Королевский выкуп. Капкан для крестоносца - Шэрон Кей Пенман
Ричарда содержали изолированно от двора Хадмара, он видел только денно и нощно наблюдающих за ним стражей и самого рыцаря, который время от времени заглядывал проверить, не нуждается ли узник в чем-нибудь. Ричарда кормили так, как он не едал со времен Рагузы, обеспечили одеждой, книгами и даже лютней, поскольку Хадмар помнил про увлечение английского короля музыкой. Ценя эти заботы, Ричард понимал, что они плохое средство против кровоточащей внутри раны. Он терялся в догадках, как его мать сумела выдержать в заточении шестнадцать лет и не повредиться в уме. Всего за неделю его нервы издергались как пакля. Неспособность знать, что готовит будущее, была невыносимой. Король не пытался расспрашивать Хадмара насчет намерений Леопольда, понимая, что это дурной способ отблагодарить рыцаря за его старание. Даже если Хадмару известно, что у герцога на уме, едва ли он станет делиться с узником, а значит, этот разговор только расстроит его.
О приходе Рождества Ричард узнал только благодаря появившемуся на столе жареному гусю – это блюдо знаменовало завершение поста. Когда король попросил разрешения присутствовать на праздничной мессе в замковой часовне, Хадмар вынужден был отказать, очевидно, следуя указаниям Леопольда, а не собственным побуждениям, потому как в следующий свой приход он принес четки. Ричард старательно читал по пятьдесят «Аве Мария» каждый вечер, но молитва не могла заглушить внутренний голос, коварно нашептывающий, что Бог отвратил от него свое лицо и глух к его просьбам.
Большую часть времени государь проводил в размышлениях об уготованном ему будущем. Леопольд ведь наверняка намерен затребовать выкуп? Как ни сильна была бы его обида, не может же он бесконечно удерживать в заточении английского короля. Да и слух обязательно просочится – слишком много людей участвовали в охоте на Ричарда. Не верил государь и в то, что австрийский герцог осмелится предать его суду за преступления, якобы совершенные в Святой земле. А вот Генрих мог бы. Неприятная мысль. Зато Филипп не стал бы утруждаться даже подобием суда. Попади он в лапы к французскому монарху, ему никогда больше не увидеть солнца.
В понедельник после Рождества Ричард вел борьбу с новым врагом: скукой. Он привык постоянно действовать, физически и умственно, и вынужденное уединение само по себе стало для него пыткой. Он рассеянно полистал страницы одной из данных Хадмаром книг, не в силах сосредоточиться, потом растянулся на постели и стал наигрывать на лютне унылую мелодию. Некоторое время спустя он перешел на другие аккорды, сочиняя новую песню, одну из тех, что выражают то, чего нельзя передать словами. Король настолько увлекся, что не слышал шагов, и, когда дверь открылась, сильно удивился, потому как Хадмар редко навещал его по вечерам.
Удивились и караульные, недоуменно глядевшие на застывших на пороге двух мальчиков. Ричард сел, заинтригованный неожиданным визитом. Ребята были сильно схожи между собой, из чего король сделал вывод об их родстве: братья или кузены; на вид он им дал лет шестнадцать-семнадцать. Ричард полагал, что австрийцы и немцы следуют привычной для Англии и Франции практике посылать юнцов из знатных семей служить сквайрами при крупном дворе. Но наблюдая, как препираются они со смущенными стражами, он заключил, что парни могут являться сыновьями самого Хадмара, поскольку в них угадывалась развившаяся с колыбели привычка повелевать. Взволнованные караульные продолжали упираться, и тогда один из мальчиков подошел к ним и до Ричарда донесся звук переходящих из рук в руки пфеннигов. Трюк сработал: воины отступили, и юноши приблизились к постели.
Смотрели они настороженно, и королю снова пришло в голову сравнение с посаженным на цепь медведем. Вот только в глазах у них горел восторг.
– Меня Лео зовут, – представился один на ученической, но вполне внятной латыни. – А это мой брат Фридрих. Мы хотим поговорить с тобой.
Фридрих решил, что брат повел себя слишком дерзко, потому что вмешался, прибавив на куда лучшей латыни:
– Ты дозволишь нам поговорить с тобой, господин король?
В своем теперешнем настроении Ричард был рад любому развлечению.
– А почему нет?
Другого поощрения им не требовалось. Подтянув поближе к кровати сундук, они угнездились на нем, напомнив государю птиц, готовых взлететь.
– И о чем же вы хотите поговорить? – осведомился он, отложив лютню.
– О войне в Святой земле, – выпалил Лео, и его брат согласно кивнул. – Мы хотим узнать про Яффу и поход из Акры. Мы слышали истории от воинов, вернувшихся домой, но воины любят присочинить, и у них мелкие стычки разрастаются до великих битв, так что мы уже не знаем чему верить.
– А почему вы уверены, что я тоже не стану сочинять?
Фридриха вопрос огорошил, но Лео расплылся в нахальной улыбке.
– Люди и так прозвали тебя Львиным Сердцем. Зачем же тебе еще что-то сочинять?
Смелость мальчишки забавляла Ричарда.
– Так про что вам рассказать сначала?
– Про Яффу, – хором ответили ребята и стали жадно слушать.
Поняв, что Иерусалим не взять, армия крестоносцев отошла к Акре. Ричард планировал напасть на Бейрут, единственный оставшийся в руках у Саладина порт, когда до него дошла весть о внезапной атаке сарацин на Яффу. Французы отказались участвовать, хотя в Яффе оправлялись от ран их соотечественники. Тогда Ричард поставил во главе их войск своего племянника Генриха Шампанского и послал их на юг, а сам поплыл вдоль побережья. Но корабли попали в штиль и добирались до Яффы целых три дня. Поставив галеры на якорь близ берега, крестоносцы стали ждать рассвета, чтобы узнать, держатся ли еще город и замок. И как только тьма отступила, увидели развевающиеся на ветру желто-оранжевые стяги Саладина.
То была одна из худших минут в жизни Ричарда. Перестав рассказывать, он заново переживал охватившую его тогда волну горестного гнева. В Яффе проживало четыре тысячи мужчин, женщин и детей, и теперь они погибли или отправились на невольничьи рынки Дамаска, и все потому что ветер подвел его, не доставив на место вовремя. Король медлил у берега, выслушивая оскорбления ликующих сарацинских воинов и скорбя в сердце. Но
