Сергей Сергеев-Ценский - Лерик

Сергеев-Ценский Сергей

Лерик

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Лерик

Повесть

I

Станционный сторож все бегал со свертками и корзинками с платформы к экипажу, и то и дело Софья Петровна Полунина кричала ему:

- А кулек?.. Где же кулек с сахаром? Ах, здесь!.. А балык?.. Ну, конечно, мы его забыли в вагоне! Ах, господи!.. Несешь? Ну вот, хорошо! А белила в жестянке?.. Длинный такой ящик с гвоздями?.. А-а!.. Василий, ну где же белила?..

Коричневый Василий все успокаивал:

- Здесь, ваше сиятельство!.. Несу, ваше сиятельство!.. Все в целости, ваше сиятельство!

А студент-филолог 2-го курса Марк Игнатьич Месяц разглядывал в это время лошадей, и так как он слышал, что бывают высокие и низкие бабки, то нагибался даже, чтобы рассмотреть, - но и бабки и все ноги по грудь были густо заляпаны осенней грязью.

Едкий запах лошадиного пота веселил: после долгой городской сидячки хорошо было рысить полями... Спросил кучера: "Далеко ехать?" - а кучер Филат, породистый кучер, то есть грузный, медленный и саркастический, тоже спросил:

- До нас-то?

- Да, до усадьбы?

- До нас зачем далеко? До нас недалеко... Верст семнадцать.

Лерик, закутанный в башлычок, подскочил, крича:

- Филат, Филат! Это мой учитель!.. Правда, какой высокий?

- Гм!.. - отозвался Филат.

- Правда, ведь - выше Павла Максимыча?

- Н-нет, Павел Максимыч будет повыше... - улыбнулся было снисходительно Филат, а уж коричневый Василий все в экипаже занял покупками - понадобился передок; свирепо запихивал под ноги Филату какой-то длинный, рогожей заделанный тюк, говоря Софье Петровне: "Конечно, в сельском быту все нужно, ваше сиятельство", а ему: "Ну-ка, опростай ноги-то к сторонке - се-ел!"

Наконец, поехали.

Сеялся, как иголочки, мелкий, но очень упорный октябрьский дождик и пахнул почему-то осиной, осокорем и ветлой, хотя нигде поблизости не было видно этих деревьев. Кругом залегли только поля блаженно размякшего чернозема, поля пустые - даже стерня была вся перетоптана скотом и брошена, и галок не было.

Ухабисто-мягкая, жидкая дорога внизу, чавканье двенадцати копыт спереди, сырой, прелый кожаный верх над головой, покачиванье и прыжки фаэтона - все это вместе очень хорошо укладывалось в слово "хлябь", и над этим живописным словом весело думал любивший многое в жизни, но больше всего слова Марк Игнатьич, лицом очень похожий на педагога Ушинского в юности.

Именно эта внешность и подкупила жену предводителя В-ского дворянства пригласить его (конечно, по объявлению в газете) заниматься с Лериком, и теперь они ехали со станции Висюнь в имение Полуниной Куньи-Липяги.

Эта маленькая черная пожилая дама с ястребиным носиком и восточными глазами, с богатейшей игрой сухого лица, жестов и интонаций не утомляла Месяца тем, что говорила все время. Для Месяца все на свете было еще чрезвычайно ново и любопытно, хотя он был больше мечтателен, чем пытлив, и давал жизни больше, чем брал от нее сам: молодость всегда ведь богаче жизни.

Софья Петровна рассказала ему, что она - урожденная графиня Кензерская, чтобы он не удивлялся, когда в доме будут звать ее "ваше сиятельство"; что английский метод воспитания превосходен, а французского она совсем не признает; что они не режут купонов, а живут личным трудом; что она сама ведет все хозяйство, а управляющий ее - немец Блюмберг - только упрям, как боров, и глуп; что у Лерика переменилось уж три домашних учителя: попадался все отчаянно тупой народ, а один из них, тоже студент, думал почему-то, что английский метод воспитания - это бокс; что вообще университеты - это клоаки, куда идут все отбросы общества, чтобы ничего не делать, шуметь и развращать...

- Прошу меня извинить, если вам это обидно, но я... Нет, нет, я никогда не отдам Лерика в университет! Никогда!.. Довольно с меня и Кирюши, старшего сына: записался в помощники присяжного поверенного, как попович какой-нибудь, а? Каково?.. И не хочет служить!.. Какая ж это карьера, - нет, вы подумайте только: адвокат! Ах, боже мой, какой ужас! Торчать в суде, пороть всякую ерунду, обелять явных мошенников... Нечего сказать занятие!.. Как хорошо, что вы - не юрист!

Посмотрела на него вбок и усмехнулась.

Усмехалась она часто, и это очень легко у нее выходило: миг - и вот уже вздернула тонкой губой и показала черные зубы.

Глуховато, но весело спросил Месяц:

- А куда же вы Лерика думаете?

- Ну, конечно же, в правоведы!.. Нет уж, как Кирюшу, не пущу, довольно!.. Ты ведь в правоведы, Лерик?

Сероглазый, длиннолицый, избалованный восьмилетний мальчик, с тонкой кожей и синими жилками на лбу, надул левую щеку и хлопнул по ней кулаком; потом протянул Марку Игнатьичу ногу и попросил вежливо:

- Снимите мне, пожалуйста, калоши, а то жарко.

- Ну уж... - Месяц вдруг сконфузился и покраснел. - Попробуй сам... И они такие грязные... - Посмотрел на Полунину и добавил: - Кажется, и не жарко.

- Конечно, конечно, глупости! Не выдумывай! - поддержала Софья Петровна и скользнула по Месяцу глазами.

- Я вас очень прошу - мне очень жарко! - и опять грязная калоша потянулась к рукам Месяца.

- Сними-ка сам, а?

- Сам я не могу, вы снимите.

- Ну, давай уж я, - сказала Полунина, - только калоша такая грязная, и я запачкаю платок.

- Нет же, maman, я не хочу, чтобы ты, - я хочу, чтобы Марк Игнатьич.

Полунина быстро покосилась в сторону Месяца, быстро усмехнулась и зашептала притворно-строго:

- Ты скверный мальчишка: разве так обращаются к старшим?.. Марк Игнатьич - не горничная Луша, чтобы снимать с тебя калоши... Вот мы приедем к обеду, а ты за это не получишь сладкого.

- А у нас что будет на сладкое?

- Я уж не знаю, что нам Марочка заказала.

- Хворост с вареньем!.. - Лерик надул правую щеку - хлопнул, потом левую - хлопнул, потом обе вместе - хлопнул... О калошах на время забыл.

- У нас в усадьбе очень хороший пруд, - говорила Полунина, - можно в лодке кататься, и купальни были, теперь уж, конечно, убрали в сарай; и карасей там ловят...

- И тритоны есть, - вставил Лерик.

- Есть и тритоны... Мальчик, сиди прилично...

- И черепаха.

- Черепаху одну пустили туда, а жива ли она (это год назад) неизвестно. Есть оранжерея с цитронами... Конечно, парк приличный... Но главное - пруд: это моя гордость. Ни у кого из соседних помещиков такого большого, и притом в самой усадьбе, нет... У нас два шага от дома... А это в деревне очень важно, когда жара... Это лето, например, было адски жарко.

- Maman, a что это: адски жарко?.. Как в Африке?

- Нет, это значит, как в аду, - усмехнулась Полунина и посмотрела на Месяца вбок.

- А-а, я знаю: это - где за язык вешают!

- Ну, это глупости, - кто это тебе сказал?

- А что же там?.. А почему там жарко?

- Бог будет всех судить после смерти... и вот...

- После смерти?.. Мертвых?.. - Лерик захохотал весело, и Месяц, который был религиозен, посмотрел с недоумением на него и на его мать.

- Ты не смейся, а слушай! Бог сосчитает все грехи у каждого; у кого будет больше грехов, чем добрых дел, того в ад, а у кого меньше - в рай.

- А если поровну?

- Ну, тогда... - Она скользнула глазом по Месяцу, усмехнулась быстро и добавила: - Этого не бывает: всегда чего-нибудь больше.

- Нет, ну, а если поровну?

- Тогда - рай, - подсказал Полуниной Месяц.

- Ну да-а... потому что бог - добрый, - догадалась она, - и вот он добавит от себя одно доброе дело, и тогда - рай.

Но Лерик уж опять хихикал, перегибаясь в поясе и стуча ногами.

- С ним любопытно будет заниматься, должно быть, - сказал Марк Игнатьич.

- Ну, конечно, - живо подхватила Полунина, - хотя он шалун... Ce n'est pas bien* хвалить детей в их присутствии. Но вот старший брат его. Кирюша, такой был умница, такой серьезный...

______________

* Нехорошо (франц.).

- Он умер?

- Ах нет, что это вы, право?

- Вы сказали "был"!

- Был, потому что все равно что нет: адвокат!.. И та кие идеи... Я не могу говорить об этом без слез...

Действительно, Месяц увидел у нее слезы.

Но от сильного толчка на ухабе она прикусила губу и закричала Филату плаксиво:

- Ну, какой же ты, Филат, болван!

II

Усадьба расположилась просторно: шестнадцать собак выскочило со всех сторон встречать гремучую тройку (разглядеть их как следует не успел Месяц, только сосчитать успел), и еще где-то, слышно было, мчались сюда поспешно, лаем давясь на бегу.

- Муфик! Муфинька! - обнимал за шею поджарого борзого Лерик, а Полунина кричала Филату:

- Гони их, пожалуйста, кнутом - ну, гони же!

И, усмехаясь, говорила растерявшемуся Месяцу:

- Боитесь за свой костюм? Ничего, при нас не порвут.

Дом был открытый, спокойный, старый, но как-то вкусно устроенный - с бельведером, с колоннами, окрашенный в светлокофейный цвет.

- А вот ваш флигель, - указала Полунина.

Флигель был ненадежен: двухэтажный, кирпичный и с зияющей трещиной во всю вышину.

- Не бойтесь, что развалится: мы его скрепили болтами, - усмехнулась Софья Петровна. - Там, кстати, имеет свое обитание рыжий Фриц, - это бывший учитель Марочки, моей дочери, - вам не будет скучно.