Сергей Бычков - Одна строчка в летописи
навечно, и тихо беззаботно заживём*.(1)
И ещё вот что, нечестивец, придумал, чтоб войско своё на победу держать: *Пусть не пашет ни один из вас хлеба ныне, будьте готовы на русские хлеба*.(1)
Хитёр был Мамай: на голод всех обрекал в случае поражения.
Оттого и воины ордынские бились не на жизнь с нами, но на смерть…
А столицей своей Орды он Москву решил сделать, имя новое для Москвы придумал — Сарай — Мамай.
1. Сказание о Мамаевом побоище
13
Ох и разсерчали, Фросюшка, бояре, услышав про Москву-то, плеваться стали на Мамая, а великого князя Дмитрия Ивановича Донского — славить. Потом мы князя Василия славили, боярство наше, а дале, Фрося, все пьяны стали и под стол яки снопы попадали, а я молодцом держался и ещё домой верхом на Гнедке прискакал.
— На Гнедке?! Да тебя, добра молодца, на руках дружинники князевы принесли, — качая головой, проговорила Ефросинья.
— Да?…Ну…так то тебе, Фросюшка, со слепу в темноте-то померещилось. То я у порога запнулся, вот и поддержали меня дружинники.
Захарий встал, поправил на боку саблю и направился к двери.
— Куда ты, старый? Ложись, отдохни, — приказала Ефросинья.
— Пойду внуков посмотрю, как бы, сорванцы, не передрались.
— А саблю-то зачем с собой тащишь? Повесь на стену.
— Дак, внучки пусть посмотрят, — ответил Захарий и вышел.
Ефросинья заулыбалась. Она знала, что Захарий под старость стал любить похвастать, и, наверняка, сейчас он обойдёт всю слободу и всем встречным будет хвалиться подарком самого князя Василия.
Ефросинья не любила этого, но сейчас подумала:
— Пусть похвалится сокол мой ясный, чай заслужил.
Через несколько дней в избу постучался молодой монах. Вошедши в избу, он поклонился и замер, удивлённый воинсвенным видом Захария, прогуливающегося по избе с саблей на поясе.
— Мир дому вашему, — наконец выговорил он.
— Мир и тебе, добрый человек, — ответила Ефросинья.
Монах замялся, а потом, поклонившись ещё раз, промолвил:
— Захарий Иванович, князь Василий Дмитреевич отдал волю свою занести в летопись всё, что вы знаете про его батюшку Великого князя Донского и про Мамая-разбойника. С тем и пожаловал я по велению митрополита Московского.
— Кличут-то тебя как? — явно польщённый выпавшей честью, спросил Захарий.
— Никита.
— Присаживайся, Никита, за стол, сейчас моя хозяйка, Ефросинья Алексеевна, квасом с редькой тебя угостит, а потом и толковать будем.
14
Как Никита не отказывался, Захарий настоял на своём и, пока Никита ел, он выпроводил любопытных правнуков во двор.
Поблагодарив Ефросинью за хлеб и соль, Никита открыл свою сумму и достал оттуда дощечки, покрытые воском, и острые палочки.
— Записывать буду, — пояснил он, — а потом мужи учёные выберут из моих записей то, то что сочтут нужным.
Разговор явно не клеился. Всегда охочий порассказывать за жизнь Захарий сегодня словно язык проглотил. Он как будто стеснялся.
— Что ты, батюшка, мычишь, да не телишься, — укорила его Ефросинья.
— Дак дело-то сурьёзное, тут думать надобно, что сказать, — ответил Захарий.
Никита, увидев его затруднение, решил как-то помочь.
— Захарий Иванович, а Пересвета вам доводилось видеть?
— Пересвета? — тут же загорелся Захарий, — да кто же его, богатыря русского, не знал в то время? Чистый Илья Муромец! Царство ему небесное. Знамо дело, встречал. Он из бояр был, из Брянских, воевода. Страсть был умён в расставлении полков. Где Пересвет полки поставил, там всегда супротивника били. Любил его наш Дмитрий Иванович, а Пересвет ему верным слугой был.
— Вот как? — удивился Никита. — А в летописи я этого не видывал, по летописям-то он инок, при Троицком монастыре состоял. Как же так, Захарий Иванович, воевода — и вдруг в монастырь подался?
Помолчав ещё немного, как бы собираясь духом, Захарий начал свой рассказ:
— Беда с ним приключилась. Года за три до Куликовой битвы пришёл на земли нижегородские татарский царевич Арапша. Дмитрий Иванович уже тогда силу свою знал и воспротивелся Орде чумазой. Послал он в помощь Нижнему Новгороду полки свои московские, а Пересвета воеводой назначил. Невелик был Арапша силой и усмирить его князь хотел, да только позор полки русские для себя нажили. Он, Арапша, сказывали, зело мал ростом был, но воин матёрый. Схоронился он в лесах мордовских, словно в степь ушёл., а сам соколов наших стерёг.
Поискали Арапшу полки Пересвета — не видно нигде поганого. Послали дозоры далёкие войско стеречь, а сами бражничать принялись на берегу реки Пьяне. Поостерёг Пересвет князя (командовал Иван Дмитревиеч Нижегородский), но не послушал тот.
15
Молод был, яки трава муравая через неделю, как снег истает. Доспехи сняли и мёд хмельной по кругу пустили. Арапша же тем временем сбил дозоры без крика и шума, а потом уж над пьяным-то войском русским покуражился. Налетел, словно смерч, и погубил всех соколов пьяных, а кого и в полон взял. Дорога была открыта ему, пошёл он смело города русские жечь…
Спустя какое-то время послал князь Дмитрий Иванович посольство в Орду повыкупить душ христианских из их полона и привезли ему Пересвета. Он цел оказался, а князь Иван Дмитриевич погиб на Пьяне реке. Упал Пересвет в ноги князя и заплакал, как дитяти малое:
— Прости ты меня, государь, за ум мой скомороший. Дозволил я Арапше побить дружину славную. И зачем ты, княже, дал откуп великий за душу мою тёмную! Поделом мне было всю жизнь в плену сидеть ордынском.
Поднял его Дмитрий Иванович, поцеловал и простил. Но Пересвет, совестливая душа, не смог боле людям в глаза смотреть. И попросил князя отпустить его с миром в Троицкий монастырь к Сергию Радонежскому грех свой перед Русью замаливать. С тем и ушёл. Жене своей только весточку послал: не жди, мол, и прости.
Захарий замолчал, а Ефросинья зашмыгала носом.
— Не знал я этого, Захарий Иванович, — промолвил Никита, благодарствую за ум-разум. Зато дальше я всё знаю из разговоров в народе как Пересвет-богатырь зачинщиком битвы был и погубил басурманина Челубея. Правда, в летописи Софония Рязанца (1) этого момента почему-то нет. Как так? Почему он не описал этот геройский поединок?
— Ой ли, Никита, — усмехнулся Захарий, — всё ли ты ведаешь? Считай, полтысячи бояр именитых пало в тот день, да двенадцать князей. Ведаешь?
— Ведаю, Захарий Иванович.
— Все они похоронены князем Дмитрием Ивановичем на Непрядве реке при Куликовом поле. Ведаешь?
— Ведаю.
1. Первая летопись о битве. Написана не позднее 1393 года.
16
— А Александра Пересвета убиённого через всю Русь-матушку везли в Москву и с почестями положили в Симоновском монастыре.
Вот и спрашиваю я тебя: за что честь такая ему выпала?
За поганого Челубея?
— Не-е зна-а-ю, — удивившись такому повороту, в растяжку ответил Никита, — я и не задумывался над этим. А, действительно, почему, Захарий Иванович?
— Потом скажу, когда по порядку до битвы дойдём, — уклонился Захарий, довольный, что загадал загадку учёному монаху и подмигнул Ефросинье.
Ефросинья одобрительно кивнула мужу, мол, знай наших и неожиданно предложила мужикам выпить мёда.
— А что? — сразу оживился Захарий, — выпьем, Никита?
— Вроде бы грех пить в постный-то день, — зачесал затылок Никита, — да Бог простит: уж больно велика честь выпить с самим Захарием Тютчевым.
Они стали выпивать, а Ефросинья никак не могла наудивляться на своего Захария. Как он помнит всё? Стар же, как пень мохом поросший. Вот она, хотя и слышала от мужа все эти истории много раз, которые он вначале рассказывал для сынов, потом для внуков, а теперь и для правнуков, тут же забывала все даты и имена. Уже через пять минут она не могла сказать, как звали хана, о котором рассказывал в очередной раз её муж — то ли Манра, то ли Хонжа, то ли Возжа. И как он может в этаком-то возрасте помнить все эти басурманские имена?
В деда своего, наверное, — подумала она в очередной раз, — свекровь сказывала, что память у него острой, как у юноши до самой смерти была. Вот и Захарий такой же: все считалки детские помнит. Прибегут, бывало, правнуки со двора и спрашивают:
— Деда, деда! Расскажи нам считалку про пирожки с зайчатиной, мы в прятки хотим поиграть, да считалку забыли. Захарий им и расскажет. А вот она уже всё позабыла: и как с подругами в куклы играла, и какие у них были считалки.
Никита собрался уходить и начал собирать свои дощечки.
— Поведай, Никитушка, что ты там накорябал. — попросил Захарий. — Дюже интересно.
17
Никита взял в руки дощечку и прочитал:
Что за шум над рекою над Пьяною,
Эхом смертным над Русью разносится?
То ордынцы, лисицам сподобившись,
