Юлия Вознесенская - Эдесское чудо
Аларих засмеялся и потрепал ее по щеке.
– Ну полно, полно, Зяблик! Разве ты меня разлюбила?
Она опустила голову и отвернулась.
– Да я и сам вижу, что ты любишь меня, как прежде! А может быть, и еще сильнее, а? Веди себя хорошо, будь послушной, и со временем я все для тебя сделаю. У меня есть загородная вилла[97], я сумею тебя перевести туда и сделать домоправительницей, и тогда мы будем жить там в свое удовольствие, как только мне вздумается съездить проследить за полевыми работами. А когда родится ребенок…
– Он родится сыном рабыни?
– Ну, милая, что сейчас об этом думать, ведь до его рождения еще так далеко!
– Всего четыре месяца.
– За это время многое может измениться. Ты просто люби меня и слушайся во всем.
– Нет! Я не хочу, чтобы мой сын родился рабом!
– А ты по-прежнему уверена, что у нас будет сын?
– Да, уверена. Няня мне сказала, а она никогда не ошибалась в таких вещах.
– Ах, эта твоя няня… Что теперь вспоминать о ней? Ты ее больше никогда не увидишь.
– Увижу! Ты должен вернуть меня в Эдессу до рождения сына!
– Об этом и не мечтай!
– Я хочу домой, к матери! К няне!
– Домой ты не попадешь, а няни твоей давно нет в живых.
– Почему ты думаешь, что няня умерла?
– Да потому… Да потому, что она такая старая, а пустилась в какие-то приключения! Наверняка Авен давно ее ограбил и убил, ведь у нее с собой было немало денег.
– Если ты об этом подумал, то почему не бросился за ними в погоню?
Аларих засмеялся.
– Зяблик мой, ведь ты и сама радовалась, что она больше не путается у нас под ногами, что уж говорить обо мне?
Евфимия опустила голову.
– Если бы няня была с нами, ты никогда не посмел бы со мной так поступить…
И вдруг она ахнула, сообразив, что Аларих, у которого все было задумано и просчитано заранее, никак не мог допустить, чтобы Фотиния сопровождала их в Иераполис.
– Скажи мне правду, Аларих, заклинаю тебя! Ты нарочно приказал преданному тебе Авену увести мою няню подальше от нас и потом убить ее?
Аларих встал.
– Мне надоело слушать твои глупости, Евфимия. Но если хочешь, я могу поклясться, что я не приказывал Авену ни уводить твою старую няньку, ни убивать ее!
– Разве я могу верить тебе, клятвопреступнику? – тихо проговорила Евфимия.
– Мне надоело слушать твои вздорные измышления и обвинения. В следующий раз изволь не только с любовью встретить меня, но с любовью и проводить! Я сказал!
С этими словами Аларих поднялся, быстро и молча оделся и, уже откидывая занавес, на пороге бросил:
– Приду, когда смогу.
Он ушел, а Евфимия опять уснула в слезах: нет, не стало ей легче после посещения Алариха!
* * *А в мастерской все складывалось неплохо. Старшей мастерице нравилось, как работает Евфимия, а Кассия понемногу учила ее готфскому языку:
– Ты должна выучить язык этой страны, иначе как ты будешь воспитывать своего ребенка? Ему будет трудно жить, если он будет понимать только свою мать да нас с Кифией.
Евфимия не спорила, хотя надеялась, что, к тому времени когда малыш начнет разговаривать, они с ним уже будут в Эдессе.
Вышивальщицы уже знали, что Евфимия беременна, ее подвели мелки: этими тонкими палочками мела швеи наносили рисунки на ткань для шитья облачений. Никогда, даже в самом раннем детстве, ни одно лакомство не вызывало у Евфимии такого аппетита, как эти мелки. Слаще изюма и фиников они ей казались! Она не могла удержаться и потихоньку таскала их из шкатулки и грызла, как белка орешки.
Однажды старшая мастерица в упор спросила ее, не ждет ли она ребенка? Пришлось признаться, и старшая мастерица отправилась с докладом к хозяйке. Явилась Кифия и повела Евфимию к Фионе.
– Ох, беда, беда! Как же с тобой такое случилось, девушка? Нет-нет, молчи! Не смей мне говорить, кто отец твоего ребенка! Хозяйка даст тебе свое снадобье, и все обойдется.
– Постой! Какое снадобье? – тревожно спросила Евфимия, останавливаясь.
– А то самое, какое она заставляет пить всех рабынь, которыми дорожит, если они вдруг понесут неизвестно от кого. Она разрешает рожать только замужним рабыням, а замуж выходить разрешает лишь тем, кто занят на простых работах, но никак не в мастерских и не в доме. Я сама уже и не беременею больше после всех детей, которых скинула по ее приказу. О чем теперь жалею, конечно… Надо мне было хоть одного ребеночка уберечь.
– А как это можно сделать?
– Что «сделать» – скинуть или уберечь дитя?
– Конечно, уберечь!
– Надо просто сказать ей, что ребенок уже шевелится. Фиона считает, что после пяти месяцев это уже дитя человеческое, а не просто приплод, и грех на душу не возьмет.
– Спаси тебя Господь за то, что ты меня предупредила!
– Да пожалуйста! Только и ты уж не выдавай меня, ладно? Ох, если бы не братец, не стала бы я в такое дело мешаться!
Фиона встретила их в ярости: ее прежние подозрения вернулись к ней и она сразу приступила к допросу.
– Спроси у нее, где она забеременела?
– В Харране.
– Где это? Рядом с Эдессой?
– Это день пути от Эдессы.
– И кто же отец ребенка?
– Мой муж, который был у меня до того, как я стала рабыней, – отвечала Евфимия, спокойно глядя в глаза Фионе.
Та немного успокоилась, но продолжала хмуриться.
– Спроси, Кифия, ребенок уже шевелился?
– Да, и давно, ведь я ношу его почти шесть месяцев.
Фиона помолчала, что-то подсчитывая в уме. Если у этой чужестранки и впрямь был муж… Брови ее почти разошлись.
– Ладно, иди. Пока можешь продолжать вышивать, а там посмотрим. Я еще подумаю, как с тобой быть. Может быть, выдам тебя замуж за какого-нибудь раба, устрою твое счастье, так и быть…
Из господского дома они вышли вместе с Кифией.
– Ты такая бледная, Евфимия. Хочешь, я провожу тебя до мастерской?
– Нет-нет, я сейчас приду в себя, мне надо только отдышаться где-нибудь в тени.
– Так иди к себе, а я загляну в мастерскую и скажу, что тебе плохо после допроса хозяйки, это все поймут.
Евфимия добрела до своего жилища и легла на каменное ложе. Какой ужас, что она именно сейчас окончательно оттолкнула от себя Алариха! Ну что бы ей было сдержать язык и сердце и не допекать его каждый раз упреками и проклятиями! Ведь говорила ей мать: «Никогда никого не проклинай!» – вот она и допроклиналась. А будь она только ласкова с Аларихом, он, может быть, придумал, как поскорей перевезти ее в загородное имение, и там они с ребенком были бы в безопасности.
Ведь после того торжества по случаю его возвращения Аларих приходил к Евфимии еще несколько раз, пользуясь пирами, до которых и он, и Фиона были большими охотниками. В Иераполис съезжалась на целебные воды знать со всей Империи, и Фиона не упускала случая завести полезные знакомства.
Но все свидания начинались с объятий, продолжались на узком каменном ложе Евфимии, а заканчивались ее стенаниями и попреками. В конце концов Аларих заявил:
– Беременность твоя делает тебя похожей на твою няньку Фотинию. Впредь я терпеть твои попреки не намерен и больше не приду к тебе. Вот родишь сына – тогда поговорим. А сейчас прощай!
– Иди! Я тоже не хочу тебя видеть! Нам с сыном ничего от тебя не нужно, изменник и предатель!
На том они и расстались.
А вот сейчас Евфимия пожалела о том, что была так непреклонна с Аларихом. Ну, отчасти непреклонна…
* * *Фиона, казалось, забыла о существовании Евфимии. Заказы на вышивки так и сыпались от лечившихся на водах аристократов: не только женщины, но и мужчины того времени носили одежды, расшитые серебром, золотом, жемчугом и каменьями. Мастериц не хватало, было взято еще несколько учениц из числа молодых рабынь, руки которых еще не было окончательно попорчены грубой кухонной или садовой работой.
– Вот родишь ребеночка, найдем ему какую-нибудь девчонку в няньки, а тебя я поставлю учить молодых вышивальщиц, – обещала Евфимии старшая мастерица. Но не случилось ни того ни другого.
Глава четырнадцатая
Ребенок еще раз попытался спасти мать от опасности: он родился недоношенным, как будто знал, что следует поторопиться с появлением на свет, чтобы доказать, что он в утробе столько времени, сколько показала Евфимия. Если и были у Фионы какие-то подозрения, они должны были окончательно рассеяться, и, похоже, так и случилось. Услышав от Кифии, что Евфимия рожает, хозяйка прислала к ней повитуху со всем необходимым, и та приняла роды прямо в пещерке. Поначалу дитя не хотело дышать, потом, после того как повитуха подняла его за ножки одной рукой, а другой похлопала по спинке, все-таки задышало и заплакало, но тут же уснуло, не взяв грудь. Повитуха заявила, что стоило бы окрестить младенца сразу же, потому что неизвестно, доживет ли он до завтра.
– Вот только крестика у меня с собой нет, – сказала она.
– У меня все давно приготовлено, матушка, – сказала Евфимия. – Кифия, там, в нише за занавеской, висит узелок – в нем приданое для малыша. Достань, пожалуйста!
