Должники - Татьяна Лунина
-- Лучше, дочку.
-- Можно сразу двоих.
-- Тогда трехкомнатную дадут?
…Шел пятый месяц, как Ареновы обосновались на новом месте. Впрочем, слово «обосновались» означало бы скорее бесстыдную лесть их семейному быту, чем правду. Узкая солдатская койка, три чемодана, поставленные друг на друга и накрытые подаренной на свадьбу скатертью, пара мягких стульев из местной комиссионки, полированный шкаф, купленный за полцены у старлея, которому повезло получить назначение в Венгрию. Если это называется домом, что же тогда шалаш?
И все же судьба забрасывала Тоню подарками. Она сменила фамилию и стала зваться женой, жила почти за границей, не снимала комнату, а была в ней хозяйкой. Но самое главное – Антонина любила и знала, что любима сама. Бок о бок ходил, дышал, тихо посапывал по ночам, по утрам распевал во весь голос, безбожно перевирая мелодии, самый умный, самый надежный, самый удачливый человек – лучший из всех, живущих на этой земле. Рядом с ним любая проблема превращалась в пустяк, а каждая проведенная вместе минута подтверждала, что перед Антониной Ареновой воздвигается незримая каменная стена, куда не прорваться ни одной беде. Ради такого «строителя» можно отказаться не только от любой карьеры – вообще забыть свое «я», потому что «мы» гарантирует счастье. И Тонечка наслаждалась этим счастьем. В ней внезапно проснулись хозяйственность и домовитость, дремавшие на чужой территории, а на собственной распоясавшиеся не на шутку. Туманова тратила деньги, лишь одним глазом заглядывая в кошелек: на спекулянтов с их заманчивым дефицитом, на конфеты, косметику, на разную ерунду, катастрофически сокращавшую время от зарплаты к зарплате. Аренова завела тетрадь, куда старательно и дотошно вписывала приходы с расходами. Столбцы расходов поначалу росли быстрее приходов, и тогда молодая хозяйка втайне от мужа посылала SOS своей родственнице. Но постепенно графы в тетрадке выравнивались, и с четвертой зарплаты безотказная тетушка получила от любимой племянницы перевод с частично погашенным долгом. В тот же день обиженная тетя Роза выслала деньги обратно, что для рачительной хозяйки явилось приятным сюрпризом, какой тут же был занесен в приход. Кроме бухгалтерских изысканий Тоня с упоением наводила порядок в своем пятнадцатиметровом гнезде. Драила, скоблила, мыла, натирала воском, полировала до блеска – создавала уют, куда муж летел бы после службы на крыльях. Комнатка Ареновых сверкала чистотой, как младенец -- первыми зубками, умиляя и радуя каждого, кто переступал порог. Переступали не многие, но довольно часто. Во-первых, штурман, с кем молодой командир корабля летал на СУ-24, невозмутимый, коренастый, седеющий шатен со стрижкой «под ежик», крепкими нервами и застенчивой редкой улыбкой. Владимир Васильевич Смурый любил копаться в моторе старенькой бежевой «Волги», обожал жену-украинку, гонял троих сыновей, воспитывая их по суворовскому принципу: трудно в учении, легко в бою. Тоня звала штурмана дядей Володей и, угощая покупными тортами, старательно записывала под диктовку смешливой хохлушки рецепты домашней выпечки. Галине Смурой недавно исполнилось тридцать пять. Штурманша знала все полковые новости, читала запоем переводные романы и завидовала тем, кто доживал до отставки. Смурые заглядывали на ареновский огонек чаще других, невольно прививая новенькой навыки гостеприимной хозяйки. С этой супружеской парой Тонечка совершенствовалась в кулинарии, училась поддерживать разговор, развивала в себе способность быть для других приятной и нужной. Во-вторых, захаживал Сашин земляк, тоже ростовчанин, который, как случайно выяснилось, учился в одной школе с Ареновым, но тремя классами старше. Олег протирал
штаны в штабе, получил недавно звание капитана и ждал жену, отбывшую к теще рожать второго ребенка. Не понимая, чем ростовский роддом лучше здешнего, и почему рождение одного вынуждает другого маяться в одиночестве, Тонечка гостя жалела, терпеливо выслушивала вздохи по красавице-жене и ловила на себе взгляды, позволяющие усомниться в искренности жалоб на тоску по семейству. Аренов увлеченно играл с новым приятелем в шахматы, радостно ставил маты и хлопал ушами. За это простодушное доверие Тоня любила мужа еще больше: ведь только для благородного человека все другие также полны благородства. Иногда Тонечка зазывала на чай Ингу, заведующую библиотекой в Доме офицеров, молодую, стеснительную литовку с пепельного цвета косой, по-старомодному обвязанной вокруг головы. Библиотека на удивление оказалась богатой ценными книгами, а библиотекарша – искренней, умной и доброй, с которой приятно поболтать, компенсируя дефицит близких по духу людей. С Ингой можно было без опаски высказываться по любому вопросу: от антипатии, с какой сдержанные прибалты относились к обитателям военного городка, до симпатии к загранице, казавшейся отсюда совсем недалекой. Они перемывали косточки Маргарет Тэтчер и жене замполита, чья манера совать повсюду свой нос вызывала одно раздражение, вспоминали любимые книги и старые фильмы, обсуждали моду, погоду, судьбу. Они наслаждались общением, взаимной симпатией, собственной молодостью и ощущением, что вся жизнь впереди. В общем, Тонечке сказочно повезло: так быстро встретить родственную душу удается не каждому, тем более, среди тех, кто относится к женам военных с презрением, пусть легким, но оттого еще больше обидным. Внезапная дружба, конечно, грела, но удивляла тоже. Поразмыслив, Тоня пришла к заключению, что новая подруга, скорее всего, с радостью вышла бы замуж за летчика. Вывод потребовал осторожности, и скоро Аренова стала приглашать домой скромницу-умницу в часы, когда Аренов отсутствовал: к толстушкам муж был равнодушен, но к блондинкам мог проявить интерес.
Собственно, этими людьми и ограничивался круг общения Антонины. Правда, мимо ареновской двери постоянно шмыгали соседи, однако вынужденное общение в коммунальной квартире воспитывало выдержку и терпение, но не вызывало приязнь. Тонечка отлично помнила, как однажды, листая от скуки какой-то толстый журнал, она наткнулась на заметку о лондонской выставке. Пара оболтусов-сюрреалистов пыталась сказать новое слово в искусстве, для чего у входа водрузила огромное разбитое зеркало, по осколкам которого посетители переступали порог. В небольшой комнатенке стояла кушетка, накрытая белой тканью, над ней висел подвешенный на ремнях ягненок. Под дикую музыкальную какофонию «художники» выпустили несчастному животному кишки, а на кровь, залившую чистое покрывало, указали как на целостную картину мира. Через полчаса сеанс современного «искусства» был прерван появлением полисмена. Тоня, шокированная прочитанным, выскочила в общую кухню, чтобы поделиться с другими тем, от чего у самой вздыбились волосы.
-- Девочки, послушайте, какие бывают сюрреалисты! – заахала она, начиная читать соседкам, суетившимся у плиты, страшную правду о бесчеловечном буржуазном искусстве. А когда закончила, поняла, что распиналась перед глухими: ни одна из троих не сказала ни слова.
-- Это просто кошмар, а не искусство, -- растерянно пробормотала чудаковатая соседка с журналом и направилась к распахнутой двери,
