Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров
— Зачем это, государь? Я и так люблю тебя, как родного отца. И даже больше, ведь ты — мой отец перед Богом. Я готов выполнить любое твоё поручение и сложить свою голову, если тебе это будет надо.
Лицо его при этом было настолько честным, а голос звучал так искренне, что царь едва не прослезился, что Бог послал ему такого верного подданного. И оставил при себе для выполнения особо важных поручений.
Петер долго думал, как навести царя на разговор о либерее, не вызвав подозрений. А то, в самом деле, все вокруг готовятся к татарскому набегу — куют бердыши, льют пушки, обучают войсковому строю неопытных ополченцев. Какая там либерея, не до того сейчас! Но, зная интерес царя к обустройству жизни в Европе, решил сыграть именно на этом.
Однажды, когда Иван Васильевич был в хорошем расположении духа, они беседовали, сидя за столом в царской светлице. Государь интересовался, чем Петер занимался до того, как решил заняться торговлей. Вот тут-то Петер и понял, что настало подходящее время подвести царя к обсуждению нужной темы.
— В детстве я был учеником хранителя либереи, — сказал он, — а книжное хранилище находилась в нашем университете, который основан, основан…
Петер на мгновение задумался и сказал:
— Он основан от дня сегодняшнего примерно четверть века. Там изучают медицину, богословие, каноническое и гражданское право, а также различные искусства. В либерее той есть труды по многим предметам, которые необходимы для постижения наук. Есть и древние рукописные свитки, и книги, напечатанные совсем недавно. И всё это в таком большом количестве, что несведущему человеку разобраться невозможно. В мои обязанности входило составление списков, которые именуются каталогами, внесение в них новых книг и наведение порядка на полках, чтобы можно было легко найти нужный фолиант[84]. Но такая жизнь показалась мне скучной, и я сменил её на полную опасностей и приключений жизнь торговца, а теперь стал твоим крестником и как верный подданный готовлюсь отразить нападение татар.
Иван Васильевич задумчиво чесал шею под бородой, глядя немигающими глазами перед собой.
— Либерея, говоришь? Фолиант?
— Да, государь. Там были не только фолианты, но и книги другого формата — in quarto, in octavo. В Реймсе многие состоятельные люди хранят дома различные книги, и не только богословского содержания. И я, признаться, был очень удивлён, что твои бояре не имеют столь полезной для души привычки.
— Бояре, бояре, — раздражённо сказал царь, — моим боярам только бы людей мордовать. Верных слуг из них с полсотни едва наберётся, а остальные…
Он разочарованно махнул рукой и замолчал, насупившись. Молчал и Петер. Насколько он успел изучить нрав царя, сейчас надо было выждать немного, а потом разговор сам перейдёт в нужное ему русло. Так и оказалось.
— Знаешь, Петруша, — хвастливо произнёс царь, — а ведь либерея и у меня есть. В подземелье храню. Да такая, что твоя с ней не сравнится. Там ведь приданое бабки моей, Софьи. Была она дочерью последнего византийского императора да привезла в Москву тридцать телег книг и свитков, спасённых из горящего Царьграда. А за время, что прошло с тех пор, мои послы из заграничных странствий привозили и новые книги. В Казани стрельцы спасли из пламени татарские учёные книги — так всё туда же сложили. Был у меня басурманский поп учёный, умел читать и по-русски, и на многих восточных и южных языках. Начал было разбирать казанскую добычу да на русский переводить, да помер. Отравили, наверное, — уж это у нас умеют[85].
— Это очень интересно, государь, — взволнованно сказал Петер, тщательно скрывая радость, что его хитрость подействовала, — дозволь взглянуть да разобрать, что там за книги хранятся!
— Что, заёрзал, крестник, — усмехнулся царь, — я ведь давно приметил, что из тебя хороший книжник или купец получится. Ну не воинский у тебя склад! А мне сейчас воины нужны.
— Государь, дозволь на либерею глянуть! Не знаю, плохой я или хороший воин, но ты же знаешь — за тебя я голову сложу не задумываясь. А сейчас помогу книги разобрать, да подскажу, как их использовать. От этого большая польза державе может быть.
Царь внимательно посмотрел на него:
— Вижу, вижу, крестник, что честен ты в помыслах. Пусть будет так. Разрешу тебе взглянуть на либерею. Перетрясёшь сундуки, посмотришь, что там к чему. А уж окончательно со всем разберёмся, как татар отобьём. Если отобьём. На том ведь свете книги ни к чему.
— Так давай, государь, прямо сейчас и глянем.
— Какой же ты настырный, крестник. Вижу, что не терпится. Ну, хорошо, пусть сейчас. Эй, кто там, а ну, войди!
Створки двери распахнулись, и в светлицу вошли двое стрельцов охраны.
— Приведите ко мне Челяднина да факелов побольше захватите.
Стрельцы кивнули и, не говоря ни слова, вышли из светлицы…
…Через некоторое время Иван Трофимович Челяднин, высоко подняв факел, осторожно ступал по подземному ходу, в котором был всего несколько дней назад. Вслед за ним тоже с факелами в руках шли царь Иван Васильевич и его крестник. У входа в хранилище книг окольничий остановился, всучил свой факел Петеру и, открыв замок, распахнул дверь настежь. Ступив первым через порог, он шагнул в глубь помещения, давая проход спутникам.
Немец, увидев, какое книжное изобилие его окружает, заурчал, как кот при виде таза, до краёв наполненного сметаной, и стал вертеться по сторонам, решая, с какого сундука начать знакомство с либереей. С пылающей пакли в разные стороны полетели капли кипящей смолы.
— Ты поосторожней, Пётр Иванович, — прикрикнул окольничий, — эти богатства многие века пережили! Не хватало сейчас их спалить.
Царь отнял у крестника факел:
— Ты, Петруша, возьми что надо да вели отнести наверх. Два или три сундука. Там и разберёшь. И мне доложишь. А здесь в самом деле не надо с факелом мельтешить. А как разберёшь, что за книги в тех сундуках и какая от них польза, я и решу, что с ними делать. Может, сам и станешь на русский язык перетолмачивать…
— Иван Васильевич! — восторженно сказал Петер. — Я даже сейчас, ещё не разобрав книги, вижу, что среди них много очень древних. Вот, например, эта.
Он поднял дрожащими от волнения руками книгу форматом в четверть листа, лежащую на крышке большого сундука, окованного толстыми железными полосами.
— Ихтифалеика[86] пера великого Вергилия. Книга эта считается утерянной. Считалась. О ней остались только упоминания, хотя при жизни поэта её читали все образованные люди. Посмотрите, как превосходно выделан пергамент, на котором она написана. Он очень тонкий и почти без желтизны.
