Стоянка поезда – двадцать минут. Роман - Юрий Мартыненко

По вагону пробежала маленькая, похожая на моську, комнатная собачка.

— А ну, вернись! Кому сказала?! Лиза, вернись! Мы ещё не причесались! — за собачкой прошелестела дама в длинном халате.

Собачка добежала ровно до того купе, в котором ехал знакомый ей мужчина, пропустивший её без очереди в туалет, и опять противно затявкала.

— Ну, теперь-то чего тебе надо от меня? — чуть не взмолился мужчина. — Чаем тебя напоить? Или тоже опохмелить?

— Пойдём! Пойдём, моя хорошая! — догнала собачку дама в халате и подхватила на руки: — Лизонька моя умненькая, — дама поцеловала собачку в мордочку. — Пойдём в своё купе, сейчас расчешемся и я тебя вкусненьким угощу.

— Чтоб вас вместе с собачкой, — тихо проворчал мужчина и засобирался в вагон-ресторан. Пока никто из посторонних не смотрит, мужчина вытащил из-под простыни под подушкой предусмотрительно засунутый туда с вечера бумажник. Раскрыл, стал пересчитывать содержимое, в уме прикидывая финансовую возможность для дальнейших дней следования в пути…

«Так, — размышлял страдалец, торопливо перебирая согнутые вдвое мятые купюры разного достоинства. — Надо растягивать до дома. Только опохмелиться, и всё. Поди, этого хватит», — он решительно отсчитал запланированные на опохмелку купюры и засунул их отдельно в карман спортивной, видавшей виды мастерки, надетой на майку. Оставшуюся жиденькую пачку снова согнул вдвое и затолкал обратно в бумажник, который убрал в другой, застёгивающийся, карман. Убрав, для надёжности потрогал бумажник, ощущая слегка дрожащими пальцами его твёрдость.

— Чего так дорого? — потирая небритое лицо, спросил мужчина, сидя за столиком в вагон-ресторане.

— А вчера вечером было дёшево? — съязвил на ходу официант. Этим ресторанным работникам палец в рот не клади, всегда найдутся, что ответить. С ними в диалоге не потягаешься — опыт. Тёртые калачи работают в вагоне-ресторане…

— Так дорого, а ни хрена не берёт, — пробурчал недовольно мужик, наливая из графинчика красное вино в рюмку. — Разбодяженное, поди, — сделал он вывод, тыкая вилкой в овощной салатик. Для закуски взял самое дешёвое блюдо и два ломтика хлеба.

Прошло минут пятнадцать. Мужчина начал с любопытством поглядывать в окошко, за которым проносились деревья, чередуясь с открытыми прогалами леса. Мимо проходил официант. Задержался вопросительным взглядом на утреннем клиенте. Тот кивнул на столик.

— Сколько? — понял официант без слов.

— Столько же, — указал пассажир на пустой графинчик.

— Мужчина, спичками не богаты? — наклонилась сбоку крашеная деваха, разминая пальцами сигаретку.

— Спичками мы всегда богаты! — оживился тот и протянул коробок.

— Я подымлю и занесу, — пояснила деваха. — Вижу, вы не торопитесь.

Мужчина было хотел составить компанию и проследовать за нею в тамбур, но официант, вынырнув из-за девахи, поставил на столик наполненный графинчик.

— Не тороплюсь, не тороплюсь, — повторил мужчина, чувствуя, что жить стало лучше, жить стало веселей. Вспомнил, что скоро Байкал.

…Минуло часа полтора. В купе вахтовиков сидели сами вахтовики, молодой немец, мальчик из соседнего купе, он сосал чупа-чупс, и крашеная деваха. Она пришла в вагон с пассажиром из крайнего купе. Тот прилёг полежать, пообещав, что маленько подремлет, но тут же уснул.

В дежурном купе две проводницы рассуждали:

— Разгулялись вахтовики?

— Ладно, пускай. Вроде, смирные. Сидят себе потихоньку, наливают помаленьку. Не то, что прошлый раз, да?

— Так их тогда полвагона ехало. Сколько по линейным станциям милиция их поснимала?

— Вели бы прилично, никто бы не снимал. Нет, надо до поросячьего нажраться.

— Понятное дело. Сколько терпели при горбачёвском законе?

— И ничего. Здоровее были.

— Ну, я бы так не говорила. Сколько загнулось-то? Сколько тормозухи да клею перепили?

— Ох, не говори…

— Лахудра какая-то прицепилась?

— Пришла из ресторана с тем дяденькой из крайнего купе, который со вчерашнего с угара.

— Что делает?

— Кто? Лахудра?

— Нет, тот дяденька.

— Спит. А эта с вахтовиками. Сказала мне, что из восьмого вагона. На минутку сюда забежала.

— Знаем мы эти забеги. Я отдыхать ложусь, ты за ними тут приглядывай.

— Немец ещё этот припарился.

— Как его?

— Вилли. По паспорту зовут Вилли.

— Наливают ему. Не упоили бы.

— Не должны. Немцы много не пьют. Это не наши раздолбаи. Ладно, повнимательней будь. Я на боковую. Перегон большой. Четыре часа без остановок… У титана краник протекает. Как бы кто не ошпарился.

— Я предупреждаю пассажиров, чтобы вентиль сильно не крутили.

Проводницы будто специально для контраста подобраны. Одна полная, низкого роста. Вторая худая и высокая. На полной лифчик вот-вот лопнет под прозрачной белой блузкой. А второй он как бы и без надобности.

— Ты воздуху побольше вдыхай, а потом не дыши и дёргай! — учили вахтовики иностранца пить спирт.

— Дёргать? Что дёргать? И зачем не дышать? -Тот не мог понять, как это — сначала дышать, а потом не дышать?

— Ну, это значит, чтобы, — начал было объяснять Толян, но дядя Лёха перебил:

— Трудно нашенским это растолковать вашенским. Лучше смотри, как я делаю, и запоминай, — дядя Лёха плеснул в стакан спирта, поднёс к губам, выдохнул и выплеснул содержимое в рот. — Запомнил?

— Я-я, то есть да-да, — немец не без восхищения смотрел на дядю Лёху.

«Интересный гансик», — поедала глазами смазливого парня-иностранца крашеная деваха. Чуть погодя, пригласила покурить в тамбур, но тот отказался, объяснив, что некурящий.

— Спортсмен, значит? — деваха пододвинулась к Вилли, заглядывая тому в глаза.

— Да, немножко вроде того.

— По каким видам?

— Немножко лыжи. Горные лыжи. Слалом. Немножко плавание.

— Плавание — это хорошо, — довольно мотала головой деваха, чувствуя, как кружится голова. Намешала, дурочка, на халяву. Сначала красного вина в вагоне-ресторане с мужиком из крайнего купе, теперь ещё и спирта дёрнула… — А где плаваешь?

— О, бассейн зимой, а летом парк Нойзеенланд. Там классный пляж.

— Какой, какой парк?

— Нойзеенланд.

— Ужас. Язык сломать можно. А у нас в парке только деревья и кусты. У нас в парках не купаются. У нас там, в основном, бухают.

— Что делают?

— Непонятливый ты, Гансик, бухают, значит, пьют. Водку пьют, — показала она пальцем на стаканы.

— Я не Гансик, я Вилли, — на парня благоприятно подействовал «Рояль». Он начал проявлять интерес к разговорчивым вахтовикам, девахе и мальчику, предложив даже подержать в руках свою видеокамеру, но предостерёг вахтовик дядя Лёха:

— Смотри, уронит и разобьёт. Будет тебе потом и кино, и титры…

А раздобренный дружеским обхождением и чупа-чупсами мальчишка настырно тянул камеру за ремешок:

— Дай поиграть, ты же обещал!

Подоспела из соседнего купе мама Люда и утянула мальца за руку…

— Пускай бы посидел. Не мешает ведь, — попытался встрять дядя Лёха.

— Ну, прямо, не мешает. Мал он еще для таких посиделок.

— Да и сами бы посидели.

— Спасибо!

Деваха хихикнула. Потом, вдруг сделав серьёзное лицо, тоже засобиралась:

— Ну,