"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

Пожав плечами, старый сыщик натянул поводья, а поравнявшись с Неудачею и Хмырем, кивком попросил Хмыря выехать вперед.

– Потолковать нам надо, децкий.

– Да уж, надо бы, господин боярин и посол. Я хотел бы у тебя вопросить, кто старший в моём десятке – я или твой бывший оруженосец Хмырь?

– Прекрасное время – молодость, когда хочется самому распоряжаться, самому за всё отвечать, – улыбнулся Хотен. – А станешь постарше, будешь думать уже о том, как от такого бремени уклониться. Тебя же припомнить прошу, что ты в это посольство поехал по моей просьбе великим князьям. Я надеялся, что в Рыльске мы узнаем полезное про Чурила, которого подозреваю я в убийстве твоего отца. Хоть и обидел его твой отец, соблазнив девицу, на которую и Чурил имел виды, я не вижу тут достаточного повода для убийства дружинником своего боярина, почти что отца родного, от которого жизнь и благосостояние дружинника зависит. А девица… Да мало ли девиц в Киеве? Однако если он убил за куны, то как умный человек (а разве глупец придумал бы так замаскировать убийство, что только я сумел догадаться, как он всё устроил?), то как умный человек, говорю, не стал их тратить в Киеве. А в далеком Рыльске – почему бы уже не потратить куны? Или бы почему не похвастаться, как хитро он избавился от своего боярина? В Киеве он боялся похвастаться, хоть и хотелось ему (такие хитрые убийцы, уж не знаю почему, Неудача, все непременно бахвалы), а то и проговорился где-то, ведь слухи пошли.

– Я тоже думаю, что проговорился, – заметил Неудача. – Только, смекаю, не славы желая, а по пьянке – любит сей муж в пиве язык помочить.

– Вот видишь! Тогда и прошлось ему скрываться аж в Рыльске. Однако почему бы не похвастать в здешнем медвежьем углу, сказав, что дело происходило не с ним, а с другим дружинником? Я думал, что самого Чурила мы не застанем, ведь ушёл он в поход в дружине князя Святослава Ольговича, следовательно, погиб наш хитроумный Чурил или в плену сидит… Ладно, смекаю, самого его нет, так логово его обшарим, у людей спросим – авось, дело и прояснится. Потом моя помощница нас догнала – вот, думаю, и прекрасно: она в Рыльске слухами и займётся, мимо Прилепы ни один бабский слух не проскочит. Однако в беседе с княгинею Евфросинией Ярославной вдруг узнаю я, что среди бежавших с поля последней битвы Игоревой был и рыльский дружинник именем Чурил.

– Да не может такого быть…

– Потом я сообразил, что как раз может такое быть. Если сей отрок настолько бесчестен, что убил своего боярина, понятно, почему бесчестно с поля битвы бежал. А если сумел мгновенно сообразить, как убить ненавистного боярина и перекинуть вину на половцев, не удивлюсь уже, что сумел и погони избежать. Но оставалось, конечно, сомнение: ведь Чурилов, крещённых Кириллами, на Руси немало. Говорю княгине: «Христом-богом тебя молю, вспомни, не слышала ли ты ещё что-нибудь об этом отроке?». Она удивилась, конечно, моей горячности, однако припомнила, что он в Рыльске, говорили ей, недавно, а раньше не то в Чернигове служил, не то в Киеве. Чует моё сердце, что повезло нам с тобою – наш человек!

– Дай-то бог! – молодой Неудача даже в седле подпрыгнул от радости.

– А я вот смотрю на тебя, не рано ли радуешься? – покосился на него Хотен. – Ну, ладно, допросим мы с Прилепой того Чурила (а как на допрос его взять, чтобы не заподозрил подвоха, я уже придумал), и окажется он убийцей. Тогда твоё право мстить, мы со Сновидкой будем свидетелями – да только решишься ли ты его, Чурила, жизни лишить?

– Рука моя не дрогнет, боярин, – прошептал Неудача.

– А тебе приходилось ли людей жизни лишать? – спросил, глядя в сторону, Хотен. – На войне, я войну имею в виду, а коли убил кого не на войне, то о сем сейчас промолчи.

– Я не бывал на настоящей войне, – растерянно улыбнулся юноша. – Выезжал в дозор, был в перестрелке… Нет, вряд ли убивал кого…

– Ладно, я что-нибудь придумаю. А ты подумай, чем действовать будешь.

– Мечом, чем же ещё.

Хотен хмыкнул.

– Ладно, что тут поделаешь… Пока доедем, постарайся подготовиться душевно. А на Хмыря не сердись.

Выехал вперёд Хотен и оказался рядом с Севкой-князьком, а тот уже созрел для задушевной беседы. Спросил проникновенно:

– Ну, и как тебе, боярин, показалась княгиня Евфросиния Ярославна?

– Ничего не скажешь, баба твердая. Мужественная баба, справная. Муж ей должен быть благодарен, что без дружины удержала Путивль. – Хотен задумался. – А ещё показалась мне разумной жёнкой. Что у жёнки волос долог, а ум короток, – не про неё.

– Разумной показалась, мужественная баба… Эх ты, толстошеий… Да ведомо тебе будет, что я знавал её ещё галицкой княжной, когда Фросинкой кликали? Ей лет четырнадцать было, уже на выданье…

– То бишь лет двадцать тому назад, – прикинул Хотен.

– Мы с братьями Рюриком и покойным Мстиславом Хоробрым ездили в Минск на свадьбу, уже не помню, кто и на ком женился, и Фросинка приехала с сестрою из Галича. Славно повеселились. Это сейчас Рюрька такой важный, а тогда был рубаха-парень. И я ещё в своей жизни изгоя тогда не утвердился. Хотя волости у меня тогда уже не было, но куны ещё водились. Мой отец, тогда уже великий князь, по случаю какого-то праздника или мира, не помню, сменил ко мне гнев на милость, и хоть волости не дал, зато одел-обул в самое лучшее, подарил двух коней и дорогое сменное платье.

– Я понял: ты мог ещё приударить за хорошенькой княжной.

– Приударить не то слово… Фросинка держалась королевной. Сначала Рюрька за нею принялся ухаживать, но очень скоро она начала его избегать, и я понимаю, почему: он развлекал её рассказами о волостях да междукняжеских ссорах, а ей это было не любопытно. Меня же она начала отличать с тех пор, как мы с нею вдвоём станцевали венгерский: музыканты заиграли венгерский, ей очень захотелось поплясать, а все князья, кто умел сей танец, были уже слишком пьяны, вот мы с нею вдвоём и станцевали. Помнится, среди матушек-княгинь о нас и разговоры пошли, что вот не вся же княжеская молодежь спивается, остались же и пристойные молодые люди. Через несколько лет, когда я снял с груди крест и повёл жизнь скомороха, обо мне бы так не сказали. Да и я не смог бы уже увлечься Фросинкой: привык развлекаться с пустыми, весёлыми бабенками, вовсю отгуливал за слишком уж суровую свою молодость. А Фросинка уже была замужем за этим своим дубоватым Игорем.

– Говоришь, хороша она была девкой, княгиня Евфросиния Ярославна?

– Хороша она и сейчас, сам же видел, как она красива! – воскликнул Севка-князёк столь восторженно, что Хотену показалось на мгновение, будто говорят они о разных жёнках.

Любопытно ему стало, как оно так выходит, что увидели они княгиню будто разными глазами: он, Хотен, разглядел в ней жёнку за тридцать, пожалуй, что высокую, спору нет, что стройную, однако сухопарую и тощую, явно недостаточную телом в тех местах, где жёнке Бог повелел быть телесистой. Черты лица резко заострены, щеки под румянами запали, глядит гордо, пронзительно – вот кому пошло бы монашеское платье, вот бы кому, а не роскошной Несмеяне, монашками распоряжаться! Севка-князёк глядел на него выжидательно, и Хотен выдавил из себя:

– Глаза у неё, у княгини Ярославны, очень красивые.

И тут же услышал за спиною, как возмущённо задышала Прилепа. Боже мой, он же сам велел ей прислушиваться к их с князь-Всеволодом речам!

– Сказать, что в юности Фросинка красива была, – это всё едино, что ничего не сказать, боярин. Я, постаревши, вижу теперь, что все юные девы прекрасны, и эту красу всевластная Мокошь дарует им для брачных игр, всё одно что фазану его яркие перья. В юной же Фросине была тайна, в которую хотелось проникнуть, загадка, которую тянуло разгадать. Боюсь, что ты не поймёшь меня…

Хотен кивнул поспешно. Сам он в ответ и не подумает исповедаться в таких вещах – тем более с прислушивающейся Прилепой за плечами. Однако, что ж дивного в том, что юница таит в себе тайну? Случилось так, что и у Несмеяны, и у жены его покойной, и у той же Прилепы такие загадки он не разглядел вовремя, в чём сам же и виноват. Да только что же мог он разглядеть в той же боярышне Несмеяне, если бешено влюбился не в ту земную девушку, которой была, а в придуманный им самим её образ? А Севка-князёк меж тем о любопытных вещах заговорил… Ничего, Прилепа перескажет, если чего пропустил.