Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова
Самое ужасное это то, что многие сторонники демократии упорно отказываются осознать угрозу наступающего фашизма. Самое ужасное, что многие люди, обманутые пропагандой, верят, что фашизм озабочен лишь борьбой с социализмом и коммунизмом…»
А последний абзац книги звучит так:
«Подводя итог моему двадцатилетнему пребыванию в Америке после русской революции, и искренне могу сказать, что более чем когда-либо убежден в том, что счастье индивидуума тесно зависит от счастья его народа и что нет индивидуума или народа, который мог бы наслаждаться подлинным миром и благополучием, окруженный нищетой и страданиями других».
Пожар все ближе
Мальвина Витольдовна шутя говорила, что муж ее, хотя не курит и не пьет, имеет все же разорительную страсть — радиоаппараты. То было время бурного развития радиотехники. С каждой новой моделью появлялась возможность все надежней и качественней слушать самые отдаленные станции. Немудрено, что, получив деньги за книгу, Яхонтов первым делом поспешил купить себе очередной «супер». Все больше и больше времени проводил он у приемника. Шло тревожное лето 1939 года.
Правда, американцев больше тревожили не Халхин-Гол и даже не Гитлер, а кризис, который с каждым месяцем ощущался все сильнее. Грозный призрак Великой депрессии, ужасая людей, все выше поднимался на горизонте. Наученное горьким опытом 1929–1933 годов, правительство пыталось противодействовать ударам непознаваемой экономической стихии. Промышленникам предоставлялись правительственные субсидии, фермеров поощряли сокращать посевные площади, скупали у них излишки продовольствия. Но все это мало помогало. Рузвельтовский Новый курс — не палочка-выручалочка, говорили противники президента, число которых все росло и росло.
Яхонтов окунулся в стихию этих разговоров, когда, поддавшись уговорам жены, отправился вместе с ней отдохнуть на ранчо.
Материальное положение его упрочилось, и они смогли позволить себе отдых не в курортной толпе, а на ранчо, как будто они гостили в поместье какого-нибудь богатого помещика в старой России. Так все здесь было «по-сельски» и в то же время комфортабельно, так все «по-домашнему». И так приветлив и старомодно учтив был сам хозяин мистер Эдвардс, и не случайные были у него «гости»-отдыхающие, а по рекомендации. Ну, и за все, разумеется, полагалась отдельная плата. Но сейчас о деньгах думать не хотелось. После вымотавшей его работы над книгой Яхонтов и в самом деле должен был сделать передышку. Свежий воздух — никакого бензина! — парное молоко и верховые прогулки по лесным дорогам действительно оказывали целительное действие. Но вечера, когда другие отдыхающие усаживались играть в бридж, Яхонтов отдавал политике: приемник и газеты. Причем радио он ценил все больше: новости приходили быстрее и менее искаженными. Во всяком случае, не подвергнутыми «потрошению» еще и в газетах.
Одной фразой обошелся как-то обозреватель, сказав, что в Москву отправилась англо-французская военная делегация. Яхонтов понял, что цель СССР — создать единый фронт против фашизма. К тому времени, к августу, Гитлер уже присоединил Австрию и Чехию. Фашистская Словакия, Венгрия были его сателлитами, Италия и Болгария — союзниками. Муссолини захватил Албанию, нависал над Грецией. Старый знакомый Яхонтова Маннергейм, когда-то генерал-адъютант Николая II, теперь держал под финским прицелом бывшую столицу царей, все больше и больше сближался с немцами. Сердечный друг Германии — Япония, хотя и получила по зубам на Халхин-Голе, разумеется, не переставала быть смертельно опасной…
Виктор Александрович впивался в скупые газетные сообщения, пытался представить себе, о чем говорят в Москве. Писали мало и невразумительно. Пожалуй, четче всех обрисовал ситуацию швед Рагнар Стром. «Москва выдвинула на переговоры третьего человека в государстве, — написал он. — Маршал Ворошилов, без сомнения, влиятельная, авторитетная и, что немаловажно, очень популярная фигура. Выставлять на переговоры кого-то выше него было бы просто неприличным. Да и кто выше Ворошилова в СССР — Молотов и сам Сталин. В то же время уровень и полномочия англичан и французов оскорбительно низки. Можно только удивляться выдержке и целеустремленности русских, которые готовы поступиться протокольными издержками ради успеха переговоров. Однако ключи от успеха «забыты» в Лондоне и Париже».
Двадцать первого августа во время дальней прогулки лошадь Яхонтова сбила ногу, и на ранчо пришлось возвращаться пешком. Добрался он уже в темноте.
— Хелло, генерал! — окликнул его, попыхивая сигарой, Чарли Доули, бизнесмен, занимавший соседнюю комнату и тоже не любитель карт. — Спешите к радио. В Европе сенсация: завтра в Москве будет заключен пакт…
— Пакт? Значит, англичане и французы все-таки…
— Нет, нет, Виктор, — прервал его Чарли. — Пакт о ненападении решили заключить Россия и Германия. Риббентроп летит в Москву. Неожиданная рокировка, не так ли?
В первое мгновение Виктор Александрович подумал, что далекий от европейской политики бизнесмен что-то перепутал. Не сразу он осознал, какой блестящий ход сделала советская дипломатия. Поужинав (а он изрядно проголодался за столь долгую вынужденную прогулку), Яхонтов собрался засесть «за радио», но Чарли Доули очень вежливо, но и очень настойчиво попросил уделить ему часик. В Америке деликатность русского интеллигента — не очень удобное свойство. Яхонтов согласился, хотя, целиком занятый мыслями о политике, досадовал на бесцеремонность соседа, который, видимо, не понимал его состояния. О чем же он будет его спрашивать? — не о советско-германском же пакте, черт возьми.
Они расположились в уютной беседке, стоящей в отдалении от дома. Чарли раскурил сигару и неожиданно спросил:
— Виктор, война будет?
Яхонтов рассмеялся:
— А вам это зачем, Чарли? Занимайтесь своим бизнесом. Когда она начнется, узнаете из обзора новостей. В вашей-то жизни война ничего не изменит…
— Вы презираете меня?
— С чего вы это взяли? — Яхонтов всерьез обеспокоился. — Напротив. Вы мне симпатичны, Чарли. Только — давайте честно! — я не понимаю, зачем это вам. Для меня речь идет о трагедии, которая надвигается на… на ту страну, откуда я родом, на цивилизацию…
Чарли остановил его движением руки:
— Трагедии у каждого свои, генерал. Кстати, признайтесь, вы ведь ничего не знаете обо мне, кроме того, что я бизнесмен и не играю в бридж. Но это практически ничего не говорит о человеке. Вам-то я могу сказать, что мое положение отчаянное, на моем месте европеец уже, может быть, наложил бы на себя руки. Извините, у каждого своя гордость. У вас — своя, у нас — своя. В крысиной драке — а бизнес это крысиная драка, генерал! — европейцы послабее нашего брата. Я не только разорен; я в страшных долгах. И здесь я только потому, что это надо скрывать, надо держать марку. Чтобы говорили: о, старина Чарли опять отдыхал на ранчо, видно дела его совсем неплохи… Так вот, мне нужен совет профессионала. Пока я ничего не смогу заплатить вам, но — слово джентльмена… не перебивайте меня, генерал. Вы знаете, что такое консультационная фирма? Их бизнес — продавать советы…
— Я не понимаю, — попытался опять было возразить Яхонтов, но Чарли неумолимо и напористо продолжал выстреливать фразы:
— Итак, мне надо знать ваше мнение по таким вопросам. Будет ли война? Когда? Втянутся ли в нее Штаты? Какая будет война — затяжная или скоротечная? Какого рода оружие будет иметь наибольшее значение? От ваших ответов зависит, как мне быть с моим бизнесом, — заключил Доули несколько туманно.
Виктор Александрович изложил ему свое мнение, сказал, что война вспыхнет вот-вот, что она будет очень жестокой, видимо — долгой, что Америке не отсидеться в нейтральном окопе, во всяком случае с Японией воевать ей придется, что будет возрастать роль прежде всего авиации, затем флота и танков. Чарли слушал внимательно и еще раз, несмотря на протесты Яхонтова, заверил, что гонорар за ним не пропадет. В ту же ночь бизнесмен уехал.
Наутро Яхонтов погрузился в газеты, начав, как всегда, с «Нью-Йорк таймс», которая взревела заголовком во всю ширину полосы: «Лондон потрясен. Германо-советский пакт принят со злостью и остолбенением».
Все последующие дни Яхонтов неоднократно поражался наглому цинизму мюнхенцев во всех странах, явному выражению их злобной досады. Французская газета «Тан» договорилась до того, что назвала шаг Гитлера «изменой».
«Пакт означает отказ Германии от натиска в сторону Балканских стран, от ее планов в отношении Украины и от ее надежд на выход к Черному морю, отказ от всего того, что составляет основу германской экспансии в сторону Востока», — писала «Тан». Японцы открыто заявили, что в связи с германо-советским пактом они пересмотрят свою политику; император принял отставку правительства. Дорри Томпсон, популярная в те годы американская обозревательница, сказала по радио, что пакт является величайшей победой Сталина. Поездка Риббентропа в Москву показала, что Германия напугана. Советское правительство относится с недоверием к Англии и Франции и стремится к нейтралитету в предстоящей войне… Словом, понял Яхонтов, мюнхенцы на этот раз промахнулись. Натравить Гитлера на Россию им не удалось, оттого и беснуются.
