Евгений Салиас - Засекинский дом
Однажды, вскорѣ по воцареніи государя Александра I, въ желтой гостиной появился высокій помостъ, а на немъ гробъ, въ которомъ виднѣлся на подушкѣ величавый профиль. Москвичи со всѣхъ концовъ шли поклониться праху.
Это былъ безболѣзненно и мирно скончавшійся именитый вельможа. День похоронъ екатерининскаго «орла», генералъ-аншефа россійскихъ войскъ, графа Сергѣя Сергѣевича Засѣкина, много лѣтъ спустя, поминала вся Москва. Вся она — и знатная, и простая, и нищая — была на ногахъ. Казалось, что все золото и серебро, но и всѣ лохмотья московскіе сошлись вмѣстѣ, чтобы проводить въ Донской монастырь останки сугубо именитаго гражданина.
VI
Графы Михаилъ и Николай Сергѣевичи, два сына вельможи, раздѣлились, но состояніе было на столько велико, что графы Засѣкины были оба, все-таки, одни изъ богатѣйшихъ людей въ имперіи.
Михаилу Сергѣевичу, конечно, достался именуемый москвичами «3асѣкинскій домъ». Николай Сергѣевичъ перебрался на жительство въ Петербургъ. Выстроивъ себѣ тамъ палаты не хуже дома старшаго брата, онъ сталъ служить въ иностранной коллегіи и веселить балами и пирами общество, дворъ и гвардію.
Михаилъ Сергѣевичъ остался проживать въ Москвѣ и вскорѣ занялъ праздныхъ москвичей перемѣнами, какія совершались въ Засѣкинскомъ домѣ.
На дворѣ появились строительные матеріалы и рабочіе, и въ шесть мѣсяцевъ времени предъ Засѣкинскимъ домомъ появилось восемь колоннъ, а по бокамъ дома въ видѣ двухъ крыльевъ полукружіемъ двѣ большія террассы на колоннадахъ, легкія, граціозныя, чрезвычайной красоты. Архитекторъ итальянецъ, нарочито выписаный, не самъ придумалъ, а скопировалъ крылья собора Св. Петра въ Римѣ. И Засѣкинскій домъ сталъ сразу самымъ красивымъ домомъ на всю имперію. Графъ Михаилъ Сергѣевичъ, не воинъ и сановникъ, а только богачъ и хозяинъ, жилъ мирно и скромно, безъ особыхъ пиршествъ и празднествъ. Москвичи могли только любоваться ввечеру сотнями огней въ огромномъ и красивомъ Засѣкинскомъ домѣ. Яркой волной освѣщалъ онъ изъ своихъ оконъ далекое пространство темнаго квартала. Новоизобрѣтенное освѣщеніе лампами «карселями» было страстью графа. Домъ былъ переполненъ народомъ вольнымъ и крѣпостнымъ. Сколько обыватели ни старались перечесть дворню графа, но ни разу не сочли и только спорили. Кто сказывалъ прислуги триста человѣкъ въ домѣ, а кто говорилъ, что и до полъ-тысячи наберется.
И только разъ двинулся изъ дому его владѣлецъ. Но въ эти дни вся Москва волновалась, поднималась и спасалась. Былъ роковой двѣнадцатый годъ. Французъ былъ уже давно въ предѣлахъ россійскихъ и подошелъ къ Москвѣ.
Втеченіе трехъ недѣль была денно и ночно суетня, и кипѣла работа въ Засѣкинскомъ домѣ. Укладывали всѣ диковины, всѣ сокровища. Человѣкъ двѣсти неустанно работали и едва успѣли все уложить и все увезти въ тульскую вотчину. Кое-что, правда, зарывали въ обширныхъ подвалахъ, но творили это ночью и тайно, боясь предателей.
И Засѣкинскій домъ вдругъ опустѣлъ, но не надолго… Прошелъ мѣсяцъ, и домъ снова засіялъ огнями. Но какъ-то чудно было въ немъ. Для обывателей казались тутъ чудеса въ рѣшетѣ. Стоялъ тутъ со свитой Бонапартовъ фельдмаршалъ.
Въ домѣ и во дворѣ кишмя кишѣли всякіе офицеры и солдаты въ удивительныхъ мундирахъ. На дворѣ были и повозки, и лошади, и пушки. Сюда же приводили русскихъ офицеровъ и солдатъ, но они попадали въ Засѣкинскій домъ, какъ въ пасть львиную.
Въ желтой гостиной почти безвыходно сидѣлъ — писалъ, ѣлъ и спалъ — самъ фельдмаршалъ.
Но все минуетъ на свѣтѣ, и нѣтъ худа безъ добра. Отъ француза и слѣда не осталось. Былъ одинъ слѣдъ — Москва въ развалинахъ, дымящаяся. Но это не было французскимъ слѣдомъ. Сами же москвичи додумались, какъ прогнать французовъ. Выкурить! И выкурили…
Засѣкинскій домъ въ глубинѣ большаго двора, да еще защищенный большимъ и густымъ садомъ, да вдобавокъ заключавшій въ своихъ стѣнахъ Наполеоновскаго фельдмаршала, разумѣется, остался цѣлъ и невредимъ, какъ островъ среди пламеннаго моря. Не прошло года, какъ вся Москва снова возродилась изъ пепла, еще болѣе бѣлокаменная, будто умывшись въ огнѣ. Засѣкинскій домъ былъ снова давно полонъ и снова весело свѣтился. Всѣ сокровища изъ вотчины и изъ подваловъ опять были на своихъ мѣстахъ. За то вернувшійся въ свой домъ графъ Михаилъ Сергѣевичъ, пользуясь тѣмъ, что весь околодокъ Николы Линючаго выгорѣлъ, какъ и вся Москва, тотчасъ же купилъ два погорѣлыя мѣста въ улицѣ, направо и налѣво отъ дома. Черезъ годъ по бокамъ Засѣкинскаго двора высились два дома на улицу, играя роль флигелей, и въ этихъ домахъ размѣстилась громадная дворня, освободивъ отъ себя домъ для господъ. Семейство графа было уже очень большое. Вѣрнѣе сказать, въ Засѣкинскомъ домѣ было шесть семействъ. Всѣ пять дочерей графа были замужемъ и жили съ мужьями и дѣтьми при отцѣ. Главныя же и лучшія горницы занималъ со своей семьей единственный сынъ, Павелъ Михайловичъ, чудной, робкій, почти душевно больной. Какимъ образомъ у генералъ-аншефа оказался слабоумный внукъ, а у Арины Матвѣевны такой правнукъ, рѣшить мудрено. Мать Павла Михайловича была изъ древнѣйшаго россійскаго рода князей Сицкихъ. Графъ Михаилъ Сергѣевичъ любилъ равно всѣхъ своихъ дѣтей и считалъ, что законъ, дающій дочери право только на четырнадцатую часть, несправедливъ и даже безсмысленъ.
— Ужъ тогда прямо пускай издадутъ для дворянъ законъ о майоратахъ! — говорилъ онъ. — Сынъ будетъ богачъ, какъ и я былъ, а всѣ пять графинь Засѣкиныхъ пойдутъ въ компаньонки или въ монахини, если не выйдутъ достойно замужъ.
Разумѣется, графъ на этомъ основаніи распорядился такъ, что каждой изъ своихъ дочерей назначилъ большое приданое и всѣхъ выдалъ отлично замужъ. Сына, обиженнаго природой, неспособнаго ни на что, но добраго и тихаго, графъ женилъ на дочери друга своего, курляндскаго барона, давно поселившагося въ Москвѣ.
Молодая графиня Засѣкина была женщиной не дюжинной, хорошей женой и невѣсткой. Свекоръ упрекалъ ее только за то, что она была какая-то «сонная». Въ дѣйствительности, графиня была совершенно болѣзненное, худосочное существо, скрипѣвшее и хворавшее безъ всякихъ видимыхъ болѣзней. У нея всего было понемножку, отъ ревматизмовъ до періодическихъ флюсовъ на щекахъ отъ вѣчно болящихъ зубовъ.
Слабоумный графъ Павелъ и графиня Доротея, перешедшая въ православіе подъ именемъ Даріи, были четой странной. Графъ былъ ростомъ и видомъ въ дѣда генералъ-аншефа, а лицомъ въ прабабку Арину Матвѣевну, и былъ поэтому красивъ собой, но умственно онъ не имѣлъ съ предками ничего общаго и былъ прямо негативомъ ихъ.
Графиня была очень неглупа и образована, занималась переводами съ нѣмецкаго и французскаго на русскій языкъ ради собственнаго развлеченія, хорошо рисовала акварелью, была музыкантшей. Но все это она дѣлала совсѣмъ автоматически. Хворости заѣдали ее. Маленькая ростомъ, съ блѣдно-зеленымъ цвѣтомъ лица, она еле говорила, тихо двигалась, кисло улыбалась и была безучастна ко всему, — «истинная соня», какъ прозвалъ ее свекоръ.
Рожденіе на свѣтъ сына и двухъ дочерей совсѣмъ разстроили ея здоровье, и она въ 25 лѣтъ отъ роду была уже чахоточной и на ладонъ дышала.
VII
Прошло опять немало лѣтъ. Въ тѣ дни, когда Москва волновалась и толковала, кто будетъ царствовать, кто наслѣдуетъ престолъ россійскій — Константинъ или Николай, въ Засѣкинскомъ домѣ тоже волновались.
Юный графъ Михаилъ Павловичъ, давно потерявшій дѣда, но равно потерявшій и слабоумнаго отца, жилъ съ вѣчно хворой матерью и съ двумя сестрами. Ему было уже восемнадцать лѣтъ, и онъ собирался на службу, А мать говорила, что будетъ счастіе великое, если воцарится великій князь Николай Павловичъ. Если же вступитъ на престолъ великій князь Константинъ Павловичъ, то имъ будетъ хуже: нѣтъ тѣхъ же ходовъ при дворѣ.
Засѣкинскій домъ казался глухъ и сумраченъ. По смерти стараго графа Михаила Сергѣевича, дочери его со своими семьями выѣхали изъ Засѣкинскаго дома въ разныя стороны — кто въ Петербургъ, или въ провинцію, по мѣсту служенія мужей, или въ вотчины, полученныя въ приданое.
Вдова графа Павла Михайловича, теперь женщина еще только тридцати пяти лѣтъ, жила скуповато, скромно и всячески берегла состояніе своего любимца Мишеньки. У нея была цѣль. Съ тѣхъ поръ, что она овдовѣла, она задумала всякими путями снова накопить то, что потерялъ сынъ, представитель именитаго рода, вслѣдствіе раздѣла его отца съ сестрами. Приданое, данное его дѣдомъ его пяти тетушкамъ, сильно умалило состояніе. А вѣдь онъ единственный на Руси потомокъ знаменитаго екатерининскаго вельможи, генералъ-аншефа Сергѣя Сергѣевича, такъ какъ родъ графа Николая Сергѣевича, поселившагося въ Петербургѣ, прекратился. Хотя отъ питерскаго дяди послѣ его смерти и досталось по закону наслѣдство, но оно явилось подспорьемъ, а не обогащеніемъ.
