Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
— Ваше величество, — обратился он к королю Англии, — беда! Проклятый и вероломный Исаак ночью сбежал со всеми своими приближенными людьми из города. Смотритель дворца, в котором Исаак жил, сказывает, что ему примерещилось, будто вы хотите напасть на него среди ночи. Якобы даже кто-то внушил сию мысль Исааку.
— Кто-то? — взвился Ричард. — А не видел ли ты здесь, в Ларнаке, Жана де Жизора?
— Нет, не видел, ваше величество. А что, он здесь? Вы его видели?
— Не видел, но и не удивлюсь, коли увижу.
— Не могут же все пакости мира исходить от одного человека.
— Еще как могут, Робер, еще как могут! Иной раз мне кажется, что и мои прыщи наколдовываются твоим родст… — прости, забыл! — твоим соседом по имению.
Возвратившись в Ларнаку, Ричард принялся собирать войско для похода. Великого магистра тамплиеров, назначенного флотоводцем, он отправил в Лимасол с поручением всем кораблям, стоящим в лимасольской гавани, сниматься с якоря и рассредотачиваться вдоль всего кипрского побережья, сторожить, чтобы коварный деспот не сбежал с Кипра по морю. Оставалось выяснить, в каком направлении бежал Исаак — на север, в Никосию, или на восток, в Фамагусту. К утру следующего дня стало известно — деспот бежал в Фамагусту. Войско пребывало в полной готовности, и задолго до полудня Ричард двинул полки на восток. Около десяти лье отделяло Ларнаку от берега залива Амохостос. Через час благоухание апельсиновых рощ, царящих в этом уголке острова, наполнило легкие и души крестоносцев, жара накалялась, но изредка свежий ветер бросался навстречу, и тогда мир, овеянный ветром и апельсиновым благоуханием, казался прекрасным. Еще через пару часов вдалеке в морской лазури показался город Фамагуста, лежащий на берегу восхитительного залива. Продвижению войск короля Англии никто не помешал, и, войдя в Фамагусту, Ричард узнал, что Исаак сегодня утром бежал в Никосию.
— А я уж думал, он будет бегать от меня по всей длине острова, до самого Андреевского мыса, — засмеялся Ричард, еще не решив, поворачивать ли полки на северо-запад или остаться до завтра здесь.
— Говорят, тут где-то из-под земли бьет целительный источник, — сообщил летописец Говден. — Купание в нем облегчает кожные болезни.
— Следует этим воспользоваться, эн Ришар! — воскликнул Робер де Шомон. — Оставим на завтра поход на Никосию.
Беренгария тоже была за то, чтобы посетить целительный источник.
— Ну что ж, — согласился король Львиное Сердце, — как видно, не поможет мне камень Магометовой приемной матери.
— Как бы только вред не принес, — вздохнула Беренгария. — Не надо было прикасаться к нему. Ведь ты не магометанин, друг мой. С тех пор как мы побывали в той сарацинской обители, меня не покидает тяжкое предчувствие.
В Фамагусте было очень хорошо. Лучший дворец здесь назывался точно так же, как в Лимасоле, — Базилея Кефалия, и построен он был точно так же. Беренгария была счастлива, словно они вернулись в Лимасол.
— Глядишь, тут боги пошлют в подарок лошадку для меня, — веселилась она. — Я бы дала ей имя — Ришесса.
— Мало тебе того, что я богач[63], тебе еще подавай богатство, — усмехался Ричард.
После прикосновения к могильному камню праведницы Умм Харам прыщи на теле короля Англии не только не испугались мусульманской праведности, но, кажется, еще добавились, и Ричард теперь уповал на действие целительного источника.
— Надеюсь, эта водица проистекает не из могилы приемного отца Магомета, — кряхтел он, погружаясь в ледяную воду купальни. — Впрочем, я вижу, в Фамагусте почти нет арабов.
На следующее утро король Ричард проснулся хоть и в блаженных объятиях своей молодой жены, но с больным горлом. Лекарь короля Гюи, который осенью прошлого года не смог спасти от смерти королеву Сибиллу и тем не менее оставался при Лузиньяне, посоветовал обмотать горло платком из козьей шерсти и напиться горячего молока с ромашкой, бузиной и липовым цветом. Последовав совету врача, Ричард почувствовал небольшое облегчение и с перемотанным горлом двинулся в поход на Никосию. И вновь дыхание апельсиновых рощ веселило душу, а солнце, поднимаясь все выше и выше, обливало закованных в латы рыцарей нестерпимым жаром.
— «Ехал Шарлемань — о-кэ! — через долины…» — запел было Ричард, но осекся — получалось не пение, а сипение. Но его песню, сочиненную им давным-давно, когда Ричарду было лет восемь, подхватили другие:
Ехал Шарлемань — о-кэ! — через долины,А за ним скакали его паладины.А я, не знаю как, увязался вслед за ними.Ехал Роланд — о-кэ! — быстрокрылый.Сердце у него тосковало по милой.А я, не знаю как, его песней утешал…
— Вот так захочешь спеть, а глядь — ты уже помер и рта не можешь разинуть, — горько усмехнулся король Англии. — Хотя, как сказывают, трубадур Джауфре Рюдель умер по пути к своей возлюбленной, графине Триполитанской, но когда его привезли к ней мертвого, он ненадолго ожил, спел самую лучшую кансону из тех, которые вез ей в подарок, и только потом окончательно усоп.
— Он похоронен при храме тамплиеров, — сказал Робер де Шомон. — Я покажу его могилу, когда мы прибудем туда.
— Я хочу, чтобы ты, Беранжера, была готова к тому, что, когда меня привезут к тебе мертвого, я, быть может, оживу ненадолго и спою тебе о своей любви.
Беренгария сегодня утром попросила сыскать ей рыжую лошадку, которую назвала Ришессой. Теперь она ехала на ней рядом с мужем и, услышав такие трогательные слова, смахнула с глаз мигом набежавшие сладкие слезы.
Проехав около шести лье по все возрастающей жаре, Ричард повелел устроить привал в прекрасной долине возле небольшой деревеньки, утопающей в густых зарослях садов, окруженной рощами тополей, кипарисов, эвкалиптов и пальм. Выяснилось, что местность называется Тремифуссия.
— Странное наименование, — сказал разместившийся подле Ричарда один из ближайших друзей короля Гюи, владыка Торона Онфруа. — Оно скорее похоже на латинское, нежели на греческое. Дрожь, испуг, бегство слышатся в нем.
— Немудрено, — откликнулся летописец Амбруаз. — Говорят, некогда здесь стоял на горе высокий город, который населяли весьма развратные жители. Все виды пороков процветали в нем. И в тот самый день и час, когда на Голгофе был распят Спаситель Христос, ужаснейшее землетрясение поглотило и гору, и стоящий на ней город греха.
— Видать, часто тут случаются землетрясения. Не первую легенду слышим о городе, провалившемся под землю, — сказал Ричард, вспоминая Лутрофорию.
В это мгновенье явился граф Бодуэн де Бетюн с сообщением, которое вмиг заставило всех отдыхающих вскочить на ноги и прервать трапезу. Передовые порядки войска, возглавляемые антиохийским князем Боэмундом Третьим, приплывшим на Кипр в окружении короля Гюи, увидели в отдалении приближающееся войско киприотов, которое, вероятнее всего, ведет обиженный деспот Исаак.
— Все-таки он решил еще раз сразиться со мной! — воскликнул Ричард в восторге. — Я был худшего мнения о нем. Хоть и плохой, а — вояка!
Трубы возгласили боевую тревогу, и привал, раскинувшийся в Тремифуссии, мгновенно стал сворачиваться.
— Ну, — сказал Онфруа, надевая шлем, — кому-то снова тут суждены дрожь, испуг и бегство.
— Могу точно сказать, что не нам, — твердо заявил Робер де Шомон.
Ричард уже спешил на своем Фовеле туда, на передовую, и очень сожалел, что не его меч первым звякнул о меч врага. Битва уже началась на широком холме, на котором, в отличие от лежащей рядом долины Тремифуссии, деревья росли не часто и можно было развернуть сражение. Вскоре сделалось очевидным огромное преимущество крестоносцев перед киприотами. Очевидно, Исаак вновь совершил ошибку, полагая, что Ричард приведет в Фамагусту не столь большую рать, а из Фамагусты на Никосию поведет и того меньшую. Сражение вспыхнуло мгновенно, как только рати сошлись. Без сомнения, сердца киприотов горели страстным желанием наказать наглых пришельцев за все издевательства, которым они их подвергли, в особенности — за позорную торговлю длиной Кипра. Еще в густых рощах Тремифуссии звучали трубы, а на холме уже ломались копья, трещали щиты, звенела сталь мечей, раздавались первые крики и стоны, бешено ржали кони. Вышибив из седла копьем киприота, Ричард врубился в схватку, высоко взмахивая своим Шарлеманем. Для Фовеля это была первая битва, но конь, хоть и храпел, не очень-то растерялся, мало того — он удивил и порадовал Ричарда тем, что несколько раз пытался укусить врага.
В пылу сражения король Англии вдруг увидел и самого деспота. На гнедом коне, укрытом доспехами, Исаак Комнин все ближе подбирался к королю Англии, натягивая тетиву лука и целясь не в кого-нибудь, а именно в него — в Ричарда.
— Меня нельзя так убить! — весело крикнул ему Ричард.
