Эдгар По в России - Шалашов Евгений Васильевич

— В пределах Российской империи, в силу пожалованного мне чина — да, — признался Шлоссер. — Но в Саксонии, чьим подданным я являюсь, увы, нет. Вы же, Александр Сергеевич, и без того потомственный дворянин.

Гражданина Северной Америки весьма позабавил диалог двух, казалось бы, неглупых людей о такой мишуре, как чины и звания, о которых в САСШ уже давно забыли, но и Пушкин со Шлоссером тоже не стали продолжать.

— Вы, разумеется, к господину И., — сказал Шлоссер, не называя имени пациента.

— О да. И, как всегда, я с гостинцами.

Пушкин поставил корзинку на письменный стол, а доктор, к удивлению Эдгара, принялся перебирать ее содержимое, иногда даже обнюхивая пакеты и свертки — верно, пирожные, печенье и все прочее, что приносят друзья болящим. В корзинке ничего недозволительного не обнаружилось, но Шлоссер, хмыкнув что-то под нос, повернул к себе Александра, бесцеремонно залез к тому в карман, вытащив из него бутылку шампанского.

— Верну ее по минованию визита, — сказал доктор, а Пушкин лишь смиренно склонил голову, нимало не огорчившись изъятию. Эдгару показалось, что поэт и доктор исполняют какой-то ритуал.

— Доктор, вы не откажетесь показать господину американцу вашу лечебницу? Я же, с вашего позволения, пойду навестить товарища.

Пушкин ухватил корзинку и в сопровождении одного из служителей ушел. Эдгару ничего не оставалось делать, как пойти следом за доктором.

Шлоссер провел гостя по застекленному переходу, соединяющему жилые помещения с самой лечебницей. Пока они шли, По представлял себе разные ужасы — длинные коридоры с решетчатыми дверями, за которыми томятся несчастные узники психиатрической лечебницы. Но покамест, он не слышал ни криков, ни плача, ни звона цепей (хотя почему цепей?).

И больничный коридор выглядел гораздо симпатичнее, нежели представлялось в воображении.

— Господин По, не отставайте.

Оказывается, Эдгар сам не заметил, как сократил шаг доктора.

— Не иначе вы начитались всяких ужасов о психиатрических лечебницах? — с усмешкой спросил доктор.

— Я читал о трепанации черепа у больных. Душевное расстройство — это результат вселения духов. Чтобы их выпустить, следует сделать в голове дырку, — сообщил Эдгар.

— Помилуйте, молодой человек! — всплеснул доктор руками. — Такие методы — пережиток варварства и средневековья. Я еще понимаю применение методики Уиллиса (хотя он не придумал ничего такого, что не было бы известно со времен Гиппократа) — от очищения желудка и пиявок еще никому хуже не стало, но сверлить дырки в головах — это безумие! Даже если поверить, что в человека вселился бес, кто точно рассчитает его местонахождение? Можно просто убить своего пациента. Более того — я заверяю, что в моей клинике не используют ни лейденские банки, ни электрический ток.

— А я читал, что гальванический элемент дает поразительный результат при лечении любых заболеваний.

— Мне бы хотелось, юноша, чтобы врачи, кто применяет такие методы, вначале опробовали их на себе, а уже потом на своих пациентах. В моей лечебнице совершенно иные методы.

Доктор указал на одно из крошечных оконцев, устроенных в двери, любезно предоставляя гостю заглянуть первым.

Внутри комнаты (больничной палатой язык не поворачивается назвать), заваленной деревянными брусками, обрезками досок и стружкой, за верстаком сидел маленький человечек в больших очках в металлической оправе, с бородой, спадающей до пояса. Человечек что-то сосредоточенно выпиливал крошечной ножовкой.

— Здесь пребывает настоящий мастер, — едва ли не с благоговением сказал доктор. — Если бы он не начал загружать свою голову машинериями, которые невозможно создать, он стал бы великим изобретателем.

— А что он пытался создать — вечный двигатель или автомат для игры в шахматы? — усмехнулся Эдгар, уже слышавший о подобных вещах.

— Мастер хотел создать универсальную машину.

— Какую машину? — не понял Эдгар.

— Универсальную, — любезно повторил Шлоссер. — Такую машину, которая бы годилась для чего угодно: ее можно установить на лесопилке, в кузнице, на мельнице, она способна заменить лошадь в коляске. А можно поставить ее на корабле вместо мачт и парусов.

— Но разве такое возможно?

— Кто знает… — пожал доктор плечами. — Еще лет сто назад никто бы не поверил, что корабли могут направляться паровой машиной. Возможно, что мастер просто опередил свое время. То, что сегодня кажется невозможным, завтра будет числиться самым обыденным. Да вы и сами знаете.

Действительно, с доктором не поспоришь, хотя, кроме консервированных омаров в жестяных банках, никаких новшеств цивилизации Эдгар припомнить не смог.

— А чем он занят сейчас? — поинтересовался юноша.

— Пытается создавать иные механизмы и приспособления, имеющие реальную пользу. Начал он с самого простого — с флюгера, потом соорудил винтовой пресс. Благодаря его умению мы изрядно сумели сэкономить на прачках. Раньше лечебницу обстирывали десять работниц, но после того, как наш мастер соорудил машину для стирки белья — простейшее приспособление! — с работой справляется два человека. (Эдгар хотел поинтересоваться — а как же быть с теми восемью, которые остались без работы, но промолчал.) А недавно сделал карманные часы — изумительная работа! А самое главное — все зубчики и колесики, все детали выполнены из дерева. Одна беда — не работают, — вздохнул доктор.

— Пружина тоже из дерева? — догадался По.

— Вот именно. Выточить пружину из дерева невозможно. Вернее, выточить-то ее можно, но функционировать она не будет. Я уже заказывал самые разные породы — и тик, и дуб, даже карельскую березу. Слышал про железное дерево, но где же его достать? Вы не смогли бы помочь? Возможно, в Америке есть твердые породы?

По задумался. Он не очень хорошо представлял, какие породы твердые, какие мягкие. Но чтобы утешить доктора, пообещал:

— По возвращении домой обязательно наведу справки. А если будет возможность — перешлю вам кусочек дерева.

— Вы меня очень выручите! — обрадовался психиатр.

— Да, доктор, — вспомнил вдруг Эдгар времена своего детства, когда он с приятелями играл в индейцев и первопоселенцев, — почему бы вашему мастеру не попробовать взять для пружины тальник? Она очень гибкая и прочная.

— Was ist тальник?

— Тальник, верба, ива, — начал припоминать По названия, сетуя, что не знает всех французских наименований "saule", но доктор его понял.

— Weide? — переспросил Шлоссер на родном языке. — А знаете ли, это блестящая мысль! Идемте дальше.

Доктор указал на очередное окошко, но, когда Эдгар вознамерился заглянуть в него, мягко отстранил визитера.

— Здесь у нас живет женщина, — пояснил Шлоссер. — Бедняжка хотела выйти замуж за любимого человека, шли приготовления к свадьбе, но накануне венчания жених отказался от нее — ему показалось, что за будущей женой дают слишком маленькое приданое. Я не знаю подробностей — земель ли ему показалось мало, денег ли, но он прислал письмо с отказом. Брат девушки вызвал мерзавца на дуэль, но был убит. То же самое случилось и с отцом. Несчастная не пережила всего случившегося и ее рассудок помутился. Она стала жить в ожидании скорой свадьбы. А каждая порядочная девушка должна сшить не менее двух дюжин простыней, сорочек и всего прочего. У несчастной есть родственники. Они ежегодно присылают на ее содержание средства, из них приобретается холст, ситец. И вот уже двадцать лет она кроит и шьет.

— За двадцать лет ее комната должна была переполниться приданым, — резонно предположил Эдгар.

— Время от времени я приказываю выносить из ее комнаты готовые изделия и менять их на рулоны с холстом, — сообщил доктор. — Первое время девушка не умела ни шить, ни кроить, ни обметывать швы — испорченная ткань годилась только на тряпки. Но потом я приставил к ней опытную швею, обучившую невесту самым простым операциям, и теперь она обеспечивает лечебницу простынями, ночными сорочками, полотенцами.

Эдгар По только покачал головой, а доктор уже вел его дальше.