Мика Валтари - Черный ангел
Многие защитники города измучены лихорадкой и болями в животе. Братья Гуаччарди приказали повесить греческого поденщика, который нарочно отрубил себе пальцы, чтобы не работать на стене.
Неужели это действительно война латинян, а не греков? Я боюсь своего сердца. Боюсь своих мыслей. Во время войны даже самый холодный ум не может оставаться ясным.
25 апреля 1453 года
Сегодня около полуночи Джакомо Коко хотел на двух галерах атаковать турок и поджечь турецкие суда, стоящие у подножья холмов Перы. Но генуэзцы не дали капитану осуществить этот план, обещая что сами примут участие в вылазке, выделив для этого большой отряд, как только удастся лучше спланировать всю операцию.
Меня удивляет только одно: как они могут верить, что сумеют все сохранить в тайне, если об этом уже знает почти каждый человек во флоте – и повсюду оживленно обсуждается план внезапного нападения на турецкие суда?
Обстрел продолжается. Потери растут. То, что мы восстанавливаем ночью, на следующий день сокрушают каменные ядра. На участке большой стены, который защищают братья Гуаччарди, рухнули две башни.
28 апреля 1453 года
Сегодня утром, еще затемно, явился Джустиниани и разбудил меня, тряся за плечи и словно желая убедиться, что я все еще здесь, во Влахернах. Потом он коротко приказал мне следовать за ним. Еще не рассвело. Ощутимо пробирал ночной холод. В турецком лагере лаяли собаки. Это были единственные звуки, нарушавшие тишину.
Мы поднялись на стену напротив того места, где стояли на якоре турецкие суда. За два часа до восхода солнца на высокой башне в Пере внезапно запылал сигнальный огонь.
– Боже Всемогущий, – мрачно прошептал Джустиниани. – Почему я родился генуэзцем? Их правая рука не ведает, что творит левая.
Ночь по-прежнему была тихой. С турецкого берега не доносилось ни звука. Под нами блестели черные воды гавани. Яркий огонь вспыхнул высоко на башне в Галате. Я напряг зрение, и мне показалось, что различаю тени кораблей, скользящих по воде. Потом ночь взорвалась. Вспышки, сопровождавшие залпы орудий на противоположном берегу, ослепили меня. Тяжелые каменные ядра с грохотом врезались в борта кораблей и пробивали дубовую обшивку. В мгновение ока темнота наполнилась страшным шумом и криком. Запылали факелы. Греческий огонь падал в воду и плыл по поверхности горящими пятнами. В неверном свете боя я разглядел, что венецианцы вышли целой эскадрой, чтобы уничтожить турецкие галеры. Недалеко от берега пылали два больших корабля, казавшихся бесформенными из-за мешков с хлопком и шерстью, прикрепленных по бокам. Один из этих гигантов уже начинал тонуть. Все новые ядра непрестанно сыпались на бригантины, шедшие под прикрытием обоих больших парусников. Весь турецкий флот в полной боевой готовности двигался навстречу христианским судам. Западные корабли в воцарившейся сумятице сталкивались друг с другом, а отчаянные крики отдающих команды капитанов разносились далеко вокруг. Время от времени всю эту картину заслоняли густые клубы порохового дыма, и лишь по багровому зареву пожара можно было понять, что загорелась еще одна галера. Христиане подожгли свои брандеры и направили их на турецкие корабли, а сами спрыгнули в воду, ища спасения на других судах.
Сражение длилось до самого рассвета, когда венецианским галерам удалось наконец оторваться от противника и уйти назад в порт. Одна из них – та, которой командовал Тревизано, – пошла бы ко дну, если бы все моряки не разделись догола и не позатыкали бы пробоины своими вещами. Первая галера, которую вел Коко, затонула почти мгновенно, но некоторые моряки сумели спастись, добравшись вплавь до берега Перы.
Когда взошло солнце, мы убедились, что операция полностью провалилась. Сгорела лишь одна-единственная турецкая галера, которая и затонула на наших глазах. Пожары на остальных кораблях постепенно удалось потушить.
Сын венецианского посланника вел вторую из спасенных христианских галер. Проплывая назад мимо Перы, он приказал стрелять из пушек, и мы видели, как ядра, ударяясь о стены Перы, поднимают тучи пыли. Сигнальный огонь, вспыхнувший на башне в тот момент, когда венецианские суда вышли из порта, так явно свидетельствовал о предательстве обитателей Перы, что даже Джустиниани не пытался этого отрицать.
– Хороши генуэзцы или плохи, но Генуя – мой родной город, – сказал он. – Венецианский флот гораздо сильнее генуэзского. Небольшое кровопускание всегда полезно; оно лишь помогает восстановить утраченное равновесие.
Мы уже спускались со стены, когда я бросил последний взгляд на окутанный дымом берег Перы и схватил Джустиниани за плечо. Я увидел султана на белом коне; в лучах восходящего солнца ослепительно сияли драгоценности на тюрбане Мехмеда. Султан спустился на самый берег и въехал на пригорок. К Мехмеду как раз подводили дочиста ограбленных и почти догола раздетых пленников со связанными за спиной руками. Это были моряки, спасшиеся с затонувших галер. Столпившиеся вокруг холма люди показывали пальцами и кричали, что узнают среди пленных Джакомо Коко.
В этот миг из Влахернского дворца прибежала группа венецианцев, покинувших свои посты на стенах. Джустиниани приказал им вернуться, но они ответили, что они исполняют лишь распоряжение посланника, который поехал в порт, чтобы встретить своего сына, и велел им прибыть туда в полном вооружении.
Но вскоре спор прекратился. В безмерном ужасе мы снова устремили взоры на берег Перы. Турки заставляли пленников опускаться на колени – и палач заносил меч… Катились головы, фонтаном била кровь. Но султану и этого было мало. В землю вкопали ряд острых кольев и посадили на них обезглавленные трупы, после чего на верхушку каждого кола водрузили отсеченную голову с оскаленными зубами и искаженным лицом.
Многие из нас закрыли глаза, чтобы не видеть этой страшной картины. Венецианцы плакали в бессильной ярости. Какую-то женщину вырвало, и она, пошатываясь, спустилась со стены.
Пленников было так много, что окровавленные тела первых уже торчали на кольях, а последние все еще стояли перед палачом. Султан не пощадил никого. Когда окончательно рассвело, на кольях торчало сорок изуродованных трупов, а сорок голов взывало к отмщению, хотя уста их и были немы.
Джустиниани сказал:
– Не думаю, что теперь найдется много венецианцев, которые захотят наведаться к туркам.
Тут от заградительной цепи мимо нас прошли на веслах лодки, битком набитые людьми с кораблей. Оружие моряков блестело на солнце. Увидев их, Джустиниани нахмурился.
– Что происходит? – спросил он неуверенно.
Тут мы услышали за спиной цокот копыт. Венецианский посланник пронесся мимо нас на своем жеребце сумасшедшим галопом, забыв о возрасте и тучности. За посланником мчался его сын, размахивая мечом; доспехи юноши все еще были в крови.
– Вперед, венецианцы! – кричали отец и сын. – Отомстим за наших товарищей! Пошли за пленниками!
Джустиниани напрасно требовал коня. Потом генуэзец опомнился и проговорил:
– Я все равно не могу увести своих людей от ворот святого Романа. Пусть венецианцы покроют себя позором. Ты же собственными глазами видел, они бросили два своих корабля и в панике бежали.
Вскоре разъяренные венецианцы, моряки и солдаты, притащили к стене турецких пленных, которых выволокли из башен и подземных темниц. Часть узников, на которых сыпались сейчас пинки и удары, были турками, жившими в Константинополе и схваченными после начала осады, но большинство попало в плен во время ночных разведок боем, когда воины султана атаковали ворота святого Романа и другие участки стены. Многие турки были ранены и едва держались на ногах. В течение часа к портовой стене согнали более двухсот пленников. Венецианцы толпились вокруг; то и дело кто-то из них подходил к пленным, бил какого-нибудь турка по лицу, пинал в живот или, не глядя, протыкал мечом. Немало пленников упало и лежало на земле, другие пытались молиться и взывать в своих страданиях к Аллаху.
Джустиниани крикнул венецианцам:
– Я обращусь к императору. Это мои пленники.
Венецианцы ответили:
– Заткнись, проклятый генуэзец, а то мы и тебя вздернем.
Венецианцев было несколько сотен, и все – вооруженные до зубов. Джустиниани понял, что ничего не может сделать и что его собственная жизнь тоже в опасности. Он подошел к посланнику и попытался воззвать к его разуму:
– Я не чувствую за собой никакой вины и не отвечаю за то, что творят генуэзцы из Перы. Мы все воюем тут во имя Господа нашего за спасение христианства. Вам не принесет славы убийство этих бедняг, многие из которых – отважные воины, лишь тяжелоранеными попавшие в плен. К тому же это просто глупо, поскольку отныне ни один турок не станет сдаваться, а будет сражаться до последнего дыхания.
Посланник начал кричать с пеной у рта:
– Еще не остыла кровь наших земляков и братьев, а ты, подлый генуэзец, не стыдишься защищать турок. Ты что, собираешься получить за них выкуп, да? Ха, генуэзец продаст и родную мать, если ему хорошо заплатят! Что ж, мы покупаем у тебя пленных по сходной цене. Держи!
