Башмаки на флагах. Том 2. Агнес - Борис Вячеславович Конофальский
— Эдак ты мне всю свою торговлю, купец, показать собираешься? Говори, что тебе нужно?
— Угу, — купец убирает бумаги, — просто мы волнуемся. Бумаги бумагами, а когда же серебро можно будет по ним получить?
— А что у тебя, купец, в бумагах про то написано? — спрашивает Волков.
— Писано во многих, что расплате быть после Пасхи. А в некоторых и вовсе время расплаты не указано.
— А разве Пасха уже была?
— Нет, — говорит купец, — но господа купцы волнуются, вдруг вы раньше на войну уйдёте… Не подумайте, что мы слову вашему и бумагам вашим не верим.
— Мы вам верим, — говорили купцы, — верим, но вы же на войну собираетесь, а на войне вас могут и убить, что же тогда с бумагами нам этими делать? Кто будет по долгам отвечать, жена ваша? Или кто?
— Так вам о том, господа купцы, надо было думать раньше, когда вы бумаги эти брали. Так нет, вы тогда соблазнялись на хорошую цену, что вам предлагали, и от жадности не думали ни о чём больше.
Купцы, ошарашенные, замолчали, даже депутат их молчал, разинув рот. И так они были смешны, что кавалер и люди его засмеялись. И Волков сказал:
— Ладно, ладно, заплачу вам перед отъездом на войну, серебро мне скоро подвезут.
— Ох, господин кавалер, слова ваши — прямо бальзам на истерзанные члены, — заговорил старший из купцов. — Успокоили вы нас, спасибо, спасибо. — Все как по команде купцы стали кланяться. — Вы уж простите нашу назойливость, но просто мы, да и другие купцы тоже, очень волнуемся.
— Волнение всегда присуще купеческому ремеслу, — многозначительно сказал кавалер и тронул шпорами коня.
Лейдениц тянулся вдоль пирсов и пристаней. Город тем и жил. Грузчики, торговцы, приказчики, хозяева лодок и барж, всякий иной люд, семьи с детьми и вещами. Толкотня, гомон, большие телеги и возы. У пристаней лодок и барж по веснам вдвое прибавилось. Суета, работа, крики. Все подходы к пристаням завалены товарами; бочки, тюки, мешки, шерсть, кожа в рулонах, мотки пеньковой верёвки, доски, смола горячая тут же.
Что-то уже приплыло, что-то будут грузить на баржи.
Он и молодые господа из выезда сели в лодку, а их коней умелые люди заводили на баржу. Лодочник и кормчий на барже взяли с него полталера. Полталера за плёвую работу. Полталера вчера, полталера сегодня. Серебра не напасёшься.
«Придётся всё-таки мне свои баржи завести».
А на его берегу у амбаров почти тихо. Хотя стоит какая-то баржа у пирсов, привезли что-то. И племянник Бруно Фольков со своим неизменным товарищем Михелем Цеберингом тут. Смотрят, как грузят лес из-под навеса. Увидали, как Волков вылез из лодки и ждёт пока коня переправят, прибежали кланяться:
— Гляйнрих у нас весь лес выкупил, — сразу сообщает Бруно. — По хорошей цене. Хочу вывезти всё быстро, пока дорога подсохла и дождей не было.
— А Гляйнрих, — Волков помнил этого человека, то был глава гильдии строителей из Малена, — деньги вперёд дал?
— Да, дядя, и доски, и брус, и тёс вперёд оплатил. И ещё хочет. Думаю, надо просить, чтобы господин Гевельдас нам встречу с лесоторговцем Плеттом в Лейденице организовал. Поговорить о новой партии леса.
— Сами без меня справитесь?
— Да, дядя, тут большой хитрости не будет, — говорит племянник. — Только о цене сговоримся.
Ветер с реки доносит неприятный запах. Волков морщиться, смотрит, что это воняет, юноша ловит его взгляд:
— Это наш родственник, просил сырой кожи на пробу привезти, вон баржа полна. Сейчас разгружать будем. Думаю, денег с него за разгрузку не брать.
— Да, не бери, родственник нам хороший достался, полезный. Уголь весь распродали?
— И двух десятков корзин не осталось, — сообщил Бруно, — все у Кёршнера на складах. Думаю, за неделю кузнецы и пекари разберут всё.
— И что же по углю у нас вышло?
— Дядя, — Бруно счастливо улыбается, — на круг чистой прибыли — сто двадцать семь талеров без малого, и то без тех корзин, что ещё не проданы.
«Ну что ж, неплохо, и ведь все довольны: и Гевельдас, что возил уголь, и Кёршнер, что хранил его на своих складах».
Он подумал о том, что три таких сделки в год позволят ему свести расходы с доходами. Ну почти.
— Раз уж вы договариваться будете о встрече с лесоторговцем, — заговорил кавалер, — то и торговца углём Фульмана позовите. Уголь летом, конечно, не так нужен, но и летняя цена на него другая. Может, ещё поторгуем углём с выгодой.
— Хорошо, дядя, — отвечал Бруно.
Максимилиан подвёл ему коня, он уже сел в седло, как тут заговорил Михель Цеберинг:
— Господин, Бруно забыл вас спросить.
— Ну?
— Купцы в Малене спрашивают, можно ли в ваших амбарах товары хранить, дороги-то хоть и плохие, но уже подсыхают, многие думают, сюда товары свои возить и с ваших пристаней грузиться.
— Да-да, дядя, — вспомнил Бруно, — о том многие спрашивали. Хотят знать цену на склады и цену на погрузки.
— Амбары до урожая всё равно пустые будут стоять, сдавайте их. Цену не ломите, узнайте в Малене цену на склады, такую же пока просите. Стоимость погрузки узнайте в Лейденице. Пусть купцы начинают сюда ездить.
Ему нужны были купцы из Малена и Вильбурга. Чем больше людей будет в нём заинтересовано, заинтересовано в его складах и пристанях, тем труднее графу будет интриговать против него. Да и на герцога купчишки влияние имеют.
«Надо будет узнать цену на баржи. Если все будут грузиться с моей пристани, так добро пожаловать и на мои баржи».
Уже по лоснящейся физиономии Сыча было ясно, что он собою горд. Волков ещё с коня не слез, а они с Ежом уже тащат к нему какого-то плюгавого мужичонку. А Фриц Ламме ещё издали кричит:
— Вот, экселенц, нашли мы его.
Точно, они молодцы. Кавалер сразу узнал в нём одноглазого монаха. И тот узнал Волкова, стоял, трясясь всем телом.
— Ну, — мрачно спрашивает кавалер, — и к какому же монашескому братству ты принадлежишь?
Мужичонка зыркнул на него единственным глазом и… заплакал.
— Да никакой он не монах, экселенц, — говорит Сыч, — это Ганс Фегерман, вор из Малена, пьяных гостей по кабакам обворовывал. С трактирщиками в доле работал.
— И игрочишка, — добавляет Еж, показывая Волову игральные кости, — кости у него с секретом.
Волков понял сразу, что этого Ганса Фегермана наняли, никакого отношения к разбойникам, что на него напали, этот тип не имеет.
— И сколько же тебе предложили?
Ганс Фегерман жалобно всхлипнул. А Волков тут же вспомнил, как из головы Георга фон Клаузевица торчал арбалетный болт и как звякнул меч о мостовую,
