Михаил Волконский - Жанна де Ламотт
Переодетый дук проводил его, запер дверь и прошел в смежную с кабинетом уборную, чтобы принять, вероятно, тот обычный вид щеголя, которым он был в качестве дука дель Асидо.
Такого оскорбления, такого унижения не наносил ей даже палач. Жанна едва стояла на ногах. Почти шатаясь, она сошла с лестницы, заперла шкаф и упала на первый же попавшийся стул в полном изнеможении. Она пережила позор клейма на эшафоте, но этот позор был все-таки как бы скрашен ужасом, который внушался такой казнью. Она могла говорить, что она невинна, что ее осудили лишь ради того, чтобы обелить Марию Антуанетту, что она – жертва, и тогда ее позор превращался в ореол мученицы, незаслуженно пострадавшей!.. Но то, что хотел с нею сделать дук дель Асидо, было неизгладимым оскорблением, потому что ставило ее в смешное положение, делало ее сразу же посмешищем…
Как, она, прирожденная Валуа, и вдруг жена какого-то проходимца!.. Она, прогремевшая на целый свет своей интригой в деле ожерелья королевы Марии Антуанетты, и вдруг разыгрывает нелепую партию в истории с «пьяным дураком», принимая его за агента иезуитов?!.
Но теперь Жанна предупреждена и не попадется впросак.
Она была несказанно благодарна неизвестному покровителю, предупредившему ее.
Но каков этот дук?! И ведь она, несмотря на свою опытность, чуть было не попалась в расставленную им ловушку! И хороша бы она была, если бы попалась!
Из всего этого Жанна вывела, что счастье все-таки благоприятствует ей, потому что иначе как счастьем она не могла объяснить полученное предупреждение. Понять путем логического рассуждения, почему было сделано такое предостережение, она никак не могла; сделать это мог или благоприятель Жанны или же враг дука Асидо.
Но Жанна не знала в Петербурге никого, кто мог бы быть ее благоприятелем, и враги дука ей тоже казались неизвестными.
44. Объяснение
В записке княгини Марии Саше Николаичу было сказано: «постарайтесь увидеться», и он не понял, что это значит.
Произошедшую на его глазах сцену в Летнем саду, то есть то, как дук увез оттуда жену, Саша Николаич объяснил себе не грубой выходкой дука, на которую считал его не способным, а тем, что, очевидно, случилось дома у них что-либо очень важное, что потребовало немедленного возвращения княгини домой. Поэтому он прежде всего попробовал самый простой способ увидеться с княгиней, то есть прямо приехал к ней и велел доложить о себе.
Он приехал уже после объяснения княгини с мужем, и она немедленно приняла его. Он вошел в уже знакомую ему комнату, нижнюю гостиную с окнами в сад на балкон, и княгиня Мария тут встретила его.
– Вы мне писали! – заговорил Николаев, здороваясь с нею. – Я не знаю, как вас благодарить!
– За что?
– За те несколько строк и, главное, за обратную расписку отца дука моему отцу в том, что он получил все свои деньги обратно!
– Как расписку?.. какую расписку?! – воскликнула княгиня Мария, пораженная его словами. – Я не посылала вам никакой расписки!.. Я вам только советовала подождать платить до тех пор, пока я не скажу вам этого сама, и вот сегодня именно это я и хотела сказать!!!
– Вы хотели сегодня сказать мне, чтобы я заплатил дуку?!..
– Ну да, долг, который вы признали!
– Но тогда у меня не было обратной расписки, о которой я помнил довольно смутно… Мне казалось, будто она находилась среди документов моего отца, но наверное я этого не знал, потому что никогда внимательно не пересматривал этих документов, имевших, по-моему, значение лишь историческое, как память или как автографы. Но вы сами мне прислали эту расписку.
– Да нет же! – перебила княгиня Мария, – я не посылала вам!..
– Но те строки, с которыми вы обратились ко мне, были написаны на оборотной стороне этой расписки!
– Вы не шутите и не ошибаетесь?
– Нет, княгиня, но меня удивляет ваше недоумение.
– Я второпях написала на первом попавшемся клочке бумаги, который мне подсунул Орест… Я и не подозревала, что это была обратная расписка дука отцу.
«Опять Орест! – подумал Саша Николаич, впрочем, доискаться будет легко, откуда у него появилась расписка!..»
В это время княгиня Мария тоже соображала, что ей делать. Она сознавала всю необходимость получить деньги с Николаева, и в то же время видела полную невозможность заставить теперь его заплатить.
Теперь ясно было, что он написал свое письмо дуку вовсе не в силу ее совета, а в силу того, что имел в руках неопровержимые доказательства, что платить ему не следует.
– Простите! – сказала княгиня Мария. – Я вообще терпеть не могу денежных дел! О существовании обратной расписки я и не подозревала! Я очень рада, что она пришла к вам, хотя и косвенным образом, через меня!
Она решила сначала выяснить вопрос о расписке с мужем, а затем вернуться с Николаевым к разговору о его доме. В настоящую же минуту она поспешила заговорить о другом.
А сам Николаев только и желал этого.
– Да! Не будем говорить о деньгах! – восторженно произнес он. – Есть вещи, которые нельзя оценить никакими деньгами!..
– Например?..
– Например, вашу улыбку!.. Да ведь кто хоть раз увидел ее, тот не сможет забыть то счастье, которое испытал, когда вы улыбнулись!..
И между ними начался один из тех разговоров, которые имеют обыкновение вести влюбленные в начале девятнадцатого столетия, то есть разговор высокопарный, с деланными, метафорическими фразами, условными поэтическими выражениями, соответствовавшими эпохе. Но суть всего этого была та же самая, что и испокон века. Та же постепенность соблюдалась в разговоре, и княгиня Мария, поощрявшая своим вниманием любовное красноречие Саши Николаича, вела себя в данном случае, как все женщины, когда перед ними тот, кто им нравится.
Мало-помалу Саша Николаич сполз с низенького кресла, на котором сидел, и очутился на коленях; рука княгини Марии оказалась в его руках, и он припал к ней горячими губами.
Вечная песня… Старая история… Старая, как мир…
– Мария! – страстно шептал Саша Николаич. – Я верю в то, что мы рождены друг для друга, что наши души давно слились на небесах, мы соединимся здесь, как они слились там, чтобы быть неразлучными… Я много думал о нас в последние дни и признал, что счастье для нас не невозможно… Мы можем соединиться с тобой…
– Но я не могу оставить дука, моего мужа! – сказала княгиня Мария.
– Можешь… Все можешь сделать… А для тебя это легче, чем для всякой другой!.. Ты обвенчана с дуком лишь по католическому обряду за границей, и ваш союз скрепляет договором гражданского обрядя лишь Франция. Все это не обязательно для тебя здесь, в России, как для православной и для русской подданной; мы можем обвенчаться по православному обряду.
Это было вовсе не то, чего желала княгиня Мария. Она хотела возвышенных поэтических отношений к молодому и нравившемуся ей человеку, но обстановку жизни, титул, знакомства и положение она хотела сохранить княжеские и оставаться по-прежнему женой дука дель Асидо. Перспектива стать просто госпожой Николаевой и пользоваться доходами с определенного капитала, а не швырять деньгами, когда и как заблагорассудится, вовсе не прельщала ее. И потому она не ответила на слова Саши Николаича тем восторгом, которого он ждал от нее.
А он так был уверен в этом восторге с ее стороны, что, увидев как будто даже нахмурившееся лицо княгини Марии, вдруг весь вспыхнул и заговорил взволнованнее прежнего, с нескрываемым испугом:
– Что значат эти нахмуренные брови и серьезно сжатые губы?.. Я не ждал этого… Я думал, что когда я выскажу свой план, скажу, что нам можно будет соединиться навек перед Богом и людьми, то мои слова будут встречены с радостью.
– Вы слишком многого требуете от меня!
– Как многого?! – воскликнул Саша Николаич, не помня хорошенько, что говорит. – Да разве не вы улыбались и глядели на меня так, что я читал бессловесный ответ моему чувству в ваших глазах!.. Да сейчас… Сию минуту я на коленях целовал ваши руки… Разве после этого я не получил права назвать вас своей женой, если есть возможность сделать это перед законом?!
– Не все ли равно, чьей женой я буду называться?! – проговорила она так, что нельзя было разобрать, всерьез ли говорит она, или шутит.
Но Саша Николаич вдруг поднялся и выпрямился.
– Не говорите так! – почти закричал он.
– Да полноте, успокойтесь! – стала было его уговаривать княгиня.
Но Николаев, как закусивший удила конь, понесся вперед, не признавая никаких задержек.
– Как?! Помириться с тем, чтобы вы носили имя другого, чтобы этот другой был тот старый муж, которого бы мы обманывали, воруя у него наши поцелуи, наше счастье и скрывая его от людей, как ворованное?.. Нет, я на это не способен! Я и сам не хочу лгать и не могу уважать ту женщину, которая будет вместе со мной лгать… Я знаю, что многие идут на такую низость, но я слишком люблю вас…
– Кто дал вам право говорить все это? – вдруг с сердцем произнесла княгиня.
