Артур Конан Дойл - Корреспондент газеты
— И это, по вашему мнению, хорошо? — задумчиво спросил Анерлей.
— А почему нет?
— Да, ведь, помилуйте, это своего рода конокрадство. И потом этот Вестлэк лгал…
— Ну, батюшка, я готов и лошадь украсть или соврать, только бы доставить газете телеграмму в столбец, и притом такую, какой в других газетах нет. Что вы скажете на это, Скотт?
— Я готов на все, кроме убийства, — ответил тот.
— Но и в этом я вам не поверю, — шутливо заметил Мортимер.
— Ну, извините, газетного человека я ни за что не убил бы. На такое деяние я гляжу, как на непозволительное нарушение профессионального этикета. Но другое дело, если мною и телеграфной проволокой стоит смертный. О, этот смертный должен опасаться за свою жизнь. Знаете, что я вам скажу, милый Анерлей, скажу откровенно: если вы хотите делать эту работу и в то же время считаться с требованиями совести, то вы напрасно приехали в Судан. Сидели бы лучше в Лондоне, дело бы лучше было. Мы ведем неправильную жизнь. Работа газетного корреспондента еще не приведена в систему. Верю, что в будущем условия нашей работы изменятся к лучшему, но это время еще не пришло. Делайте, что можете и как можете, но всегда старайтесь попасть на телеграф первым. Вот вам мой совет. И, кроме того, когда вам придется в следующий раз ехать на войну, заведите себе лучшую лошадь. Вы видите, какие у нас с Мортимером лошади? Мы можем состязаться друг с другом, но, по крайней мере, нам известно, что никто нас обогнать не может. Мы приняли свои меры, как видите.
— Ну, я далеко не так уверен, как вы, — медленно проговорил Мортимер, — лошадь обгоняет верблюда на двадцати милях, но на тридцати верблюд обгоняет лошадь.
— Как такой верблюд может обогнать лошадь? — с удивлением спросил Анерлей, указывая на мирно лежавших верблюдов.
Корреспонденты весело расхохотались.
— Нет, нет, Анерлей, не такой, а чистокровный, рысистый. На этих именно верблюдах дервиши и делают свои молниеносные нападения.
— Неужто эти верблюды идут скорее лошадей?
— Они выносливее лошадей. Верблюд идет все время одним аллюром и не нуждается ни в отдыхе, ни в корме. Дурная дорога ему тоже нипочем. В Гальфе устраивали состязания на далекие расстояния между рысистыми верблюдами и скаковыми лошадьми, и на тридцати милях верблюд выходил победителем.
— И все-таки упрекать себя нам незачем. Нам едва ли предстоит тридцатимильное путешествие. Полевой телеграф будет готов к будущей неделе.
— Так-то оно так. Ну, а что, если что-нибудь случится теперь?
— Верно, но поводов к беспокойству никаких. Эй, Абдул, начинай грузить верблюдов в пять часов. Часика три мы отдохнем. А что вечерних пенсовых джентльменов не видать?
Мортимер направил свой полевой бинокль на север и ответил:
— Не видать еще.
— А что, ведь пенсовые джентльмены способны путешествовать по такой жаре? Они на такие подвиги и годятся. Осторожнее со спичками, Анерлей, пальмовая роща — это своего рода пороховой магазин. Берегись пожара. Ну, пока до свиданья!
И старые корреспонденты, надев на лица сетки от москитов, погрузились немедленно в глубокий сон. Люди, привыкшие к жаре, и на открытом воздухе засыпают быстро и легко.
Молодой Анерлей стоял, прислонясь к пальме и куря трубку, он думал о советах, которые ему были только что преподаны. Несимпатичны ему были эти советы, но что же делать? Ведь эти люди обладают огромным опытом значительных военных корреспондентов. Не ему, новичку, учить их. Раз они действуют таким образом, то и он должен подражать их примеру. Спасибо им, по крайней мере, за честную откровенность. Они хоть научили его правилам той игры, в которой он принял участие. С волками жить — по-волчьи выть.
Стоял знойный полдень, и холодные воды Нила манили к себе измученное тело. Но купаться во время жары в Африке опасно. Воздух был точно раскален, и в нем гудели и жужжали невидимые насекомые. Это жужжание наводило сон. Ветра не было ни малейшего. Где-то вдали кричал удод.
Анерлей докурил трубку, выколотил золу и готовился лечь спать, как вдруг его глаза уловили в пустыне, по направлению к югу, какое-то движение.
К пальмам мчался во весь дух какой-то всадник.
«Должно быть, это гонец из армии», — подумал Анерлей. Но как раз в эту минуту солнце осветило всадника, и его подбородок засиял золотом. Эта рыжая борода сразу же дала возможность Анерлею угадать, кто это такой. Он узнал инженера Мерривезера, который возвращался. Но зачем, спрашивается? Ведь он так торопился увидеть генерала, а теперь возвращается, не достигнув цели своего путешествия. Неужели его лошадь отказалась идти дальше? Но нет, лошадь мчится во весь дух. Анерлей взял бинокль Мортимера и ясно увидал галопирующую лошадь и утомленного всадника на ней. Но куда же это он торопится?
В то время как Анерлей наблюдал в бинокль, всадник и лошадь нырнули в маленькую ложбинку и исчезли. Ложбинка эта была расположена около берега реки. Анерлей продолжал глядеть в бинокль, ожидая появления всадника, не минута проходила за минутой, а его не было видно. Маленькая ложбинка точно поглотила инженера с его лошадью.
Вдруг Анерлей вздрогнул. Он увидел между скал, около ложбины, серый дымок, который клубом полз по пустыне. Не медля ни минуты, он растолкал Мортимера и Скотта.
— Вставайте, господа, вставайте! Кажется, дервиши убили Мерривезера! — закричал он.
Оба корреспондента мигом вскочили и, схватившись за свои записные книжки, радостно воскликнули:
— А представителя «Рейтера» как раз здесь и нет!
— Мерривезер убит? Где? Когда? Как? Анерлей вкратце изложил им то, что видел.
— И вы не слыхали звука выстрела?
— Нет, не слыхал.
— Ну, это немудрено. Звук выстрела заглушается скалами. Но, господа, посмотрите, пожалуйста, на этих сарычей!
Две большие, черные птицы парили в голубом небе. Затем они стали описывать круги и спустились в маленькую ложбинку.
— Отлично! — произнес Мортимер и, уткнув нос в книжку, стал составлять телеграмму в редакцию. Затем он прочел телеграмму, которая гласила:
«Мерривезер обезглавлен дервишами. Возвращался, застрелен, изуродован. Коммуникационная линия прервана».
— Вы думаете, он был обезглавлен?
— Разумеется. Если убит, так и обезглавлен.
— Послушайте, Мортимер, ведь одни дервиши гнались за ним, а другие подстерегли его в ложбине? Стало быть, у них несколько маленьких партий.
— По всей вероятности, так.
— А почему вы написали, что он изувечен?
— Мне не впервой воевать с арабами; они всегда уродуют трупы.
— Но куда вы собираетесь, Мортимер?
— В Саррас.
— И я с вами! — воскликнул Скотт.
Анерлей в каком-то остолбенении наблюдал за товарищами. Ликуя по случаю важных новостей, эти люди, по-видимому, совершенно забывали о собственном положении. И они сами, и их лагерь, и их слуги находились в пасти льва.
Пока корреспонденты разговаривали, в воздухе раздались жесткие, невыносимые звуки:
«Ра-та-та-та-та!»
И пули засвистали над их головами, сбивая листву с пальм.
Испуганные слуги — их было шесть человек — забегали взад и вперед.
Команду принял на себя хладнокровный Мортимер. Скотт был слишком горяч для всего этого. Его кровь вся кипела, в предвкушении важных событий, которые можно протелеграфировать. Холодный, суровый Мортимер скоро образумил перепуганных слуг.
— Шали хенна! Эгри! — кричал он. — Коего черта вы испугались?
Поставьте вперед верблюдов! Так. Под ноги к ним поставьте ящики и чемоданы. Киэс! Или вы не слыхали никогда свиста пуль? Ослов ставьте вот сюда! Пони отведите назад. Не нужно, чтобы в них попали пули. Ну, эти арабы стреляют еще хуже, чем в 1885 году.
— Однако вот этот выстрел удачен, — произнес Скотт. Совсем близко раздалось шлепанье, точно в воду упал камень.
— В кого попала пуля?
— А вон в того черного верблюда, который жует жвачку. Пока Скотт говорил, животное, продолжая жевать, положило шею на песок и закрыло свои большие черные глаза.
— Этот выстрел стоит мне пятнадцать фунтов, — скорбно сказал Мортимер. — А как вы думаете, сколько их тут против нас?
— Мне кажется — четверо.
— Да, стреляют две безингеровские винтовки. Но здесь могут быть и копьеносцы.
— Не думаю. Это просто маленькая партия стрелков. Кстати, Анерлей, вы никогда еще не были под огнем?
— Никогда, — ответил молодой журналист, чувствовавший страшный нервный подъем.
— Любовь, бедность и война — вот три вещи, которые должен испытать всякий, кто желает жить полной жизнью. Подайте-ка мне эти патроны. И заметьте, Анерлей, боевое крещение, получаемое вами, очень снисходительно. Сидя за этими верблюдами, вы находитесь в такой же безопасности, как если бы вы сидели в курилке литературного клуба.
