Валерий Волошин - Ленинград — срочно...

«И зачем Соловьев меня вызвал, Москву, что ли, решил вспомнить? — обеспокоенно подумал Осинин и вдруг мысленно себя одернул: — Да о чем это я? До мелочей ли сейчас? Ведь война!.. Нет, ясно, что-то срочное и важное. А ерунда всякая в голову лезет — видно, нервы… Все же немало покрутились на границе в последнее время, когда разворачивали «Ревени». Торопились, как чувствовали…» Начальника службы ВНОС в его кабинете не оказалось, и Осинин, потоптавшись, направился в отдел разведки, подумав, что полковник, возможно, находится там. По коридору штаба сновали офицеры, хлопали двери. В отделе разведки трезвонили телефонные аппараты, оперативники кого-то вызывали, что-то уточняли, делая пометки на карте, выбегали из кабинета, а возвращаясь, снова хватались за трубки и требовали какую-то «Фанеру», «Непоседу» или совсем уж нечто несуразное: «Африку»! Срочно «Африку»!.. «Ну и позывные, нарочно не придумаешь», — усмехнулся Сергей. Чтобы не мешать, он двинулся к выходу и в дверях столкнулся с полковником. От неожиданности остановился.

— Не путайся под ногами… Приехал — жди! — Соловьев легонько, словно пушинку, отодвинул Сергея в сторону и гаркнул: — Быстро сведения по Карельскому направлению для доклада начштаба!

Подбежал офицер с картой, которую полковник от нетерпения чуть ли не вырвал у него из рук. Не взглянув больше в сторону Осинина, Соловьев стремительно вышел. Но вскоре снова появился и подозвал его к себе.

— Значит, так, рассусоливать мне с тобой, товарищ воентехник первого ранга, некогда. Обстановка… — он махнул огорченно рукой. — Хотел было побеседовать обстоятельно, потому и вызвал. Но теперь не до разговоров. — Полковник оценивающе окинул взглядом Осинина и одобрительно-шутливо пробасил: — А ты малец, да удалец! «Ревени» к сроку подготовил. Идут от них донесения! И Бондаренко тебя хвалит…

У Осинина невольно вырвалось:

— Как — и Бондаренко?!

— Да, комбат тобой доволен. Так держать!.. А теперь слушай задачу, — посуровел Соловьев. — Батальону передается станция дальнего обнаружения типа «Редут». Я уже сообщил Бондаренко. Установка стационарная — это экспериментальный полигонный макет физико-технического института, сейчас она находится в Токсово. Необходимо срочно подготовить боевой расчет, принять станцию и начать работу… Кодированные донесения будете сообщать по телефону. Для дублирования связи развернешь радиостанцию. Но пользуйтесь ею лишь в крайних случаях: при обрыве линии, и то во время налета. Сам понимаешь, это для того, чтобы исключить возможность радиоперехвата.

Кодовое наименование установки — «Редут-1». Работай в Токсово до тех пор, пока не пришлю инженера. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник!

— Да… Инженера мы уже нашли. Ученый, кандидат наук. Может, слышал о Червове? Нет? Ученик Бонч-Бруевича, заведовал лабораторией, магнетроны изобретал. Доброволец! Призываем его в качестве военинженера третьего ранга. Так что тебе ждать недолго… Вопросы есть?

Осинин заколебался на мгновение, но все же решился и спросил:

— А что, товарищ полковник, «Редут-1» есть, значит, должны быть и другие «Редуты»: второй, третий…

Соловьев нахмурился, недовольно буркнул:

— Задал бы вопрос полегче. — И, видно вспомнив те, прошлогодние испытания в Москве, напустился на Сергея: — Сам ведь руку тоже приложил: забыл, как со своими идеями перед начальством распинался?! А теперь радиозавод с выполнением заказа тянет. Конструкторы все чего-то дорабатывают.

Осинин опустил голову. Чтобы как-то смягчить полковника и оправдаться, глухо предложил:

— А может, попросить пока «Редуты», которые мы тогда опробовали? Из Баку при мне еще одну установку привезли на полигон в Москву. Правда, потрепали ее изрядно. Вдруг они там еще стоят, зачехленные, без дела? — с надеждой посмотрел Сергей на Соловьева.

— Так они и ждут тебя, — усмехнулся тот. — Хотя… чем черт не шутит. Позвоню-ка в Москву Лобастову!

…Осинин возвращался в Песочную, а мыслями он уже был в Токсово. «Где взять в боевой расчет старших операторов? В батальоне по пальцам можно пересчитать тех, кто знаком с «Редутом». Но и они отправлены на усиление расчетов РУС-1. Не хватает специалистов. А готовить их должен в первую очередь я — как инженер батальона…»

Вспомнив о комбате, Осинин почувствовал себя виноватым: «Поспешил вот осудить человека, не разобрался. В сущности, Борис неплохой мужик. За дело болеет. Всей душой. А уж организаторские способности — будь здоров! Попробуй запустить такую махину…»

Небо серело, закутывалось в грязно-белесый войлок. От Ленинграда фронт находился далеко, и Осинин не догадывался, что уже в эту ночь ленинградцы впервые услышат ставшие потом такими привычными слова: «Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..» Она будет длиться сорок одну минуту, а в районе Песочной рухнет, объятый пламенем, первый сбитый вражеский стервятник, пытавшийся прорваться к Ленинграду. Это и было первое боевое крещение бойцов ПВО.

Меня родители нарекли Игорем. Но сколько ни талдычу об этом во взводе, все обращаются ко мне не иначе как Гарик. А мне уже девятнадцать!

Ох уж эта белая ночь! Чудная она — ни тебе луны, ни звезд. То ли дело в родной Одессе! Тьма-тьмущая, а звезды по всему распахнутому небосводу… А как же теперь мама?! Что будет с ней? По радио передавали — Одессу бомбили!

Эх, на фронт бы… Ну какой толк сидеть в этой гнилой яме и пялиться на небо. Еще слушать надо: летит — не летит… Только вряд ли сюда фашист долетит — фронт-то вон аж где. Да, незавидная роль, ну какой из меня наблюдатель-«слухач»! Зря, что ли, «Редут» осваивал?..

Конечно, Коле Калашникову и тем парням, что с «Ревенями» уехали, больше повезло. Мне бы такую жизнь. Уже, видно, воюют… Да-а!.. От Калашникова и пошло — Гар-ри-ик… Чушь какая! Игорь я.

Тогда, в Баку, мы, остриженные наголо, после баньки впервые надели военную форму. Николай оглядел меня с ног до головы и расхохотался:

— Ты, паря, случаем не из цирка, не в коверных ходил?

— На себя лучше погляди, — говорю, — обмундирование торчком, уши как лопухи.

— Ну ты, говорун, — двинулся вперед Калашников с таким видом, что мне сразу вспомнился его однофамилец из известного лермонтовского сочинения… Правда, этот Калашников долговязый и белобрысый, родом из воронежской Бутурлиновки, но ручищи и у него были не дай боже! Сердце защемило. Калашников и говорит:

— Пошли-ка, паря, к турнику. — А через минуту, подхватив меня под мышки, легонько оторвал от земли. — Хватайся!

Делать нечего. Схватился. Повис. Подтянуться не могу. Спрыгнул.

— Нет, в цирк бы тебя не взяли, — серьезно сказал Николай. — Слабоват. Как кличут-то?

— Игорем…

— В общем, так, Гар-ри-ик, будем теперь заниматься, мозоли на ручонках растить.

Так и прилипло — Гарик да Гарик… А может, подойти завтра к воентехнику первого ранга Осинину, попроситься, чтобы и меня отправили на «Ревень». Чем я хуже других?! Чего торчать в этом окопе — тут еще, чего доброго, комарье сожрет. Зудят, зудят… Но комаров вроде нет. Что же зудит, душу наизнанку выворачивает! А вдруг это…

Спешно накручиваю ручку телефона, надо сообщить дежурному по штабу. Пусть на всякий случай зенитчиков предупредит. Они поблизости расположились, за рощицей.

— Товарищ лейтенант, наблюдатель Микитченко докладывает! — кричу в трубку. — Кажется, летит!..

— Хорошо. Мы уже знаем… — в трубке щелкнуло. Удивляюсь: кто же опередил? Ах да, «Ревени» ведь тоже не дремлют… А я, старший оператор, все зачеты по установке сдал на «пять» — и сижу тут как шут гороховый.

Выскакиваю из ямы, ну ее к ляду. Отчетливо слышу гул, натужный, тревожный. Забухали зенитки, всполохи разрывов вспороли небо.

Стою как вкопанный. Где же он?.. Зловещий гул нарастает, и вдруг из-за верхушек сосен выплыл самолет-громадина. Черные кресты на крыльях и фюзеляже приковывают взгляд. Бомбардировщик явно теряет высоту, за ним тянется черный шлейф.

— Подбили! По-од-би-и-или! — ору не своим голосом. Он проходит надо мной на высоте метров двухсот. И тут сердце сжалось, я ахнул: от брюха самолета отделилась бомба, увеличиваясь в размере, она с чудовищной быстротой падает прямо на меня!

Цепенею от страха, завороженно смотрю на бомбу. Ноги ватные. «Неужели это конец?! — проносится в голове. — Так глупо погибнуть! И повоевать не пришлось!..»

Бомбу по инерции относит чуть в сторону. Она ударяется о крышу заброшенного сарая и, срикошетив, отлетает еще дальше, к вещевому складу. Взрыв оглушительной силы сотрясает землю. Крутая волна горячего воздуха шибает в лицо. Уши будто заткнули ватой. Кто-то глухо кричит. Ноги подкашиваются, я уже стою на коленях. В висках бьют молоты, но душа ликует: сбили гада!