Валентин Гнатюк - Рюрик. Полёт сокола
Ближе к полудню подскочил к саням на пегом жеребце, окутанном лёгким паром, Бобрец.
— Княже, там навстречу нам обоз движется, более десятка саней будет! — доложил гридень. — С конной охраной.
— Узнай, кто такие.
Гридень, прихватив двух охоронцев, умчался, а когда вернулся, доложил:
— Обоз изборского тиуна Вадима с многочисленной челядью и скарбом движется в Нов-град, чтоб занять предложенное ему князем Рарогом место посадника!
Трувор тут же вскочил на коня и выехал вместе с двумя гриднями в голову обоза.
Вадим по прозвищу Храбрый тоже выехал вперёд на своём вороном коне в богатой серебряной сбруе.
— Ну, здравствуй, что ль… братец, — обронил как бы нехотя статный Вадим, такой же высокий, но шире в плечах и осанистей, нежели молодой рарожич. Его небольшая тёмная борода, мохнатые брови и воротник шубы были покрыты инеем.
— Здрав будь, брат Вадим, — ответил Трувор, перехватив блеснувший из-под бобровой шапки взгляд, показавшийся молодому князю холодным и надменным. Они не подали друг другу руки, не обнялись, как подобает родичам, да и просто славянам.
— В Изборск, значит, княжить, хм, ну, удачи тебе в сём деле хлопотном. — По лику Вадима скользнула непонятная улыбка. Он тронул коня, проезжая мимо несколько растерянного такой встречей молодого рарожича. Внутренняя настороженность Вадима тотчас передалась ободриту.
— Высокомерен и честолюбив ты, брат Вадим, изрядно, — проговорил сам себе Трувор, провожая взглядом двоюродного брата, — сомнение берёт, что успокоит тебя место посадника новгородского…
Вдруг будто что-то горячее коснулось щеки, князь повернул голову и встретился взглядом с устремлёнными на него очами молодой ладной жены, что сидела в возке, закрытом медвежьим пологом. Одетая в соболью шубу и шапку, из-под которой выбивались черные власы, красавица оценивающе глядела из-под длинных ресниц на молодого князя и лукаво улыбалась, поигрывая соболиными бровями.
Молодому князю, обученному волхвом Ведамиром тонкому чутью, много поведал сей взгляд. Следом проехали другие сани, гружённые каким-то скарбом, а сидевшие в них мужи, один коренастый, а другой худощавый, негромко переговаривались меж собою, как показалось Трувору, не на словенском языке.
Обоз уже проскрипел полозьями по морозному снегу мимо, а князь всё ещё стоял.
— Красна и жена твоя, брат Вадим, — наконец молвил себе Трувор, чуя, как горят щёки, не то от мороза, не то от брошенного Велиной взгляда. — Красна, да помыслами лукава! — заключил он негромко и, зачерпнув с еловой лапы горсть снега, обтёр им чело и ланиты, чтоб избавиться от пришедших в смятение мыслей. Затем махнул рукой, и обоз двинулся далее по свежим следам Вадима.
— Что, Трувор, не больно радостна встреча с братом? — спросил Древослав, мельком взглянув на задумчивый лик молодого рарожича. — Воин он добрый, оттого и Храбрым прозван. — Волхв замолчал, глядя впереди себя, а потом сказал: — Хоть и храбр, и роду славного, а не наш он, вот ведь как бывает, брат Трувор, — с сокрушением в голосе молвил Древослав.
— Отчего так, отче, ведь ничем не обижен богами Вадим, ни статью, ни силой, ни храбростью, ни достатком, отчего так?
— Оттого, что всё в жизни мерит этим самым достатком.
— Выходит, не случайно он веру чужую принял, а дед наш сие разумел, и потому не стал его на стол новгородский кликать, — рассудительно молвил Трувор.
— Так он и нынче не только с женой да челядью переезжает в Нов-град, а и с духовником своим именем Энгельштайн.
— Тот сухощавый, с пристальными холодными очами? — враз вспомнил Трувор.
— Он самый, вместе с неразлучным Отто, по виду купцом, а там, кто знает…
— А я-то думал, мне речь франкская почудилась, — глядя вослед обозу двоюродного брата, молвил рарожич.
— Мы с тобой, княже, как раз перед встречей с Вадимом толковали, что правду разуметь надобно и жить по ней. А вот верить можно во что угодно, в том числе и в то, что достаток всему голова, или в то, что ты тем достатком над людьми возвыситься можешь….. Беде быть великой и великой крови, коль перестанут люди правду понимать…. Так-то, брат Трувор!
Синеус впервые шёл в полюдье из Белоозера, в котором уже пообжился с осени, даже успел немного поправить в самых запустелых местах укрепления града. Он приходил в места у озёр и рек, где обычно находились вепсские деревни — веси. Жилые деревянные дома, конюшни и другие постройки для скота, хранилища для зерна и всяческих припасов обычно ставились в коло, а снаружи ещё и ограждались частоколом с наклонно стоящими кольями. Местные жители — земледельцы, скотоводы, рыбаки, охотники, резчики по дереву чаще всего в уплату дани приносили плоды своего труда.
— Князь, мы уже отдали осеннюю дань зерном, скотом, рыбой вяленой, икрой солёной, а зимнюю отдаём шкурами, но ещё мало шкур, только начало охоты, — рассудительно толковал невысокого роста староста одного из вепсских селений, когда туда пришёл отряд молодого князя.
— Погоди, старейшина, какую осеннюю дань, кому отдали? — не мог уразуметь Синеус.
— Как кому, великому конунгу Натфарри, который всегда берёт у нас дань два раза, первый раз осенью и ещё во второй половине зимы.
Князь переглянулся со своим воеводой, они сразу поняли друг друга.
— Ну, коли осеннюю дань уже заплатили, так тому и быть, но зимнюю отдадите посаднику, которого я здесь оставлю с десятком воинов, он все вопросы до следующего полюдья решать будет, в том числе и защиту ваших ближайших сёл от всяких пришлых «великих конунгов».
— Хорошо, — согласился староста, довольный тем, что с него не требуют повторную дань.
— Дай нам только провожатого к этому Натфарри, ведь он живёт где-то здесь?
— Да, он живёт у Верхнего озера, один день пути отсюда.
Выйдя рано утром из селения вепсов, воины Синеуса уже к вечеру были у небольшого озера, вернее залива, соединённого с основным озером протокой. Сейчас, когда озеро замёрзло, было удобно добраться до жилища конунга. На заснеженном берегу расположилось небольшое укреплённое селение викингов с причалом, у которого для зимовки был выставлен на бревенчатой основе драккар.
— Аккурат до темноты успели, стучи, воевода, поднимай хозяина, сегодня ему поспать не придётся, — молвил молодой князь, кивнув на запертые изнутри ворота.
— Чего надо, кто тут ещё шляется по ночам? — послышался из-за крепких ворот сначала скрип снега от грузных шагов, а потом недовольный голос, говоривший по-нурмански.
— Мне нужен Натфарри, — тоже по-нурмански проговорил Синеус.
— Ты кто такой, чтобы тревожить самого конунга? — возмутился голос за воротами.
— Я Синеус, князь Белоозера и этих земель, хочу говорить с Натфарри. Если он сейчас же не выйдет, то прикажу своим воинам сжечь его драккар, а потом и всё ваше селение. — Голос молодого князя несколько подрагивал от волнения, но был достаточно решителен. За воротами началась суета и движение, послышались окрики, голоса.
— Вовода, вели развести огонь у драккара, они сейчас сами к нам придут, — повелел молодой князь и вместе с охоронцами пошёл к стоящему на подставах нурманскому кораблю.
В самом деле, вскоре приоткрылись ворота, и перед ними выстроилось десятка три вооружённых викингов. Рарожичи у драккара тоже выстроились, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами.
— Натфарри, — громко проговорил молодой князь русов, — верни сейчас же ту дань, что ты взял по осени с вепсов, и тогда сможешь остаться здесь до весны, а как сойдёт лёд, сам уйдёшь восвояси вместе с драккаром.
— Я пришёл сюда два лета тому и сам взял мечом то, что мне причиталось, — рассерженно крикнул викинг в меховом плаще с заплетённой в косу бородой, — ничего никому отдавать не буду, идите и сами ищите себе добычу, а не трогайте чужую, иначе я подсмолю вам бока на вашем же костре.
— Слово сказано! — громко молвил Синеус и махнул рукой. К костру устремились лучники-рарожичи, они зажигали смазанные смолой и обёрнутые паклей стрелы и с необычайной быстротой принялись стрелять в деревянные крыши и стены строений за частоколом и в сам частокол. Каждый лучник держал в воздухе сразу несколько стрел. Смола с попавшей в кровлю стрелы стекала на крышу и воспламеняла её, а те строения, что были крыты соломой, и вовсе сразу вспыхивали яркими факелами в ночи.
Викинги на короткое время растерялись, не зная что делать, спасать жилища или бросаться на врага.
— А-а-а! — завопил разъярённый вожак с косой и первым ринулся на обидчиков. За ним, рыча и ругаясь, побежали его воины. Но добежали не все. Часть пала под меткими стрелами рарожичей, которые теперь били не зажигательными, а калёными стрелами с узкими наконечниками, пронзавшими кольчугу. Тех, кто добежал, встретили копья, а потом и русские мечи. Сеча была жестокой и короткой.
