Юлия Вознесенская - Эдесское чудо
Домоправительница явно хвасталась перед новенькой своей осведомленностью.
* * *Мастерская была построена в уединенном месте, в некотором отдалении от дома: это было помещение с большими окнами, стоявшее на холмике посреди сада; такое положение и большие окна давали хорошее освещение, необходимое для тонкой работы вышивальщиц. Внутри стояли на козлах деревянные рамы с натянутой на них материей – пяльцы. За пяльцами сидели женщины, в основном молодые, ведь с годами у вышивальщиц неизбежно портится зрение. На столах лежали мотки разноцветного шелка, серебряные и золотые нити, различные иглы, небольшие куски крашеной кожи, а в особых ящиках, разделенных на ячейки, лежали бисер разных цветов и округлые золотые чешуйки с отверстиями для украшения вышивок. Все было понятно и знакомо Евфимии, и в сердце ее пробудилась радость: если она будет заниматься этой работой, то сможет выдержать здесь долгое время – столько, сколько нужно, чтобы ребенок родился и подрос. Кто станет смотреть за ее ребенком, пока она будет заниматься вышиванием, об этом Евфимия пока не думала.
И еще одна непредвиденная радость ожидала в мастерской несчастную: оказалось, что старшая мастерица Кассия, тоже рабыня, как и все вышивальщицы, была родом из Греции и греческий язык еще не забыла.
– Тебе сегодня везет, поставь завтра свечку любимому святому! – сказала Евфимии Кифия и оставила ее в мастерской.
* * *Ничто так не лечит душу, как молитва, и ничто так не успокаивает ее, как любимая работа! Недаром святые отцы говорили, что нет ничего лучше для христианина, чем молитва на устах и работа в руках. Умиротворение сошло на душу Евфимии впервые за последние дни. Для пробы Кассия поручила ей вышивать кресты на диаконском ораре[95] – золотой нитью по нанесенному ранее «настилу» из более толстых крученых ниток желтого цвета, чтобы ткань основы не просвечивала сквозь золотое шитье. Стежок за стежком к концу дня Евфимия вышила целиком четыре больших креста. Кассия, поначалу подходившая к ней каждые четверть часа, потом перестала следить за ее работой, вполне доверившись умению новенькой. Гречанка подыскала для Евфимии наперсток по размеру и выдала ей маленькую тканую сумочку из шерсти, которая подвешивалась к поясу, чтобы носить в ней свой наперсток, маленькие ножницы и кожаный игольник, которые у каждой мастерицы были свои. Вышивая, Евфимия читала мысленно молитвы и знаемые наизусть псалмы; иногда вышивальщицы пели негромко известные им всем молитвы на готфском языке; некоторые из них пелись на знакомые греческие распевы, и тогда Евфимия мысленно подпевала им на греческом или арамейском. К концу дня она совсем успокоилась и просила Бога только об одном: чтобы рабская ее жизнь, сколько бы она ни продолжалась, проходила именно здесь, за этой работой и среди этих добрых и благочестивых женщин.
Когда солнце начало клониться к закату, Кассия велела всем сложить работу, прочитала молитву на окончание дела и повела всех в церковь: на сегодня был назначен благодарственный молебен по случаю благополучного возвращения хозяина дома. Вот здесь Евфимию настигло испытание: Аларих с Фионой и их дочери, веселые, в нарядных одеждах, тоже присутствовали на богослужении. Но эдесситка благополучно пережила его: один только раз глянула она в сторону хозяев, стоявших на огороженном возвышении, и вот надо же, именно в эту минуту Аларих бросил небрежный взгляд на женскую половину для слуг и рабов, глаза их встретились – и оба сразу же отвели взгляд.
Евфимия не молилась об Аларихе, а твердила собственную молитву: «Боже, сохрани меня и мое нерожденное чадо! Помоги мне, Господи, во внезапных скитаниях и испытаниях моих!» Она даже не заметила, как вся семья хозяина покинула церковь, не дождавшись конца молебна, – пора было встречать гостей.
* * *Проходя по саду вместе с другими вышивальщицами, в том числе и с Кассией, Евфимия заметила, что никто из них не сорвал ни одного плода с дерева, ни одной ягодки с куста. Ее это удивило: у них в доме слугам не возбранялось пользоваться дарами природы. И никто из слуг и рабов никогда этим не злоупотреблял: хоть и невелик был сад диакониссы Софии, а плодов на всех хватало. Она поделилась своими мыслями с Кассией.
– Ну что ты, хозяйка, знаешь, как следит за этим! Они потому и богаты, что берегут каждый фоллис[96], тряпочку и ниточку и каждую ягодку с куста! – сказала Кассия.
Евфимия вспомнила, как умело торговался Аларих с купцом в Нисибине, и вдруг спросила:
– Скажи, Кассия, а хозяйка не показывала тебе привезенную Аларихом красивую серскую вышивку в виде картинки на шелке?
– Пион и зяблик? Она висит в спальне хозяйки над изголовьем. Замечательная вещь! Хозяйка в восторге от этого подарка. Хотя роскошный персидский ковер и покрывало с птицами, которые он тоже привез для спальни, нравятся ей еще больше – они же больше размером!
Кассия захихикала, и Евфимия тоже заставила себя улыбнуться, хотя ее будто кольнуло самой тонкой и острой вышивальной иглой прямо в сердце.
* * *Хотя почти не слышны были Евфимии звуки музыки, развлекавшей гостей в саду, только ритмичная дробь барабанов да изредка повизгивания флейт доходили сюда, а все же томление духа не давало ей уснуть. «Как быстро окончились и ушли в прошлое все мои праздники!» – тоскливо думала она, ворочаясь на жестком ложе. Прошло несколько часов, а она все никак не могла забыться во сне.
– Евфимия, ты не спишь? – раздался вдруг негромкий голос Кифии, и за ветхим занавесом мелькнул тусклый огонек масляного светильника.
– Нет, Кифия, я не сплю.
– Вот и хорошо! – сказала старшая рабыня, откидывая занавес и входя в пещерку. – А я к тебе с радостью, девушка! – она поставила на стол накрытую полотном корзинку, из которой высовывалось горлышко небольшой амфоры. – Тут все, что тебе может понадобиться. Это тебе братец прислал и велел сказать, что он постарается улучить минутку зайти к тебе. Видно, за время пути он тобой не натешился. Рада, небось?
Евфимия тихо ахнула.
– Ты только ничего особенного в голову-то не бери: Аларих ни одной молоденькой новой рабыни с отроческих лет не пропускал! Поиграется с тобой еще недельку-другую – и все. Так что если хочешь подарочков, проси их у него сразу, пока не успела надоесть. Ты светильник-то зажги, чтобы Аларих твою норку долго не искал! Да ладно, лежи, я сама зажгу, порадею для братика.
Кифия достала из ниши светильник, зажгла его и поставила на стол, поближе к входу.
– Все, побежала я! Хозяйка с другими матронами собирается ехать на ночное купание, надо проследить, чтобы в карруки уложили угощение, вино и все что надо. Это уж у нас в Иераполисе древняя традиция: когда все гости напьются, женщины едут купаться на травертины, а мужчины идут в пещерки к молоденьким рабыням. Прежде богатые женщины брали с собой на купание молодых рабов, так это и царица Клеопатра делала, но, с тех пор как Фригия стала христианской, их сопровождают только служанки.
Кифия удалилась со своим светильником, а Евфимия осталась сидеть, пораженная, взволнованная и униженная.
* * *Время шло, ничего не происходило, все так же в отдалении звучали барабаны и флейты, и Аларих не появлялся. За это время Евфимия успела сто раз придумать и передумать, как ей вести себя с ним, что сказать, как отвергнуть раз и навсегда его притязания: ведь не как жену он собирался ее посетить, а как доступную рабыню! «Я все ему выскажу и прогоню его прочь!» – думала она и подыскивала слова, чтобы уязвить его посильнее. А он все не шел и не шел… Она подошла к столу и откинула полотенце с корзины. Там стояли горшки с вкусно пахнущей едой – уж явно не вареные бобы там были! А сверху стояли две небольшие мисочки: одна с солеными фисташками, а другая с маринованными оливками. Невольно Евфимия улыбнулась: «Не забыл…» Она даже съела горсть фисташек и несколько оливок. Потом она прилегла, измученная горькими мыслями и ожиданием, и сама не заметила, как уснула.
Проснулась она в объятиях Алариха; он крепко прижимал ее к себе одной рукой, другой снимая с нее одежду, и шептал: «Зяблик мой любимый! Как я по тебе стосковался!» Евфимия разрыдалась и сама обняла его крепко-крепко, как делала прежде…
* * *– Ну вот, видишь, милая, как все просто и великолепно устроилось! Я буду приходить к тебе каждый раз, когда жена моя будет уезжать с подругами на ночные купания. Как только услышишь, что мы ждем гостей, так и сама жди гостя. Ты рада, моя дорогая девочка?
– Как я могу радоваться, что ты такое говоришь, Аларих! – воскликнула Евфимия, лихорадочно надевая тунику. – Как ты мог со мной так поступить? Ты обманул, ты предал меня, а теперь хочешь еще и пользоваться мной как безответной и беззащитной рабыней?
Аларих засмеялся и потрепал ее по щеке.
– Ну полно, полно, Зяблик! Разве ты меня разлюбила?
