Валерий Воронин - Царская копейка. Тайный проект императора

– Пройдёмте за мной, – сказала Ольга.

Мы вошли в комнату, которая называлась её мастерской. И здесь, во всю длину стены я вдруг увидел иконы. До этого дня я и представить не мог, что у неё может быть столько икон. Первым нашёлся Руданский, который, конечно же, Ольгу знал гораздо лучше, чем я.

– Это ты написала?

– Я.

– Но… Погоди, ты ведь не иконописец. Ты же раньше к подобному духовному виду живописи никого не обращалась. Или я просто не знал об этом?

– Нет, не обращалась, – подтвердила Ольга, – ты прав. Точнее сказать, давно не обращалась…

Здесь уже и я обрёл голос и задал естественный в такой ситуации вопрос:

– Если пишешь иконы, надо благословление брать у священника. Насколько я тебя знаю, знакомых батюшек у тебя нет, да и церковь ты посещаешь крайне редко.

– Ты усомнился во мне? – улыбнулась Ольга.

Я неопределённо повёл плечами.

– Ну, не то, чтобы… Просто так положено.

– А у меня есть благословление, – сказала художница, – я его получила много лет назад.

И она рассказала о том, единственном случае в своей жизни, когда вдруг захотелось написать икону Богородицы. Именно на этот «разовый» случай она и ходила за благословением. А батюшка благословил и на другие иконы. Хотя Ольга честно сказала, что мала вероятность того, что в будущем ей вновь придётся обратиться к подобному духовному виду творчества. Это был лишь нечаянный порыв души, не более того.

Прошли годы. И она действительно к иконописи больше не обращалась и даже мысли такие в голову не приходили. Хотя данное ей благословение «висело» над Ольгой, как будто ожидая своего часа. И вот, он настал…

– Когда мы вернулись из Бишуйских копий, – сказала художница, – я всё никак не могла успокоиться.

– Это и понятно, – оживился Руданский, – такие впечатления!

– Да. Для неподготовленного человека эмоций многовато. Но я сейчас буду говорить лишь о подземной церкви. Помните эпизод, когда я попросила отделить от двери доску, которая оказалась иконой.

– Ещё бы не помнить! – оживился Кирилл. – Я ведь сам её выковыривал…

– Иконой её можно назвать условно, – добавил я, – кажется, на ней мы ничего не увидели, кроме однородного тёмного фона.

– Значит, помните…

Ольга улыбнулась.

– Вот и я забыть её не могла, и всё время думала об этой иконе. Даже мысль пришла: «Как было бы хорошо, если бы она возобновилась. Точнее сказать – обновилась…».

– Это что такое? – не понял я.

– Ну, есть такой эффект. Обновление старых икон. Когда краски вновь проявляются, и становится видно, что на ней изображено, – пояснила Ольга, – такие случаи крайне редки и трактуют их как чудо.

Я, конечно же, размечталась, видя преображение и той, подземной иконы. Но вдруг в моей голове или в сердце – не знаю, где именно, но проявилось желание написать икону. Только вот, во имя кого? У меня, как и у любого художника, хранится много книг по живописи. Я стала лихорадочно их листать, пока не увидела в одной из них старенькую икону какого-то древнерусского мастера. И она сразу же «легла» мне в душу…

Вячеслав, слушавший Ольгин рассказ, вдруг рассмеялся.

– Представляете, Ольга почти перестала есть! Я не пойму, в чём дело? А она говорит: «Я пощусь». Зачем, почему? Не могу понять…

Лишь после выяснил, что моя жена собирается писать икону. Так она готовилась к иконописи. Ты, кажется, ещё и в церковь ходила?

– Да, ходила, – подтвердила Ольга, – молилась, свечи ставила…

– Это так положено? – уточнил Кирилл и добавил. – Перед тем, как приступить к иконописи…

Ольга вздёрнула плечами.

– Не могу сказать. Просто захотелось… А, может быть, я знала откуда-то об этом, да забыла…

Кстати, вот эта икона!

Ольга указала на стоящую крайней слева икону. Я подошёл к ней и прочёл внизу надпись: «София».

– Это София-Премудрость? – уточнил я.

– Не знаю… Просто мне она очень понравилась. А «Премудрость» она или нет…

– А откуда же взялись остальные иконы? – не унимался Руданский. – Тебе ведь захотелось написать лишь одну?

– Это вначале, – отвечала Ольга, – лишь одну. А затем – и другие…

Всё произошло мгновенно. Я вдруг воспылала желанием писать иконы. Одну за другой. Моё состояние можно было сравнить с творческим взрывом. В душе случился необыкновенный подъём. Я чувствовала ту радость, которая проявляется во мне от одной мысли, что сейчас я буду писать иконы. Прежде такое необыкновенно яркое состояние никогда меня не посещало. Хотя картины я пишу давно, и не раз испытывала минуты вдохновения при их создании.

Я слушал Ольгину исповедь и, когда она дошла до слов «творческий взрыв», во мне всё передёрнулось. Даже жарко стало. Наверное, художница попала в ту цель, которую живописцы, если и ставят перед собой, то крайне редко. А Ольга, судя по всему, её и не ставила. Это сделал за неё кто-то другой.

И ещё я подумал о том, что о «взрыве» я совсем недавно сам размышлял. О том, подземном, в Бишуйских копях, который должен был случиться в соответствии с тайным царским проектом. Но почему-то не произошёл…

Ольга тоже говорила о взрыве. Правда, это она применила такое образное сравнение. Впрочем, и я ведь размышлял образами. Взрыв, о котором я размышлял, подразумевал не физический, а скорее духовный или энергетический…

7

Между тем, Ольга продолжила свой рассказ.

– Следом я написала образ Николая Чудотворца. Почему именно его? Не знаю. Как-то вдруг захотелось. Как будто бы сам святой возжелал того. А, может быть, я вспомнила, как ты, Кир, взял у Оксаны икону святителя Николая и вернул в подземный храм. У неё ведь были обожжены края?

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Вот я и написала её в обновленном, то есть не с обожженными краями, виде.

А затем вспомнила о тех надписях, что мы прочли на обороте иконы. Помните?

– Помним, – сказал Руднаский.

Я обратилась к ним. И, конечно, увидела там и «Софию», и «Николая Чудотворца». Кое-что стала понимать. До меня стал доходить смысл того, что вкладывалось мной в понятие «обновление» иконы. Или икон, о котором я прежде размышляла. Теперь я знала, что буду писать дальше. Следом я приступила к иконе святого Прокопия, а далее – к Феодоровской Божьей Матери…

За короткое время я написала все иконы, список которых мы с вами обнаружили в подземном храме. Но чувствую – на этом останавливаться рано. Надо продолжить работу. Поразмыслив, я приступила к иконе Николая II.

Казалось бы, этот святой относится к совершенно другой эпохе. Его лик никак не может соседствовать с теми иконами, которые были перечислены среди сгоревших и затем восстановленных (либо только ожидающих своего нового «рождения»). И, тем не менее, я написала Николая II. А следом – Серафима Серовского и ещё несколько икон. Повторюсь, это был настоящий взрыв. И у меня не было времени на длительные размышления. Я лишь не выпускала из руки кисть, стараясь не свалиться в обморок от усталости.

Опомнилась лишь тогда, когда иконы были написаны. Я выстроила их вдоль стены и стала размышлять, что вообще произошло. И со мной, и вообще…

Я решила узнать как можно больше о каждой из этих икон. Стала читать, благо сейчас имеется хороший доступ к данного рода информации и через церковные книги, и благодаря интернету.

И вот что я выяснила. Все эти иконы имеют прямое отношение к династии Романовых. «Феодоровская» – именно ею благословляли на царство Михаила, первого из Романовых, призванного стать царём. «Святого Михаила» – понятно, почему. «Святого Прокопия» – считается, что именно этот человек был родоначальником рода Романовых, идущий ещё от Кошкиных и Кобылы (Камбилы). «Николая II» – как последнего из царской династии Романовых, к тому же причисленного к лику святых. «Серафима Серовского» – потому, что именно по настоянию Николая II этот святой был причислен к лику святых за то, что духовно способствовал рождению наследника – сына Алексея (и, фактически – продолжению царской династии). «София» – одна из особо почитаемых в царское время икон. И, наверняка, игравшая особую роль при становлении и укреплении царственной династии.

Все эти иконы я назвала «царскими», подразумевая царский род Романовых. И, когда мне стало это отчётливо ясно, я задала себе резонный вопрос. Зачем требовалось собрать все эти иконы воедино? Фактически – возобновить их, а через них – всю эпоху династии Романовых от начала и до конца. И тогда я продолжила свои поиски.

Наконец мне попалась в руки информация, которая мгновенно поставила всё на свои места. Собственно, нашла её не я, а Вячеслав. Он всё это время, как мог, помогал.

Так вот. Информация касалась некой Марины Мнишек. Эта особа стала известной в России в начале семнадцатого века, в период «межвластвования», когда старая царская династия – Рюриковичей, прекратила своё существование, а новая династия – Романовых, ещё не утвердилась на престоле.

Марина Мнишек стала женой самозванца Гришки Отрепьева, который провозгласил себя царём Дмитрием, и даже на короткое время, в период смуты и безвластия, стал хозяином московского кремля. Но русский народ быстро во всём разобрался и скинул самозванца с престола. Вслед за этим земский собор провозгласил на царство Михаила Романова. Я упускаю целый ряд дополнительных сведений, связанных с этим очень бурным, хотя и коротким периодом в русской истории.