Сергей Сергеев-Ценский - Синопский бой
— Конечно, один пароход туда же сунулся — хотел вернуть пограничный пост! Турки его большими силами заняли и артиллерии туда навезли вдоволь.
— Ничего, Серебряков им задаст пфейферу!
Нахимов сидел в замке большого стола, как всегда, когда он обедал в кают-компании. Около него разместились: капитан-лейтенант Воеводский, его племянник; мичман Фельдгаузен, один из его флаг-офицеров; старший врач «Марии» Земан; судовой священник о.Лука и близко к нему — мичман Варницкий с корабля «Три святителя».
Что скажет Нахимов — вот на что все целиком свое внимание устремил Варницкий, но адмирал в начале обеда держал себя только как хлебосольный хозяин, которому доставляет удовольствие заботиться о гостях; так что и начисто лысый со лба и затылка и с обильной перхотью на черной рясе о.Лука, и старший лекарь Федор Карлович, не привыкший ни в малейшей степени сомневаться в себе, шумоватый человек с апоплексически короткой и толстой шеей, и даже мичман Фельдгаузен, благообразный, хорошо вышколенный немчик, принимали эту заботливость адмирала как должное, — до того уж успели, видимо, привыкнуть к ней.
Однако очень возбужденные лица и громкие голоса были у обедавших за длинным столом, и вот, подняв голову и присмотревшись ко всем очень необычными, светло-голубыми и как будто прозрачными, неожиданными для вице-адмирала глазами, Нахимов сказал, ни к кому не обращаясь, точно про себя:
— В задор входят!.. Да, признаться, и есть отчего.
Белокурые, мягкие, короткие волосы, заметно покатый лоб, несколько скуластое худощекое лицо, однако не бледное — розовое, отчего выделялись белесые небольшие усы, в которых, правда, не было решительно ничего воинственного, — усы для формы, — длинноватый и острый твердый нос и правильно закругленный подбородок — часто видел таким Нахимова мичман Варницкий, но ему хотелось видеть его преобразившимся сообразно с теми переживаниями, которые были не только у мичманов, но и у всех почти за столом кают-компании «Марии».
Вот долетело до адмирала, должно быть, то, что было сказано в середине стола о мусульманском духовенстве, и он обратился к о.Луке:
— Есть известие, батюшка, будто султан на совещании со своими высшими сановниками колебался… колебался, да-с, объявлять ли войну, или подождать-с.
— Ну, еще бы не колебаться, — поспешил прожевать кусок курятины и отозваться о.Лука. — Дело не шуточное — война!
— Колебался, да и все министры тоже… Но вдруг вскакивает с места шейх-уль-ислам и кричит: «Да будет сабля султана остра!..» Значит, колебания прочь, объявляй войну России… Ты, султан, вынимай свою саблю, а мы, духовенство, вынем деньги. Шейх-уль-ислам, а? Этот пост у магометан ведь поважнее, чем патриарх константинопольский для нас, грешных… Мусульманский папа, а? И какой оказался воинственный!.. Впрочем, папы всегда бывали воинственны, особенно когда крест воздвигали на полумесяц.
— Но теперь-то уж, Павел Степанович, они, папы то есть, начали действовать обратным ходом: полумесяц натравливают на крест! Ведь вот что делают! — и, сказав это так, точно открытие сделал, о.Лука поглядел на Нахимова проникновенно и, выдержав необходимую паузу, потянулся к бутылке лафита.
Однако на слова о.Луки отозвался не адмирал, а лекарь Земан. Он засопел очень массивным, веселого огненного цвета, ноздреватым носом, откашлялся звучно и сказал вдруг твердо, точно определил болезнь:
— И папа имеет свое веское основание для того, чтобы так поступать.
— Какое такое основание? — вскинул на него о.Лука вытаращенные глаза, держа уже, впрочем, в широкой белой руке бутылку.
— Основание это есть зависть.
— Зависть, вы сказали? — непонимающе повторил о.Лука.
— Да, вот именно зависть… Много ли земли имеет папа от своих католиков? Скверное положение имеет папа, как это мы знаем из газет. А между тем этот самый шейх-уль-ислам, он же и шериф, он есть пер-вейшее лицо в Турции… после самого султана, разумеется! А духовенству мусульманскому принадлежит три четверти всей турецкой земли, то есть, конечно, не гор и не пустынь, я хочу сказать, а пахотной… Ну, также и под садами. Называется это — вакуф!
И Земан победоносно посмотрел на о.Луку, но тот отказался признать себя побежденным или хотя бы убежденным.
— Тогда, стало быть, на луну и надо было ему натравить своих католиков, а почему же у него обратный ход? И при чем же тут зависть?
Пришлось Земану объяснять:
— Французы должны, батюшка, пройти у турок курс высших наук, как им надобно относиться и к папе и к своему духовенству: три четверти всей пахотной земли, а также садовой — вот! А вы говорите, при чем тут зависть!
И лекарь дружелюбно ткнул большим пальцем о.Луку в локоть и подставил ему под бутылку лафита свой стакан.
— «Да будет сабля султана остра», — как будто про себя повторил, глядя на Фельдгаузена, Нахимов. — Но ведь сабля султана, как и вообще турецкие сабли, очень кривая, вроде серпа… Молодая луна, а? Полумесяц?
— Вполне похожа на полумесяц, — подтвердил, улыбнувшись, Фельдгаузен.
— Страна полумесяца, да… — как будто в первый раз поняв это выражение, удивленно поднял негустые брови Нахимов. — И знаете ли, батюшка, — обратился он к о.Луке, — они ведь, турки, во время Наваринского сражения не придумали ничего лучшего, как построить свои суда полумесяцем… Колонна полумесяцем! Так сказать, вполне раскрытые объятия для встречи врага — готовый охват с обоих флангов! Вот как-с!
И Нахимов растопырил руки, точно сам хотел удостовериться в точности своего определения. Но так как глядел он на о.Луку вопросительно, тот счел долгом вставить:
— Однако не помогло им это: проштрафился ихний полумесяц!
— Не помогло, нет… Хотя перевес в силах и был на их стороне: у них шестьдесят с лишком судов и больше двух тысяч орудий, у нас и затем-с у французов и англичан — только двадцать шесть судов, а на них тысяча триста орудий. Вот же ведь тогда французы и англичане были наши союзники, а теперь?.. Не так много, кажется, и лет прошло, а как все изменилось в политике!.. Да-с, но политика, конечно, не наше дело-с, а вот тогда «Азов» очень пострадал от береговых батарей, когда входил в бухту, так как рога-то полумесяца вон где были — на берегах-с!.. А старинное правило, батюшка, такое: пушка на берегу стоит целого корабля в море, вот как… А два орудия-с?.. Две пушки на берегу острова Корсики, отец Лука, отбились не от кого-нибудь, а от самого адмирала Нельсона-с, вот как-с!..
— Ай-яй-яй! — укоризненно, в отношении знаменитого адмирала, покачал головой, блистающей двумя плешами, о.Лука, а Воеводский, краснощекий крепыш, известный во флоте тем, что не задумался броситься с корабля в море за упавшим матросом и спас его, сказал ему улыбаясь:
— Да ведь и совсем недавно, лет пять назад, случилось нечто подобное, батюшка.
— А-а, это ты говоришь о шлезвиг-голштинской береговой батарее! — оживленно подхватил Нахимов. — Да, вот он, живой пример, налицо, и очень близкий пример! Два датских судна против четырех всего пушек: линейный корабль и фрегат… И в результате перестрелки корабль взорвался, а фрегат вынужден был спустить свой флаг!.. Вот как иногда опасна бывает для нашего брата-моряка пушка на берегу! Это в сорок восьмом году было-с… У береговых батарей есть еще привычка швыряться калеными ядрами в корабли, в результате чего бывают пожары-с и командам приходится их тушить, то есть терять дорогое время-с!.. А в Синопе, к примеру говоря, имеется, насколько нам известно, шесть береговых батарей, и не четырех-, а шестиорудийных!.. Это уж серьезная зашита против целой эскадры-с!..
IV
Пароход «Бессарабия», состоявший как бы в ординарцах при отряде Нахимова, имел паруса, почему и назывался пароходо-фрегатом. Не слишком доверяли тогда пару: вдруг изменит, и что тогда делать экипажу в море? Привычные паруса казались надежней.
Штиль продолжал держаться и на другой день, после того как Нахимов передал свой приказ командирам судов, так что только «Бессарабия» и могла двигаться вдоль берега, высматривая, не покажется ли где на горизонте та самая турецкая эскадра, которая, по сообщениям из Севастополя, покинув Босфор, направляется к Сухуму.
Где-нибудь идут враги, может быть даже и совсем близко, в двадцати — тридцати милях, но ведь глубокая осень, даль то в дождях, то в туманах…
Русские суда разбросаны по морю, — это план начальника штаба Черноморского флота Корнилова, — но ведь эскадра турок может оказаться гораздо сильнее каждого из небольших отрядов русских судов, и если завяжется бой, то успеет ли другой подобный отряд прийти на помощь атакованному в открытом море? Вернее всего, что нет, если даже и расслышаны будут залпы многочисленных пушек. При слабом ветре команды будут только горестно смотреть в сторону боя и беспокоиться об участи своих.
Пароходов же в Черноморском флоте очень мало, всего только шесть, те самые, за постройкой которых в Англии следил Корнилов. Все — колесные, и из них только один «Владимир» четырехсотсильный, остальные гораздо слабее. Числится, правда, еще несколько паровых транспортов, но боевого значения они не имеют и, если даже поставить на них малокалиберные пушки, иметь не будут.
