Маргарита Разенкова - Девочка по имени Зверёк
– Ага. Все ясно: ты – добыча самого господина, и он не покупал тебя. Значит, и тебя, скорее всего, продадут. После первой же ночи. – Гюльнара была до умопомрачения безжалостна.
Шакира понуро отвернулась, и ее оставили в покое. Подошла Аиша и тронула за плечо:
– Не слушай ее: здесь никто ни в чем не уверен, поэтому болтают много, чтобы не бояться и не ревновать.
Шакира обернулась. Если бы не очевидная молодость Аиши, можно было бы подумать, что говорит умудренная годами и жизненным опытом женщина. Аиша погладила ее по плечу:
– Можно сказать, что тебя взяли из отцовских рук?
Шакира кивнула, глотая слезы, а новая подружка продолжила:
– Мужчины все время воюют. Они любят воевать. Наш господин тоже любит. Очень! А женщины часто становятся просто их добычей. Это наш удел!
И, склонясь к самому уху Шакиры, предназначая явно для нее одной, тихо произнесла:
– Запомни для начала одно: здесь все врут! Врут друг другу, чтобы скрыть истинное свое место в очах господина. Врут главному евнуху, думая ввести его в заблуждение и подкупить. Врут и самому господину, выказывая ему чувства, которых нет, чтобы не продал.
– Господина никто не любит?
Аиша помолчала, раздумывая, потом заговорила еще тише:
– Это не обсуждается. Многое не обсуждается. Ты привык нешь или – пропадешь. Лучше привыкни: ты мне понравилась.
Она отошла от Шакиры, оставив на ее постели маленький трогательный дар – кисть винограда.
* * *Потянулись странные однообразные дни… У господина был роскошный дом с тенистым двором, ухоженными цветниками и мраморным бассейном-фонтаном, наполненным игривыми рыбками, а еще – сад с немыслимым количеством цветущих насаждений и беседками, увитыми плющом и виноградом.
Девушки проводили время в безделье: гуляли, играли, развлекали себя как могли – музыкой, песнями. Ходили в баню, болтали, рассказывали друг другу разные небылицы. Частенько ссорились – тогда, словно джинны из-под земли, появлялись два глухих евнуха и выискивали взглядом зачинщицу. На время это помогало.
Нередко приходил Хафиз, обходил и осматривал всех – бесцеремонно, бесстрастно и деловито. Девушки, видно, ко всему привыкли и даже пробовали тормошить евнухов, отпуская весьма вольные шутки. Но с глухими такая смелость не дорого стоила и ничем не кончалась. С Хафизом же не смел шутить никто.
Молча и настороженно подчинялись его осмотру, робко отвечали на задаваемые им вопросы: о здоровье, настроении, снах, желаниях…
– Тина, говорят, ты стонешь во сне?
– Нет-нет, господин Хафиз! Я, наверное, просто…
– Ясно, – он редко слушал до конца их объяснения, – не болтай! Твои лунные дни, Аиша, были обычными? Ты не болела?
– Я не болела, господин Хафиз.
– Угу. Теперь ты, Биби. Ты слишком много ешь. Нам не жалко еды – господин богат. Но твоя внешность меняется день ото дня, а ведь мы тебя не откармливаем к празднику.
Началось общее оживление и хихиканье. Но Хафиз обвел всех взглядом, и девушки испуганно затихли.
– Сулейма, ты, как всегда, безупречна. Мы довольны тобой.
Боялись и вопросов Хафиза, и его недовольства, и, еще больше, его молчания! Если главный евнух перестал кем-то интересоваться – это недобрый знак: господин потерял интерес к наложнице.
И что же в заключение? Все ждали каждый раз – кого назовет Хафиз, чье имя прозвучит как награда. Ложе господина – этой награды ждали все: все хотели заручиться поддержкой судьбы – благосклонностью хозяина! – хотя бы еще на какое-то время!
– Сегодня ночью должна быть готова… – Сулейма подалась вперед, Гюльнара побледнела, Тина отвернулась, взволнованно блестя глазами… – Будь готова (Хафиз тянул, будто наслаждаясь их тревожным ожиданием) ты, Аиша.
Общий выдох!.. Хафиз ушел. Все отвернулись от Аиши, деланно-оживленно болтая.
Шакира пока мало что понимала. Не понимала ни этого ажиотажа по поводу выбора господина, ни отрицательных чувств женщин друг к другу, ни того, как она должна себя вести. Кроме прочего, не понимала, почему ее держат здесь, но вот прошел уже месяц или больше, а она даже и не видела господина.
Две мысли, одна изнурительнее другой, донимали Шакиру. С одной стороны, она до смерти боялась, как и все, оказаться на невольничьем рынке, но с другой стороны – не менее ужасно было даже представить себе, как ее тела коснутся руки противного чужого человека. «Старый козел!!!» – в эту минуту от омерзения она готова была разрыдаться, но вспоминала ледяной взгляд главного евнуха и брала себя в руки.
* * *Главный евнух подошел к ней неожиданно. Шакира вышла гулять, как это часто бывало, раньше всех. И на этот раз оказалась одна во дворике, когда Хафиз и два стражника возникли перед ней. Засосало под ложечкой.
– Пройдем в сад, Шакира, мне нужно подготовить тебя.
Трясущиеся ноги, как это было ни удивительно, все же вели ее за Хафизом. Он прошел к дальней беседке, усадил в подушки перед собой и начал:
– Я наблюдаю за тобой, Шакира, все это время. Хорошо, что ты перестала плакать, хорошо, что поправилась, и щеки твои стали розовыми. У тебя приятный вид. Хорошо.
Он огладил бороду, помолчал.
– Почему ты ни с кем не общаешься? Почему много молчишь?
Шакира пожала плечами:
– У меня был отец и…
Он сразу же перебил:
– Об этом больше никому никогда не говори! Чем скорее ты забудешь прошлое, тем будет лучше. Теперь я – твой отец. Да и твоя мать, если хочешь. Вся твоя жизнь отныне – перед моими глазами. Жизнь! Ты поняла? А может статься – и смерть!
– Я поняла, господин Хафиз!
– Можешь называть меня просто Хафиз. Теперь расскажи, чем ты можешь порадовать господина, кроме своего внешнего вида. Что ты умеешь? Чему тебя учили? Ведь тебя же учили, как я догадываюсь.
– Учили, – прошептала она. Слезы были близко, но тут она разозлилась, и они сразу пересохли. – Да, учили! Я знаю письмо, читаю, рисую, умею играть на лютне. Моим голосом наслаждались мой отец и мой жених. Кому теперь это нужно?! Мне доверят переписывать ученые тексты?! У меня красивый почерк!
– Это я запомню, а будешь дерзить, я отлуплю тебя, – совершенно спокойно заметил Хафиз. Он не сердился, как ни странно, а смотрел на нее со странной смесью любопытства и насмешливости. – Как же ты, такая ученая, попалась нам в руки?
– А что я, такая ученая, могла сделать? Залезть на пальму? Ускакать от вас на верблюде? Зарыться в песок?
Хафиз весело рассмеялся:
– Норовистая кобылка! Необъезженная норовистая кобылка! Итак, ты поешь и играешь на лютне?
– Да, госп… Хафиз.
– Танцуешь?
– Нет.
– Ладно. Значит, лютня?
Он щелкнул пальцами – один из стражников, на лету схватывая его приказания, мгновенно принес инструмент. Лютня была хороша: блестящая, с серебряными струнами. Шакира нерешительно тронула струны – они послушно отозвались нежным звоном.
– Пой, – приказал Хафиз.
Ничего не поделаешь – надо было петь. Ее голос немного дрожал, но, в общем, песня получилась. Главный евнух похвалил и добавил:
– Остальное пока забудь, не нужно. Не помешало бы немного стихов: господин любит поэзию. Так вот – сегодня вечером будешь играть перед гостями.
Он дал несколько наставлений: как ей следует держаться перед гостями, чем можно будет угоститься, если предложат, и когда, по знаку главного евнуха, уйти. Она старалась запомнить.
День прошел в каком-то мареве. От волнения перед вечерним событием у Шакиры разболелся живот, и это, кажется, не прошло мимо внимания гарема. Аиша сказала ей, как всегда, на ухо:
– По тебе видно, что ты идешь сегодня к господину. Это надо научиться скрывать. И что ты так переживаешь?
– Я должна сегодня играть перед гостями на лютне, больше ничего.
– А к жене господина тебя уже водили?
– Не-е-ет, – протянула Шакира удивленно, – я даже не знала, что он женат.
– Он женат, и у него есть сын, которому уже лет шестнадцать. Его зовут Хасан. Такой красивый юноша… – Аиша плеснула взглядом. – Но это неважно. Главное, если ты не была у госпожи, значит, и к господину на ложе тебе сегодня не попасть.
– Я и не тороплюсь, – буркнула Шакира.
– Глупая ты. Все равно этого не избежать. А он не лучше и не хуже других. Да и нас он не обижает: подарки, развлечения и все такое. Смирись. Здесь лучше, чем на невольничий рынок попасть… – Аиша вздохнула и мечтательно добавила: – Мне рассказывали, что одной своей наложнице он купил дом, а она скопила много-много его подарков и могла жить вполне самостоятельно… Врут, наверное. А почему ты ничего не спрашиваешь про господина?
– А чего спрашивать, если все равно правды не узнаешь?
– Да-а, а все равно спрашивают…
– А я не буду! Впрочем, есть вопрос. Я заметила, что, уйдя к нему с вечера, вы все же возвращаетесь в покои гарема.
– А-а, это просто: господин не оставляет у себя на ночь никого и никогда – не любит. Только для…
– Я поняла, поняла. Ничего больше не говори! – Шакира зажала уши.
