Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров
- Да я же его всего лишь два раза видел у тебя на собраниях. Первое впечатление - как будто бы неплохой парень. А каким будет в деле, время покажет. А почему именно его?
- Потому, что основная революционная сила у нас - солдаты, а Никонович - прапорщик, причем образованный...
Заснули они почти под утро. Проснулся Лесовский на рассвете, словно бы от толчка в затылок. Но это был не толчок, а грохот, возникший под окнами от сотен солдатских сапог. Лесовский торопливо зажег лампу. Житников тоже встал, настороженно слушая, что там происходит. Оба мгновенно оделись и выскочили во двор, а затем - на площадь, которая была сплошь запружена солдатами. Трудно было понять, что именно произошло, поскольку никто из военных толком не знал, по какому поводу объявлена тревога. Только слышалось отовсюду «тюрьма, тюрьма». Житников с Лесовским пробились сквозь толпы конников, хлынувших живой рекой на площадь, к фасаду здания Совнаркома.
- Что такое, товарищи, объясните, кто знает? - спросил Житников, поднявшись к массивным дверям, у которых стояли командиры кушкинского отряда.
- Контрреволюция поднялась, вот что! - отозвался кто-то недовольно. - Ворвались в тюрьму, отворили все камеры, выпустили всех ублюдков.
- Идем, Николай, к Колесову, - и они, оттеснив дежурных красногвардейцев, вошли в коридор, а затем в приемную предсовнаркома, двери которой были распахнуты.
Кабинет Колесова гудел от множества голосов. Сам он стоял за столом, сухощавый, остроносый, в военной гимнастерке и накинутом на плечи плаще. Асхабадцы остановились у порога.
- Соображать надо, дорогой товарищ, прежде чем говорить! - гремел колесовский голос. - Шайхантаур, Кучи, Биш-Агач и Сиябзар - это двести три жилых квартала. Это более ста пятидесяти тысяч жителей, и в основном - все мусульмане. Пусть там даже десять тысяч контрреволюционеров, но все равно основная масса - простые декхане и ремесленники. Первый же орудийный выстрел отбросит от нас в лагерь контрреволюционеров все мусульманское население Туркестана. Думайте, что говорите! За такие речи недолго и под военный трибунал угодить.
Зазвонил телефон. Колесов взял трубку.
- Да, это Колесов... Какой автомобиль?! Откуда у них взялся автомобиль? Доррер, говорите... От Шайхан-таура, значит...
- Что там еще, Федор Иваныч? - хмурясь, спросил Полторацкий, когда Колесов повесил трубку.
- Они освободили Доррера, посадили его в автомобиль и доставили в шанхайтаурскую мечеть. Только что вооруженные чем попало толпы, примерно, от десяти до двадцати тысяч человек двинулись из Шайхантаура. Хотят свергнуть Совнарком и водворить сюда старое недобитое эсеровское правительство.
- Я же требовал выслать этого графа! - жестко выговорил Полторацкий. - А вы отправили его в тюремную камеру, словно карманного вора. Теперь вся контрреволюция Ташкента вокруг него, как вокруг пчелы-матки, собралась. Уж он-то знает, как ему дальше действовать. - Полторацкий, распаляясь, встал, сжав кулаки. - Доррер только и ждет того, чтобы мы открыли огонь по мусульманам. Тогда бы он справил кровавый пир на месте побоища.
- Павел Герасимович, ну а что же делать? - подавленно спросил военный комиссар Перфильев. - Если мы не применим оружие, то они просто-напросто перережут нас, как беспомощных цыплят. Ведь не на переговоры вышла эта толпа, возглавляемая графом!
- Что скажете вы, товарищ Залесский? - обратился Колесов к комиссару иностранных дел и юстиции.
- Мы упустили время на переговоры, Федор. Вчера, когда духовенство Шанхайтаура выразило свое несогласие с постановлением нашего съезда, надо было специально заняться вопросом образования мусульманского совета. Мы разогнали временный мусульманский комитет, но не ввели в состав Совнаркома ни одного представителя мусульманской веры. Боюсь, теперь они не пойдут ни на какие переговоры.
- Разумеется, не пойдут, - согласился Полторацкий. - Это не выгодно Дорреру. Это не выгодно кокандским главарям - полковнику Зайцеву и головорезу Иргашу. Это не выгодно и атаману Дутову, эмиру бухарскому и английским консулам в Ташкенте и Бухаре. Стоит только нам открыть глаза бедным, непросвещенным дехканам, как они тотчас поймут, что обмануты. Эх, Федор, промахнулись мы малость. Прав Залесский. Надо было ввести в Совнарком мусульман...
- Я вас, товарищи, прошу об одном: надо найти выход из создавшегося положения, а вы слезы льете по вчерашнему дню! - посуровел Колесов. - Итак, давайте делать выводы из реально сложившейся обстановки. Первое - если мы откроем огонь и разгоним спровоцированных дехкан, - история никогда нам не простит нашей ошибки. Второе - если мы позволим спровоцированным толпам разгромить Совнарком и водворить в этот дом правительство эсеров - история тоже нам не простит этого. Третье - если найдутся среди нас добровольцы и отправятся в Шайхантаур, на переговоры, - что бы с ними ни случилось, история впишет золотыми буквами в свои анналы имена этих героев. Я, как и вы, не верю в успех переговоров, но это единственный выход в сложившихся обстоятельствах.
- Отправлюсь я, - спокойно выговорил Полторацкий. - Кто желает со мной? Добровольцы есть? Впрочем, на это дело не всяк годится... Русанов, пойдешь?
- С превеликой охотой, товарищ комиссар! - Прапорщик Русанов встал и прищелкнул каблуками.
- Кого еще возьмем? Еще одного... - Полторацкий обвел глазами плотно сидящих за столом командиров рот и рабочих дружин.
- Безусловно, Эберга, - подсказал Русанов.
- Почему, безусловно?
- Отважнее и хладнокровнее этого человека я не встречал в своей жизни никого. Это - душа всего кушкинского гарнизона!
- Хорошо, - согласился Полторацкий.
V
Медленной живой рекой текли по улицам старого Ташкента вооруженные чем придется толпы мусульман. Сотни проповедников ислама, славя величие новоисламской партии «Шураи-ислам», призывали спровоцированных дехкан смести с лица земли неверных русских большевиков, отделиться от России и создать свое, Кокандское государство. Гром барабанов и рев карнаев придавали этой многотысячной процессии зловещую таинственность и порождали веру у дехкан в несокрушимость «правого дела».
Впереди процессии, оторвавшись от первых ее рядов, ехали в открытом автомобиле недавно изгнанные из «Белого дома» правители мусульманского комитета - знатные баи, сам глава Шайхантаура и с ними - недавний помощник Генерального комиссара Туркестанского края граф Доррер. Перед рассветом контрреволюционно настроенные мусульманские фанатики, бывшие офицеры и юнкера разгромленного ташкентского кадетского корпуса, ворвались в городскую тюрьму, перебили стражу, освободили арестованных, и в первую очередь графа Доррера. За две недели одиночного заключения его сиятельство оброс щетиной и изрядно помялся, истомился тяжкими думами о своей незавидной участи, и вот - долгожданная свобода! Грязного и взлохмаченного, его доставили в Шайхантаур, отмыли в бане, выбрили, надушили, одели и посадили в роскошный «Руссо-Балт», точно такой же, в каком он ездил по Асхабаду в свою бытность председателем Временного исполкома, а затем в должности областного комиссара. Пока ошеломленного графа готовили к новому перевороту, вокруг него увивались его недавние подчиненные, сотрудники Временного исполкома Туркестана, посвящая в суть происходящих событий. Пусть граф не опасается за свою Дальнейшую судьбу и участь - впереди у него только победы и доблестная слава. Большевикам удалось захватить власть во всей России и Туркестане, но это не надолго. На стороне русской буржуазии весь цивилизованный мир. Что касается непосредственно Туркестана, то уже готовится и вот-вот начнет свою работу 4-й Чрезвычайный краевой мусульманский съезд. Власть Советов в крае будет ликвидирована и передана Кокандскому ханству. Туркестан отойдет от Советской России. Графу Дорреру приготовлено достойное место в новом кокандском правительстве... Граф рассеянно слушал, но думал вовсе не о власти. О ней он подумает потом - сначала надо как-то узнать, жива ли ее сиятельство графиня, жив ли брат Алексей? Каково правительство в Закаспии? Если и там свергнуто Временное правительство, то не пришлось бы семейству Доррера расплачиваться перед большевиками за его сегодняшние действия. Колесов успеет сообщить в Асхабад о том, что граф Доррер возглавил новый мятеж, и тогда участь их будет решена. «О, если бы была возможность переговорить с большевиком Колесовым, сказать ему: «Я тебе дарую жизнь, но оставь в покое мою жену и моего родного брата!»
Доррер сидел в автомобиле рядом с имамом. Тот в сильном волнении покряхтывал и перебирал четки, делая вид, что он совершенно спокоен. Два бывших представителя временного мусульманского комитета, сидевшие сзади, беспрерывно вздыхали и произносили «Аллах милостивый, всевышний...» Доррер, переносясь мыслями в Асхабад и вновь возвращаясь к реальности, тоже заметно трусил. Он знал эту старую улицу, идущую через Ангренский канал, из старого города к «Белому дому». Он не раз ездил по ней, навещая крупных феодалов и духовенство. О, как лихо проносился по этой улице его автомобиль, и как опасливо крадется он к правительственному дому теперь. Вот уже позади остался канал, с пенящейся под мостом горной водой Ангрена. «Руссо-Балт», мягко шурша шинами, покатился по широкой улице, обрамленной с обеих сторон высокими пирамидальными тополями, оторвавшись метров на сто от идущей следом процессии, и вдруг из-за тополей выскочили три всадника, направив коней к автомобилю, один из них скомандовал:
