Хидыр Дерьяев - Судьба (книга третья)
— Откровенно ответил, — одобрительно сказал Берды.
— Откровенно, — подтвердил Байрамклыч-хан. — Ораз-сердар дорожит своей честью офицера. От его руки и погибнуть не жаль. Жалко погибать от руки такого труса, как Абды-хан, труса и подлеца.
— А ты точно знаешь, что он Эзиз-ханом послан за твоей головой? Может действительно сбежал, как и ты?
— Стервятник не бежит от падали. Я его уже три дня жду. Если не отстанет, заманю в пески и всех положу, до одного!
— Какая цель в уничтожении отряда Абды-хана?
— Никаких у меня не осталось целей, Берды, потому и подался в Каракумы.
— Послушай, хан, — сказал Берды. — Ты человек образованный. Мне трудно убеждать тебя и доказывать, что белое это не чёрное, а чёрное — не белое. Кушкинцы поступили с тобой очень несправедливо, но ты должен понять их и извинить: откуда они знать могли, что ты не то своей воле у Эзиз-хана был? Осердясь на одну вошь, не сжигают всё одеяло. Мы встретились с тобой в тяжёлое время. Вместе шли к одной цели, ради неё подставляли грудь под пули. Не верю, что наши пути разошлись, не верю, хан! Ты заблудился, но ушёл ещё недалеко — вернись. Вернись, брат мой! Я не пущу тебя падать в пропасть!
Берды крепко обнял Байрамклыч-хана, и они долго стояли так молча. Подошла Галя; раскинув руки, обняла их обоих.
— Возьмите и меня в своё родство.
— Байрамклыч-хан мне брат, ты — сестра! — горячо ответил Берды. — У нас с вами одна цель, одна дорога. Отсюда мы поедем в Чарджоу. Ты останешься там, а мы с Байрамклыч-ханом будем воевать. Потом мы вернёмся, и ты угостишь нас горячим пловом из курицы.
— Угощу! — засмеялась сквозь слёзы Галя.
Высвободившись из объятий Берды, Байрамклыч-хан в раздумье сказал:
— Я понимаю тебя, Берды, и хотел бы последовать твоему совету. Но в какой хурджум спрячу совесть? Как могу считать себя большевиком после письма Ораз-сердару? Ведь письмо-то меня никто не заставлял писать, доброй волей послано! Человек — не тростник, чтобы гнуться в ту сторону, куда ветер дует. Встал на одну дорогу — иди по ней, если даже она ухабиста и уводит от людских селений. Я так понимаю.
— Ты понимаешь правильно, но ты ошибаешься, хан! — Берды положил руки на плечи Байрамклыч-хана. — Дорога, на которую ты ступил, рядом с тобой, но ты сделал ложный шаг в сторону. Человек вскормлен сырым молоком — может ошибиться, особенно в такой неразберихе, как сейчас. Уверен, что никто не упрекнёт тебя в непостоянстве, если ты вернёшься!
— Что ж, — улыбнулся Байрамклыч-хан, — вероятно, ты прав. Я спорил не с тобой — с собой спорил. Не важно, говорят, что заблудился — лишь бы возвратился: после полудня, когда вернутся мои люди, едем в Чарджоу!
Они стали располагаться на ночлег. В душе у Берды всё ликовало. Весело щебетала Галя, откровенно обрадованная таким поворотом событий. И только Байрамклыч-хан отмалчивался и напряжённо всматривался в ночь, вслушивался в её шорохи и писки.
Проснулся он вдруг. И сел, нащупывая лежащий рядом маузер. Тянуло холодком близкого утра. Вдали раздалось и резко оборвалось лошадиное ржанье. Рядом призывно ответил серый жеребец Берды.
Мужества Байрамклыч-хану было не занимать, но у него упало сердце. Уже поняв, что случилось непоправимое, и всё же отказываясь верить, он вскочил на ноги, взобрался на холм, повёл биноклем. На серой паутине наступающего рассвета чернела волчья россыпь приближающихся всадников. Двенадцатикратный цейс сжал пространство, и Байрамклыч-хан вздохнул, прощаясь с маленькой, но трепетавшей, как пульс, надеждой: нет, не свои, всё-таки нашёлся в отряде изменник!
Байрамклыч-хан разбудил жену и Берды.
— Абды-хан? — быстро спросила Галя мужа.
Он кивнул и повернулся к Берды.
— Спасайся! Тебе не следует погибать ради нас. А мы — встретим их…
— Бежим вместе! — решительно сказал Берды.
— Барс не бегает от шакала! — презрительно бросил Байрамклыч-хан, раздувая ноздри породистого носа.
— Ты погибнешь из-за своего упрямства! Бежим, пока есть время!
— Нет! Уезжай один.
— В таком случае я тоже остаюсь!
Спорить было некогда. Они заняли удобную позицию на вершине холма, сведя коней в расположенную неподалёку ложбинку.
С первых же выстрелов три всадника упали на землю. Враги ответили беспорядочным огнём, по они не видели своих противников да и стрелять на скаку было неудобно. Ещё один конь побежал в сторону, мотая пустыми стременами. Другой взвился на дыбы и упал, давя под собой всадника — в топот и тягучие хлопки выстрелов вплёлся отчаянный человеческий вопль.
Джигиты спешились и, пригибаясь, побежали к холму. Но, потеряв ещё несколько человек, залегли и открыли частый огонь. Над холмом густо запели свинцовые пчёлы. Берды уловил тупой удар, словно палкой по камню, услышал жалобный вскрик Гали и проворно обернулся. Галя отчаянно тормошила мужа. Голова Байрамклыч-хана перекатывалась из стороны в сторону, широко открытые сумрачные глаза тускнели. Над переносьем, между крылатым разлётом бровей чернела ранка, из которой выцедилась тоненькая струйка крови, — отходил своё по земле Байрамклыч-хан. Ошеломлённая Галя даже не плакала, только часто часто беззвучно шевелила губами и, как слепая, трогала пальцами неподвижное лицо мужа.
Ободрённые затишьем джигиты с криками «Алла!» побежали к холму. Берды схватил в одну руку маузер Байрамклыч-хана, в другую — свой наган и начал палить, не целясь. Джигиты залегли снова. Они не торопились, отлично зная, сколько человек прячется на холме. Пригибая лохматые тельпеки к земле и виляя оттопыренными задами, они поползли в стороны, охватывая холм полукольцом.
— Беги, Галя! — крикнул Берды через плечо, бросив маузер с наганом и заряжая винтовку. — Забирай двух коней и беги, пока не поздно! Скачи к колодцу «Дахыл»!
— Пусть… меня убьют… вместе с ним! — отозвалась Галя всхлипывая.
— Беги, я тебе говорю! — яростно зашипел Берды. — И себя и меня погубить хочешь? Я их задержу немного, а потом догоню тебя!
Он облегчённо перевёл дыхание, увидев, что Галя послушалась поцеловала мужа в лоб и стала спускаться с холма. Отвлекая на себя внимание, Берды начал без остановки стрелять, хватаясь то за винтовку, то за неисчерпаемый маузер. Джигиты отвечали дружным огнём. Сквозь сплошной треск выстрелов Берды почудился слабый женский вскрик. Он тревожно прислушался, но уловил только удаляющийся топот копыт и удовлетворённо ощерил зубы — ловите, сволочи, Галю, ускакала!
Берды отстреливался ещё минут пятнадцать, несколько раз меняя свою позицию на холме. Он вошёл в азарт и, не думая об опасности, стрелял бы ещё, давая возможность Гале уйти подальше, но неожиданно кончились патроны. Торопливо обшарив пояс и карманы Байрамклыч-хана, он обнаружил всего две обоймы к винтовке. С сожалением, целясь особенно тщательно, расстрелял одну из них. Потом кубарем скатился с холма в ложбинку. Серый натягивал привязанный к саксауловому кусту повод и опасливо прядал ушами. «Молодец, Галя, — успел подумать Берды, — моего оставила!» Он вскочил в седло и поскакал прочь, держа направление в сторону от колодца «Дахыл», чтобы сбить преследователей. Но преследовали его не очень активно. Постреляв вдогонку, погоня вскоре отстала. Да и вряд ли был у джигитов конь, способный догнать Серого.
Гали у колодца не оказалось. Чабаны недоуменно пожимали плечами: женщина? русская? — нет, не приезжала, никто не приезжал. Вот только конь чей-то прибежал — осёдланный, но пустой.
Берды долго оглаживал вздрагивающими руками жеребца Байрамклыч-хана, где-то в памяти проступал приглушённый женский вскрик.
Он напоил копей, бросил им по большой охапке принесённого чабанами свежего сена и молча просидел на коше, пока стало смеркаться. Тогда он встал, туго перепоясался, вскииул за спину винтовку.
— Есть среди вас такие, которые знают ишана Сеидахмеда? — спросил он чабанов.
Чабаны переглянулись, ответили вразнобой:
— Слыхали.
— Знаем, да хранит его аллах.
— Святой человек, праведник.
— Если знаете, то должны знать и его сына, Черкез-ишана, — он живёт в Мары.
— И сына доводилось встречать, — сказал один из чабанов.
— Я прошу вас, если услышите, что погиб в этих местах Елхан… или Берды, сообщите об этом Черкез-ишану, а он пусть передаст весть джигиту по имени Клычли. Случись мне погибнуть близко от вас — похороните, на оставляйте труп на растерзание стервятникам.
— Всё сделаем, — заверили его чабаны.
— Ты не погибнешь, братишка, долго жить будешь!
— Счастливого тебе пути!
Ведя в поводу жеребца Байрамклыч-хана, Берды направился к колодцу «Тутли». Он понимал, что совершает глупость, идёт на большой, почти ничем не оправданный риск, но поступить иначе ой не мог. Конечно, джигиты Абды-хана уже убрались восвояси и увезли с собой Галю. Но он должен убедиться в этом собственными глазами, он должен предать земле тело друга, наверняка брошенное непохороненным.
