Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров
— Эва как, — только и сказал царь, озадаченно почесав затылок.
Окольничий молчал. О ценности приданого царёвой бабки он догадывался, но не предполагал, что она настолько велика. Петер, возбуждённый от открывшегося книжного богатства, взял у оцепеневшего царя свой факел и, пытаясь разглядеть, что скрывается в темноте, полез в угол, перешагивая через сундуки и дрожа от нетерпения. Капли смолы вновь полетели во все стороны.
— Стой, Петруша, стой! — закричал царь. — Вернись, спалишь ведь все мои итальянские замки.
Окольничий, метнувшись за Петером, силой вырвал у него факел. Царёв крестник стоял, тяжело дыша. Он уже приходил в себя. Челяднин хлопнул рукой по лежащей на ближайшем сундуке книге: та уже начинала тлеть от попавшей на неё горящей смолы.
— Прости, государь, — сказал Петер, — увидев столь редкие и ценные книги, я просто потерял голову. Прости.
— Ну, ничего, ничего, — ответил царь. — Ты давай выбирай, что наверх нести. А мы с Иваном Трофимовичем тебе посветим.
Петер долго рылся в сундуках, бормоча что-то на латыни и вставляя изредка русские слова.
— Превосходно, превосходно. Какое богатство!
Иван Васильевич терпеливо ждал, когда его крестник выберет нужные книги и свитки. Наконец Петер указал на три сундука:
— Берём вот эти.
Потом он подошёл к стене, взял охапку лежащих внавалку свитков и положил сверху одного из сундуков.
— Вот, государь. Разберу их, потом и за остальных возьмусь.
Царь кивнул головой и сказал окольничему:
— Ты там распорядись насчёт людишек, чтобы поклажу наверх вытащили. Пусть крестник занимается тем, к чему у него душа лежит… Авось какая польза и будет.
Они направились к выходу, не говоря друг другу ни слова. И только когда уже поднимались по крутой лестнице наверх, царь произнёс, как бы про себя, ни к кому не обращаясь:
— Всё равно в битву все пойдут. И воины, и книжники.
Вскоре отправленные окольничим писцы Земского приказа уже тащили наверх тяжеленные сундуки с древними книгами, чтобы поставить в царской светлице, где их уже поджидал Петер. Желание узнать, какие книжные сокровища содержатся в сундуках, было настолько велико, что он решил эту ночь не спать. Находка "Ихтифалеики" вселяла надежду, что его ожидают большие открытия. Теперь он понимал, почему не названные братом Гийомом высокопоставленные римляне так сильно желают заполучить эту либерею. Надо же — такая великая ценность досталась этим варварам, которые не знают, что с ней делать! Он открыл первый сундук и стал перебирать старинные книги.
Когда стемнело, Петер велел принести свечи — много свечей, и запалил сразу несколько, чтобы не напрягать глаза при книжной работе. Он кропотливо разбирал целый век пролежавшие без употребления книги. Да, бабка нынешнего царя приехала из Рима в Москву ровно сто лет назад[87]!
За дверью светлицы прошли несколько человек, стараясь ступать осторожно, но это у них получалось не очень хорошо. "Стрельцы, наверное, — подумал Петер, доставая из сундуков свитки и книги, — велено им, чтобы меня никто не тревожил". Потом он погрузился в изучение книг настолько глубоко, что топот стрелецких сапог его совершенно не тревожил — он его просто не слышал. За окном всхрапнули потревоженные чем-то стоящие у дверей кони, проскакал полуночный всадник, коротко и громко велевший стражникам открывать ворота не мешкая, потому как следует он по государеву делу. Где-то орали песню пьяные, правда, быстро затихшие под чьими-то суровыми окриками — всё это также не коснулось его ушей. Он был не здесь.
Впитанная с детства любовь к книжной мудрости полностью захватила Петера. Он тщательно разбирал вытащенные из сундука книги, вписывая их названия в реестр, который он составлял тут же — на больших плотных желтоватых листах. Один лист, другой, третий. Петер дивился, насколько богатой оказалась царская либерея. Если там, в подземелье, его при виде открывшегося богатства охватил какой-то щенячий восторг, то теперь это было спокойное благоговение знающего человека, по достоинству оценившего, что находится перед ним! Огромное количество редчайших рукописных книг и свитков, которые оставили после себя знакомые и не знакомые ему мудрецы, многие из которых уже тысячу, две, а то и три тысячи лет как лежат в земле неизвестно какой страны. Уже, наверно, и народов, к которым они принадлежали, не осталось, а свитки остались!
Вот хорошо сохранившийся свиток, испещрённый письменами, которыми пишут люди пророка Мухаммеда. Тут даже рисунки есть — человеческая нога, голова, ребёнок в утробе матери. Жаль, что он не умеет читать на языке мусульман — наверняка это медицинский трактат, принадлежащий перу великого Авиценны или кому-то из его учеников! Но ничего, при Святом престоле наверняка есть сведущие люди — они разберут, что здесь написано.
Вот снова рисунки — на этот раз какие-то строения, напоминающие боевые башни и стены. Это, кажется, труд по фортификации. Правда, написан он на языке жителей далёкой империи, которые все остальные народы считают дикарями. Даже христиан! Да, это китайское письмо. Снова надежда только на римских грамотеев.
На глаза Петеру попался папирус, который покрывали греческие буквы. Греческий язык он знал хорошо. Так это же Фукидид — его "История Пелопоннесской войны"! А это что тут же? "О природе охлоса" — да ведь даже о существовании этой работы великого грека не известно ничего! А это значит, она присутствует только здесь, на этом столе! Свиток выглядит очень старым, неужели писал сам великий историк? Тогда ему около двух тысяч лет. Боже мой, боже, мой, и это лишь совсем малая часть того, что хранится в московском подземелье!
И какой умник распорядился сто лет назад выпустить Софью из Рима со всем этим богатством? Кто, скажите?!! Неужели при дворе Сикста четвёртого[88] не нашлось никого, кто по достоинство смог бы оценить, что именно увозит с собой племянница последнего императора Византии? И, главное, куда — к этим дикарям, которые даже не сумели распорядиться свалившимися на них богатствами и не нашли ничего более умного, чем бросить их в грязное подземелье?!! Тысячу раз прав был отец провинциал, когда ориентировал его на изучение и доставку в Рим этого сокровища! И он, Петер, сделает всё — как возможное, так и невозможное, чтобы выполнить поручение.
Если раньше полученное в Риме задание было для Петера чем-то отвлечённым, аморфным, хотя и обязательным к исполнению, то теперь оно приобрело форму и структуру. Оно представлялось
