчи-и!
Ответ, каким бы ни был дружным, никогда не удовлетворял генерала, он здоровался снова и снова, пока наконец после пятого или шестого раза не произносил:
— Оце гарно… — и махал рукою. На языке строевого устава это означало «вольно». Наступало время для генеральского слова.
Говорить Клименко любил и умел. Простонародная манера его речи в сочетании с украинским акцентом давала возможность изрекать вольности, мало сообразуемые с правилами литературного языка. Хотя последним он владел не хуже родного. Как-то, придя на урок литературы в третью роту, он принялся читать наизусть «Евгения Онегина», которого как раз проходили, причем читал на чисто русском языке и даже букву «г» произносил на старопетербургский манер без малейшей южной мягкости.
Многочисленные случаи давали возможность убедиться в его разносторонних знаниях. На уроке математики, например, он мог предложить новый вариант доказательства теоремы о равнобедренном треугольнике. Шествуя по коридору, он выуживал какого-нибудь прижавшего к стене «хлопчика» и спрашивал его о дате второго похода Святослава или Кючук-Кайнарджийского мира. Провести его по этой части никому не удавалось. А на одном уроке иностранного языка он вдруг решил внести свой вклад в борьбу с космополитизмом и утверждал о славянском происхождении английского языка. Англичанка Шапиро недоуменно хлопала своими черными навыкате глазами, а Клименко убеждал:
— Как по-ихнему хибара будет?
— A hat, — отвечала она в классической манере, — а hat…
— Слухайте, слухайте, — радовался генерал, — хат — це ж украинська хата. Или форест, шо такэ?
— Лес! — дружно ответствовал класс.
— Вирно, да тильки цей лис с нашего хворосту зроблен.
В своих выступлениях на вечерней поверке он подводил недельные итоги, отмечал полезные начинания, определял передовые отделения и предоставлял им право открыть прохождение торжественным маршем в конце церемонии. Почти всегда это перемежалось с поучительными военными историями или боевыми эпизодами. С недавнего времени он взял за правило рассказывать о каком-либо роде войск и наделял отличившихся его характерными чертами. Те, кто проявил себя в борьбе с колорадским жуком в училищном ботаническом саду, «давили цыи подарунки дяди Сэма, як наши славны танкисты фашистских гадов под Корсунь-Шевченковским», а победители последнего марш-броска «обошли усих, бо лэтили, як сталинськи сокилы».
После исполнения «Зари» на исходное положение для прохождения торжественным маршем двинулось отделение Сережи Ильина. Он сосредоточенно шагал в первой шеренге, всем своим видом показывая, что более привычного дела для него не существует.
В эту ночь питомцы Кратова долго не могли уснуть. Сначала занимались обычными делами: кто-то брызгал на брюки и устраивал их под простыню, готовясь к завтрашнему увольнению; кто-то обсуждал события минувшего дня; Мишка Голубев хрустел сухарями, которые в больших количествах приготовлял из остатков столовского хлеба; Степа Лабутенко рассказывал очередной анекдот из новой интернациональной серии; Седов с деловым видом что-то заносил в записную книжку. Уже с разных концов спальни стал доноситься мерный сап, когда Иван Строев, безотрывно полирующий суконкой бляху ремня, вспомнил про высокорослых ребят первого отделения:
— Наши слоны опять впереди всех топали.
— Что, завидки взяли? — съехидничал Ветров.
— Была охота! Если захотеть, мы бы тоже смогли.
— С нашим Сократом мы вряд ли что-нибудь сможем.
— При чем тут Сократ? — потянулся Алишер. — Дело, братцы, не в бабине…
Иван подышал на бляху и сказал:
— Разве мы хуже всех?
Алишер спокойно ответил:
— Нет, не хуже, но на то, чтобы пойти впереди всех, не потянем.
— Почему?
— Потому что для этого нужно сделать что-то особенное, а мы не любим напрягаться.
— Что, например?
— Например, всем сдать нормы ГТО, — вклинился Ветров.
— Ну, ты даешь! — воскликнул Иван и яростно плюнул на бляху — с нормами ГТО у него был полнейший завал.
— По этому поводу есть анекдот, — оживился Степа, — поспорили американец, француз и русский, кто из них самый быстрый…
— Да подожди ты, — оборвал его Седов, — давайте что-нибудь придумаем.
— Женька уже предложил, — сказал Алишер, — а можно еще всем стать отличниками или выиграть спартакиаду.
— Да нет, тут мы действительно не потянем, нужно что-то попроще.
— Лучше всего клад найти, — мечтательно проговорил Иван, у которого страсть к блестящему металлу была в крови — его дядя был какой-то шишкой в министерстве финансов, — сдали бы государству этак миллиончиков десять…
— Дорого выйдет торжественный марш, лучше совсем не сдавать.
— Дура, это ж подсудное дело! А если по-честному, то двадцать пять процентов законно наших. Два с половиной миллиона, по сто тысяч на каждого. Если положить на бессрочный вклад, три процента годовых — три тысячи в год на брата, или 250 рублей в месяц.
— Дошли! — воскликнул Алишер. — Зачем рантье офицерские погоны? Нужно тогда вообще прекратить учебу.
Ветров зевнул и голосом Сократа сказал:
— Ты хочешь сразу с места в карьеру.
— Придумал! — радостно вскричал Седов. — Нам нужно подписаться на заем. Выступить с инициативой.
— Это с каких же доходов? Подписку осуществляют те, кто получает денежное удовольствие, — напомнил Женя тем же голосом.
— Брось ты, — отмахнулся Седов. — Что мы, жлобы какие? Попросим из дома, пусть вышлют по пятьдесят-сто… Тоже мне деньги, лишний раз конфет не купишь…
После упоминания о жлобстве ребята осторожно молчали, лишь Алишер напомнил, что Сократ запретил делать это, и нечего лезть на рожон. Но Седов не хотел расставаться с придумкой и убежденно продолжил:
— Дело провернем, пока власть в наших руках. Поставим Сократа перед свершившимся фактом, проинформируем Гуська про почин, тот живо ухватится.
— Скажем: вот нажарили молодыми сердцами на комсомольский слюбинг, — усмехнулся Ветров и заключил: — Ерунда!
— У тебя все ерунда, — с неожиданной злостью сказал Строев, — легче всего ехидничать и зубы скалить.
— Есть анекдот, — снова возник Степа, — русский колет дрова и гыкает. Еврей его спрашивает: зачем гыкаешь? «Так легче», — отвечает тот. «Тогда давай я гыкать буду», — предлагает еврей.
— Знаешь, кто клинопись расшифровал? — спросил Ветров.
— Какой-то немец, а что?
— А то, что твой анекдот был клинописью выбит. Не помню только, в третьем или втором тысячелетии до нашей эры.
— Да заткнитесь вы! — прикрикнул Седов. — Давайте о деле.
— Я — за! — воскликнул Седов.
— И я! — сказал из своего угла Голубев.
— А я — против, — твердо произнес Алишер, — у меня нет денег.
— Особо нуждающихся не привлекаем. А ты, Лабутя?
— «Я как все», — сказал японец и сделал вид, будто совершает харакири.
— Ясно, тогда узнаем, как думают все. Будите! — приказал Седов и ткнул в бок сопящего соседа.
Вскоре спальня зашумела возбужденными голосами. Привлеченный шумом, прибежал дневальный, за ним дежурный по роте. На них не обращали внимания. Седов заносил в свой блокнот фамилии и сумму подписки. Те, кто уже успел заснуть, медленно приходили в себя, а когда до них доходило, в чем дело, недовольно бурчали и откидывались на подушки. Настойчивый Седов с группой единомышленников принимался за разъяснительную работу, и многие вскоре поняли, что лучше всего согласиться. Список «добровольцев» рос довольно быстро.
— Атас! Дежурный по училищу! — запоздало предупредил кто-то, и в спальню стремительно вошел майор Мамедов, командир отличившейся сегодня пятой роты.
— Зачем шум? Зачем свет после отбоя? — сердито выкрикнул он.
Спальня молчала, демонстрируя редкую дисциплинированность: все, как требовалось правилами поведения, лежали на правом боку, правая рука под головой, левая — поверх одеяла. Кто-то неумело изображал храп.
— Молчите? Не хотите разговаривать со старшими лежа? Придется сыграть вам подъем…
Седов опередил ненавистную команду и проговорил:
— Мы осуществляли комсомольский почин.
