Под сенью чайного листа [litres] - Лиза Си
– Нам нужно было скрыть твой позор, и я знал, что смогу найти здесь работу.
Когда я спросила, почему же еще не нашел, он потупился, а потом отвернулся от меня.
Прошло еще несколько недель, и Саньпа перестал охотиться и рубить дрова. Я напомнила ему старую поговорку: много работаешь – много ешь, мало работаешь – мало ешь. Он ответил словами из песни о любви, которая появилась еще во времена наших прабабушек и прадедушек: «Настоящие влюбленные будут любить друг друга до самой смерти. Даже если их похоронят заживо, они не будут бояться». Увы, это не придало мне уверенности. Без денег и еды, как я поняла, мы стали беднее, чем моя семья в те времена, когда я была девочкой. Голод, знакомый, как старый друг, грызет мои внутренности. Я похудела, но все равно не такая тощая, как муж.
– А твой желудок тоже с тобой разговаривает? – спросила я его однажды ночью, когда мы лежали вместе на нашем спальном коврике. Когда он не ответил, я решила, что он видит сон. К рассвету подумала, что лучше больше такого не спрашивать.
Ни одна жена не жаждет тыкать в мужественность своего мужа острым кинжалом, но я не могу удержаться. Каждый раз, когда я прошу Саньпа взять арбалет, он отвечает мне двумя вопросами, прямо противоположными по смыслу: «Почему ты не провела обряд?» или «Почему ты отдала нашего ребенка?». Смысл любого из этих вопросов мне понятен: «Ты навлекла на нас проклятие и погубила нас». Это говорит его печаль, ее причина – я. Когда он начал уходить в джунгли на пару дней, я тоже винила себя в этом. Я принесла мужу горе.
Сегодня утром я спросила, почему он женился на мне. Он ответил:
– Ты должна была изменить мою судьбу. Превратиться из девушки номер один в женщину номер один. Первой с горы Наньно поступить в университет. Первой стать руководителем среди женщин. А я бы гордо стоял рядом.
Я вспомнила, как Саньпа замолчал, когда узнал, что я не стала сдавать экзамен. Словно прочитав мои мысли, он добавил:
– Я пытался быть благородным. Я должен был жениться на девушке номер один, но в итоге стал первым из дураков. Теперь нам остается только прятаться от последствий твоих ошибок.
Я не могла вымолвить ни слова. Знаете, что самое ужасное? Все сказанное было правдой.
Теперь, выкапывая кончиком ножа дикие клубни, я пытаюсь придумать, как помочь Саньпа стать прежним. Заведи сына. Обрети сына. Роди сына. Сделай мужа счастливым. И тогда он снова полюбит тебя.
Добыв еду, мы с подругами возвращаемся в деревню, переодеваемся в свадебные наряды с великолепными головными уборами и встречаемся у врат духов, где присоединяемся к другим женщинам, одетым так же.
Нужно следить за горной тропой, ожидая прибытия гостей, но при этом мы бросаем настороженные взгляды на худых мужчин, сидящих перед своими хижинами. Они должны исчезнуть до их появления.
Я выросла в убеждении, что опиум используется только для ритуалов и как лекарство, но в первый же день пребывания в этой деревне увидела, что некоторые мужчины курят опиум просто для удовольствия. Много циклов спустя, когда мы с подругами искали в джунглях солому для крыш, я нашла шприц. Когда я показала его жене-Ачжо, она выбила его у меня из рук.
– Никогда не прикасайся ни к чему такому! Их используют мужчины, которые вводят отвар опиума себе в вену.
Я подумала: зачем акха делать такие вещи? К сожалению, я уже знала ответ: они не видели для себя будущего. Опиум и героин не были причиной нашей бедности и отчаяния. Скорее наоборот, бедность и отчаяние породили у людей неутолимое желание забыться.
После этого жена-Ачжо отвела меня к деревенскому рума. Он сказал, что наши мужчины работают на наркоторговцев. Рассказал о мужьях и отцах, продающих жен и дочерей в проститутки, чтобы заработать на покупку наркотиков. Объяснил, что после того, как председатель Мао возглавил Китай, империалистический Запад и Америка принялись поддерживать националистов в горах Таиланда. Те обустроились и начали выращивать опиум. К началу войны во Вьетнаме «Золотой треугольник» поставлял половину мирового героина.
– Вот место, где вы оказались, – устало обронил рума.
В это было почти невозможно поверить. «Будь благодарна, – мысленно приказала я себе. – Может, у Саньпа и нет работы, но он хотя бы не обогащает наркоторговцев».
О прибытии гостей сообщает вздрагивающая под ступнями земля. Беззубая женщина помогает взрослому сыну, который заболел дрянью, что передается через иглы, спрятаться в уединенную хижину. Сначала до нас доносятся звуки музыки, а затем смех и болтовня на непонятных языках, и мужчины торопливо скрываются в джунглях. В поле зрения появляется первый в процессии слон, его огромное тело слегка раскачивается из стороны в сторону, а хобот обшаривает все вокруг. Дрессировщик, свесив босые ноги, устроился между ушами громадного животного. Позади него на хлипкой платформе под тенью навеса сидят белые иностранцы. Туристы. Впервые увидев иностранца, я подумала, что это, должно быть, дух, потому что никто из живущих не может быть таким высоким, белым и толстым. Толще, чем председатель Мао на фотографиях. Толще, чем господин Хуан. Настолько толстым, что иногда я даже беспокоюсь, выдержат ли вес туристов слоны, хоть и понимаю, что это глупо.
Когда все слоны привязаны, а туристы, спустившись с их спин, смеются и щелкают фотоаппаратами, мы с подругами подходим и засыпаем их вопросами на английском:
– Вы хотите купить?
– Вы хотите купить?
– Вы хотите купить?
Мы выучили английские слова, которые понимают все иностранцы, независимо от того, откуда они родом. Мы продаем плетеные чехлы для солнцезащитных очков и разные коробочки чуть побольше и совсем большие, но плоские. Иногда появляются искушенные покупатели, называющие себя дилерами, и уговаривают нас продать свадебные головные уборы, вышитые рубахи, украшенные серебром нагрудники и переноски для детей с особыми амулетами и добрыми пожеланиями, символизирующими всю любовь, на какую только способна мать.
Огромный мужчина кричит и размахивает фотоаппаратом перед моим лицом.
– Фото пять бат, – произношу я по-английски.
Я позирую с ним, потом с семьей из Америки с двумя сыновьями с кислыми лицами, потом с пожилой парой – у них шляпы на белоснежных волосах и такие бледные ноги, что на них