Жюльетта Бенцони - Тайны Елисейского дворца
И еще страница, и еще… Чувствовалось, что Жюно пытается излить весь ужас, который внушает ему эта бесчеловечная война. Он писал еще, что император отправил принца Пиньятелли вести мирные переговоры о достойной сдаче, но Пиньятелли исчез. Его бросили, наверное, в какой-нибудь каменный мешок, и никто не знает, где он…
– Какой ужас! – воскликнула Полина, невольно содрогнувшись. – Ты собираешься показать письмо императору?
Лауру поразило, что Полина вместо домашнего «Напо» назвала брата так официально.
– А как бы ты поступила на моем месте?
– Бог знает, как он его воспримет. Но мне кажется, он должен все это знать, хоть ты и рискуешь получить его гнев на свою голову…
Лаура приняла к сведению мнение подруги. Вскоре она вернулась к своим обязанностям при Мадам Матери в надежде, что так скорее позабудутся ядовитые слухи, которые стали ходить на ее счет. Меттерних вернулся из Австрии, и после долгой разлуки они встретились с особенной радостью.
Госпожа Летиция благоволила к Лауре, их связывало общее прошлое, но особенно она ценила возможность говорить с ней на своем родном языке.
Жизнь в особняке Бриенн не отличалась веселостью, но молодая женщина наслаждалась там покоем, который не всегда сопутствовал ей дома. Волей-неволей ей пришлось узнать о многих подводных течениях в семье императора.
Мать императора не вмешивалась в политику, она всегда чуралась ее, но невольно знала многое, так сыновья и дочери, стоило возникнуть неприятностям, спешили к ней. Точь-в-точь как в детстве – всегда находился тот, кто со слезами жаловался на брата или сестру. И с тех пор, как Напо, «Кот в сапогах» и так далее – у Наполеона было множество домашних имен и прозвищ – сделался императором, ничего не изменилось: жалобная книга пухла с каждым днем!
К тому же старая дама обладала прозорливостью, которая подчас бесила ее царственного сына, но никогда не подводила. И Лаура как-то получила лишнее тому подтверждение. В тот день они болтали с госпожой Летицией обо всем и ни о чем, когда в покои вошел лакей и объявил о приходе короля Вестфалии.
– Мне сказали, матушка, что вы одни с герцогиней д’Абрантес, и я очень обрадовался, – вскричал, входя, Жером. – Здравствуй, дорогая Лаура, – прибавил он и наклонился, чтобы ее поцеловать. – У вас хорошие новости от Жюно? То есть, я хотел сказать, от герцога?
– Настолько хорошие, насколько возможно при осаде Сарагосы, сир.
– Моя новость, несомненно, вас позабавит. А вам, Мадам Мать, могу только еще раз выразить восхищение вашим ясновидением.
– Глядя на ваше веселое лицо, полагаю, что новость хорошая.
– Лично я от нее в восторге, и вы, я думаю, будете тоже. Помните тот день, когда в отсутствие императора по большой галерее в Тюильри прогуливались под ручку наш дорогой Талейран и Фуше?
– Такое трудно забыть, да и было совсем недавно…
– Вы догадались, что внезапная дружба бывшего епископа Отенского и бывшего отца ортарианца весьма подозрительна. И вот теперь, похоже, тайна разъяснилась. Похоже, в Эрфурте Талейран защищал скорее интересы императора Австрии, чем наши…
– И что же? – в один голос спросили женщины.
– А то, что Тюильри еще дрожит от ужасной сцены – я сказал ужасной и не преувеличил, – которую устроил Наполеон. Распахнув все двери, он орал и оскорблял Талейрана. Назвал его вором, подлецом и – простите мне это выражение, но без него обойтись невозможно – «г…ом в шелковых чулках»! Никогда еще глава государства не устраивал подобной сцены своему сановнику при свидетелях…
Женщины испуганно переглянулись.
– И что же ответил господин де Талейран? – шепотом осведомилась Лаура.
– Ни единого слова! Стоял и слушал с отстраненным видом, словно все это его не касается. Рта не открыл, пока император не бросил напоследок: «Почему вы мне не сказали, что герцог де Сан Карлос[41] любовник вашей жены?» И тут Талейран ответил: «Сир! Я не считал, что этот факт пятнает вашу славу… И мою тоже!» Когда император прекратил поливать свою жертву грязью, Талейран, подняв глаза к небу, проговорил: «Господи! До чего обидно, что такой великий человек так дурно воспитан!» – и удалился. Это было час тому назад, а теперь вполне возможно, он уже отправлен в изгнание или в тюрьму. В любом случае он уже больше не великий камергер…
Мадам Мать осенила себя крестным знамением и спросила:
– Известно, из-за чего император так разгневался на него?
– Судя по тому, что я слышал – а источник вполне надежный, – в то время, как Наполеон две недели тому назад начал военные действия в Испании, чтобы вернуть мадридский трон нашему бедному Жозефу и выгнать оттуда англичан, Австрия приготовилась атаковать его, а во Франции был задуман государственный переворот. Почта предоставила доказательство, что Талейран и Фуше столковались относительно временного правительства, которое должно посадить на трон Каролину и Мюрата.
Услышав новость, Лаура рассмеялась, да так искренне и звонко, что суровое лицо Мадам Матери разгладилось и она даже не стала делать ей замечания. Повернулась к сыну и сказала:
– Ты обрадовался, узнав, что Лаура у меня?
– Не скрою, обрадовался. Для нас, Бонапартов, Лаура почти что сестра, а ее положение в качестве супруги губернатора Парижа ко многому обязывает. Вы на виду, Лаура. В общем, связь… дружеская с Меттернихом или даже с его женой ставит вас под подозрение. Вам нужно прекратить любое общение с посланником.
– Но это нелепо! В чем меня можно подозревать, когда Жюно страдает в аду под Сарагосой? Раз король Жозеф уже в Мадриде, нельзя ли сказать ему… Сообщить, что делается с людьми в этом проклятом городе? А мне вы, пожалуйста, объясните, каким образом я предаю императора, угощая чашкой чая Меттерниха… и его жену?
– Никаким, разумеется, мы все это знаем, но со дня на день может начаться война, и тогда все будет смотреться иначе. Тем более ваш супруг наверняка оставит Сарагосу и будет командовать войсками где-нибудь в Германии.
– А ты? Что ты собираешься делать? – спросила госпожа Летиция.
– Матушка! Я король Вестфалии! Что я могу делать, как не встать во главе моих войск?
Госпожа Летиция устало опустила голову и закрыла лицо руками. Жером встревоженно спросил:
– Мама, вы плачете?
– Еще нет. Но не скрою, мне тяжело. Война. Опять война! Всегда война! Мужчины погибают, женщины плачут. Зачем? Почему? Был Тильзит, был Эрфурт, неужели сегодняшние союзники снова станут врагами? Так о чем же договорились два императора на плоту? Сейчас кромсают Пруссию на кусочки! Сейчас в безумной Испании Жозеф, пристроившись на шатком троне, принимает мадридскую знать! Сейчас Жюно в Сарагосе добывает себе маршальский жезл. Но куда мы придем такими дорогами?
Молодые люди ей не ответили, никто из них не знал ответа. Жером и Лаура с опаской ждали, что сейчас услышат рассказ о каком-нибудь из видений Мадам Матери и оно ужаснет их…
Сообразив, что госпожа Летиция будет рада остаться с сыном наедине, любя его больше остальных за прямодушие и неспесивость, Лаура попросила разрешения удалиться и поспешила домой.
Дома ее ожидало послание от императора. Его величество желал ее видеть немедленно после возвращения. Лаура отослала посыльного, сказав, что не замедлит последовать за ним, вот только переоденется.
– Что ему от меня надо? – спросила она де Нарбонна, который большую часть дня проводил с Лаурой. Он чувствовал себя виноватым из-за ее романа с Меттернихом. Не он ли посоветовал ей завести любовника? Не он ли почти что бросил ее в объятия красавца посланника? Теперь он хотел быть ей опорой и помогать хотя бы добрым советом.
– А вы не догадываетесь? Ах, Лаура, Лаура! Я чувствую себя виноватым! Я надеялся облегчить страдания, которым вас подверг Жю… ваш герцог, но не ждал от вас обоих такой страсти…
– Мне кажется, вы немного преувеличиваете. Страсть – слишком серьезное слово. Не стану спорить, мне хорошо с ним, и мне нравится заниматься с ним любовью. Он знаток в искусстве любви. Весь Париж млел перед ним, женщины мне завидовали, и не мне вам рассказывать, каким чарующим собеседником может быть наш австрийский посланник. А теперь все повернулись к нему спиной. К нему, к его жене, дочерям. Это несправедливо, а я не терплю несправедливости. Стоило его императорскому величеству «Коту в сапогах» нахмурить брови, и пожалуйста! Но, по моему мнению, это смешно! И постыдно. Из-за должности он будет того и гляди пригвожден к позорному столбу, и в него не сегодня завтра полетят кочерыжки. Не говорите мне, что воете вместе с волками. Только не вы!
– Нет, не вою. Я так же, как вы, нахожу это нелепым. Вот только… Именно так вы и будете говорить с императором?
– Если он намерен затронуть эту тему, то безусловно. – Увидев, как де Нарбонн переменился в лице, Лаура прибавила: – Я обещаю смягчить акценты.
– Умоляю, будьте осторожны! Порка, которую он учинил Талейрану, одному из древнейших аристократов империи, ее, я бы сказал, оплоту, учинил прилюдно, а не в кабинете при зарытых дверях, говорит, что он клокочет от ярости. Не доводите его до крайности.
