Артур Конан Дойл - Корреспондент газеты
— Да, здесь безопасно, но не комфортабельно, — произнес Скотт. — Теперь бы хорошо выпить виски с сельтерской водой. Но, право, Мортимер, нам везет. Подумайте, что скажет генерал, когда он узнает, что первое сражение выдержал отряд прессы. Подумайте-ка о представителе «Рейтера»! Он-то торопился в авангард!
— И пенсовые джентльмены тоже останутся с носом. Как на потеху, они безнадежно опоздали.
— Ей Богу, эта пуля, кажется, убила кусавшего меня москита!
— Один из ослов тоже убит.
— Ну, уж это совсем скверно! Как мы теперь повезем наш багаж в Хартум?
— Не огорчайтесь, мой милый. Вы разве забыли, какие великолепные телеграммы мы пошлем в газеты? Я точно вижу напечатанные жирным шрифтом заголовки! «Нападение на коммуникационную линию. Убийство британского инженера. Нападение на представителей прессы». Разве это не хорошо?
— А вот интересно, какой будет следующий заголовок, — произнес Анерлей.
— «Поранение нашего собственного корреспондента!» — воскликнул Скотт, падая на спину.
Но он сейчас же собрался с силами, встал и произнес:
— Пустяки, они меня только слегка щелкнули по колену. Однако становится жарковато, и я теперь, пожалуй, признаюсь, что в литературном клубе в настоящую минуту лучше, чем здесь.
— У меня есть пластырь, если хотите.
— Пластырь потом, а теперь нам предстоит маленькое удовольствие: они нас, наверное, атакуют.
— И то: они приближаются.
— У меня превосходный револьвер, но, к сожалению, он очень сильно отдает. Если мне нужно исправить пищеварение какому-нибудь человеку, я всегда целю в ноги… Боже мой! Они погубили наш котел!
И действительно. Раздался звук, похожий на сильный удар гонга. Ремингтоновская пуля пробила котел, в котором кипела вода, и над костром поднялся громадный клуб пара. Из-за скал раздались дикие ликующие крики арабов.
— Эти идиоты воображают, что они нас взорвали. Теперь они нас непременно атакуют. Уж это будьте благонадежны. У вас есть револьвер, Анерлей?
— Нет, но у меня есть двуствольное охотничье ружье.
— Чувствительный человек! Вы точно предугадывали, что вам нужно. Ну, да ничего, сойдет и ружье. А патроны у вас какие?
— Такие же.
— Ну, ничего, ничего… сойдет! Смотрите, какой у меня револьвер основательный! Но все равно из какого инструмента ни убивать этих мерзавцев.
— Чего тут рассуждать! — воскликнул Скотт. — Надо защищаться, как придется. Женевская конвенция не обязательна для Судана. Давайте-ка обрежем пули, чтобы они были более действенны. Когда я был на войне в Тамане…
— Погодите немножко, — сказал Мортимер, глядя в бинокль, — кажется, они идут…
— Надо заметить время, — произнес Скотт, вынимая часы, — ровно семнадцать минут пятого.
Анерлей лежал за верблюдом, глядя с неотступным вниманием на скалы. Виден был только дым от выстрелов; самих же нападающих видно не было. Что-то страшное и странное было в этих невидимых людях, которые упорно преследовали свои цели и придвигались к ним все ближе и ближе. Он слышал крик арабов после того, как лопнул котел, и затем чей-то громовой голос прокричал что-то по-арабски. Скотт пожал плечами.
— Скажите, пожалуйста, еще не взяли нас, а уже собираются…
Анерлей хотел спросить у Скотта значение этого приказания, но не спросил, боясь, что это отзовется скверно на его нервах.
Стрельба началась на расстоянии ста ярдов. У журналистов дальнобойных винтовок не было, и отвечать на выстрелы они не могли.
Если бы арабы продолжали эту тактику, то журналистам пришлось бы или сделать отчаянную и сопряженную со страшными опасностями вылазку, или продолжать лежать за верблюдами, подставляя себя под выстрелы и ожидая помощи. Но, к счастью, негры не любят сражаться винтовками, о стратегии они понятия не имеют и стремятся всегда к рукопашной. Так и теперь дервиши стали быстро приближаться к врагам.
Анерлей первый увидел человеческое лицо, глядевшее на них из-за камней. Он увидал громадную, мужественную, с сильно развитыми челюстями голову чисто негрского типа. В ушах блестели серебряные серьги. Этот человек поднял вверх руку, в которой держал винтовку.
— Стрелять? — спросил Анерлей.
— Нет, это слишком далеко, ваш выстрел будет совершенно бесполезен.
— Однако какой это живописный негодяй! — произнес Скотт. — Не снять ли нам его, Мортимер? А вот и другой!
Из-за другой скалы выглянул красивый темноволосый араб с черной остроконечной бородой. На голове у него была зеленая чалма, свидетельствовавшая о том, что этот араб — хаджи. Лицо его было нервно и возбуждено. Было совершенно очевидно, что это закоснелый фанатик.
— У них всякой твари по паре, — засмеялся Скотт.
— Этот араб из племени баггарас. Чрезвычайно воинственное племя! Это опасный человек! — заметил Мортимер.
— Да, вид довольно-таки гнусный! А вот и другой негр.
— Целых два. По внешнему виду из племени дингас. Из этого племени вербуются наши черные батальоны. Сражаясь, дингас не думает о том, за кого они сражаются. Они любят войну для войны. Если бы эти идиоты были поумнее, они понимали бы, что арабы — их наследственные враги, и что мы их естественные друзья и союзники. Поглядите-ка на этого дурака, как он лязгает зубами на людей, освободивших его от рабства арабов.
— Но как же вы это объясняете? — спросил Анерлей.
— А вот погодите, как он подбежит поближе, я ему объясню все своим револьвером. Глядите в оба, Анерлей. Они бегут на нас.
И действительно, атака началась. Впереди бежал араб в зеленой чалме, за ним бежал великан-негр с серебряными серьгами в ушах. Другие два негра следовали позади.
Когда дервиши стали спрыгивать один за другим со скалы, Анерлею вспомнились школьные времена, как он и его товарищи прыгали через низкие заборики. Эти дикари были великолепны. Плащи их развевались, сталь зловеще блестела.
Эти мелькающие в воздухе черные руки, эти бешеные лица, этот топот быстро бегущих ног, — ах, как все это было красиво!
Покорный закону, британец привык уважать человеческую жизнь. Жизнь для него священна. Молодой журналист никак не мог по этой причине понять, что эти люди приближаются затем, чтобы его убить. Было ему также непонятно и то, что и он имеет полное право отправить этих бегущих людей на тот свет.
Он глядел на эту картину, как зритель, и наслаждался ею.
— Ну, стреляйте же, Анерлей! Цельтесь в араба! — крикнул чей-то голос.
Анерлей поднял ружье и нацелился прямо в темное свирепое лицо. Он спустил курок, но лицо приближалось, делаясь все больше и свирепее. Около Анерлея загремел выстрел, затем другой, и он увидел, как темная грудь араба окрасилась кровью. Но, несмотря на это, араб продолжал бежать.
— Стреляйте же, стреляйте! — закричал Скотт. Снова Анерлей спустил курок, и снова его ружье дало осечку. Раздались два пистолетных выстрела, и большой негр упал, поднялся и снова упал.
— Да стреляйте же вы, сумасшедший! — крикнул бешеный голос.
Но в эту минуту араб перепрыгнул через убитого верблюда и наступил ногой на грудь Анерлея. Последнему показалось, будто он грезит, точно во сне: он боролся с кем-то, лежа на земле, а затем около самого его лица произошел какой-то ужасный взрыв, и он погрузился в небытие. Сражение для него кончилось.
— До свидания, дорогой товарищ! Вы скоро поправитесь. Отдохните немножко.
Это был голос Мортимера. Анерлей открыл глаза и, как в тумане, увидал лицо в очках и почувствовал на плече тяжелую руку.
Рядом с ним стоял Скотт, который в эту минуту подпоясывался. Скотт сказал:
— Жалко нам вас оставлять, но что же делать? Надо поспешать на телеграф, чтобы известие появилось в завтрашних утренних изданиях.
— Мы поместим в телеграмме, что вы были ранены, и ваш редактор поймет, почему он не мог получить от вас известия. Если подъедут представители «Рейтера» или корреспонденты вечерних пенсовых газет, то не говорите им ничего. Аббас будет за вами ухаживать, а мы вернемся завтра после полудня.
Анерлей слышал все эти слова, но отвечать у него не было силы. Он видел, как два всадника, одетые в желтое, уселись на своих гладких вороных пони и уехали. Фигуры их постепенно исчезали между скалами. Память Анерлея заработала, и он вспомнил все, что произошло. Он понял, что случай сразу прославиться ускользает от него. Правда, столкновение было ничтожное, но ведь это первое столкновение за всю войну. А большая публика в Англии жаждет новостей. Телеграмма о сражении появится в «Интеллигенции», появится в «Лурьере», и только в одной «Ежедневной Газете» не будет об этом ни слова. Эта мысль была ему так неприятна, что он даже привстал. Во всем теле он чувствовал страшную слабость, голова кружилась, и для того, чтобы не упасть, он должен был схватиться за ствол пальмы. Великан-негр лежал на том же месте, где был убит. Его громадная грудь была пронизана пулями, и на каждой ране сидели кружком мухи.
