Александр Сегень - Ричард Львиное Сердце: Поющий король
— То и имеется, — отвечал Ричард. — Мы не хотим отбирать у благороднейшего деспота весь остров. Мы возьмем только его длину. Таким образом, подданные вашего величества имеют полное право распоряжаться островом по всей его ширине. Они могут перемещаться по Кипру хоть с севера на юг, хоть с юга на север, но ни в коем случае не с запада на восток и не с востока на запад. Соответственно и все лежащее по длине острова будет принадлежать нам, а все, что лежит по ширине, остается вам.
— Ничего не понимаю! — недоумевал Исаак. — Вот, скажем, кому будет принадлежать город Ларнака?
— Ларнака? Нам, — отвечал король Англии, продолжая глумиться над побежденным противником. — Ведь она расположена на побережье, вытянутом во всю длину острова. Равно и все остальные города, находящиеся на берегу. Вы же не станете спорить, что береговая линия тянется по всей длине Кипра?
Исаак потихоньку начинал закипать. Он понял, что над ним потешаются, и еле сдерживался от гнева. Наконец он, взяв себя в руки, догадался задать главный вопрос, который, собственно, сам собою напрашивался:
— Я все понял… Сколько я должен заплатить, чтобы выкупить у короля Англии присвоенную им по праву победителя длину Кипра?
— Выкупить завоеванное в честном бою? — усмехнулся Ричард. — Хм… Что ж, если у вас на Кипре такое в порядке вещей, я готов продать вам длину Кипра. Почем вы могли бы заплатить за каждый локоть?
— М-м-м… — обиженно прогудел Исаак. — Я даже не знаю… Мне никогда не приходилось совершать подобные покупки. А почем вы сами продаете?
— Гюи, — обратился Ричард к присутствующему на этой встрече королю Иерусалимскому, — почем сейчас идет локоть островной земли, не знаешь ли случайно?
— Смотря какой локоть, — пожал плечами де Лузиньян.
— Наш, французский [62].
— Наш? Полагаю, по одному безанту будет по-божески.
— Отлично. По одному безанту за каждый французский локоть.
Киприоты принялись высчитывать. Ричард попросил Амбруаза Саннома тоже подсчитать. Тот быстро произвел вычисления:
— В каждом лье заключено три тысячи семьсот локтей. Три тысячи семьсот умножаем на шестьдесят лье и полу-ча-аем… Двести двадцать две тысячи безантов. Многовато, эн Ришар!
— Ладно, посмотрим, что они скажут.
Греки, произведя подсчеты, выпучили глаза.
— Шестьсот шестьдесят шесть тысяч безантов?! — воскликнул Исаак, вскакивая со своего кресла. — Это издевательство! Ведь это число зверя! Антихриста!
— Прошу прощения… — замялся Ричард. — Эн Амбруаз, как у них вышла столь страшная цифра? Меня аж оторопь взяла.
— Ясное дело, ваше величество, — ответил Амбруаз невесело, ибо на всех пахнуло жутью апокалипсического числа и никому уже не было весело — ни киприотам, ни крестоносцам, — они, эн Ришар, исчислили по своим локтям, а не по французским, а ихние локти в три раза меньше наших. Оттого и сумма получилась в три раза больше, чем у меня. Надо их успокоить.
Когда Исааку перевели то, о чем сказал Амбруаз, деспот все равно не успокоился. И двести двадцать две тысячи монет отборного византийского золота были для него непосильной суммой. В конце концов сошлись на половине.
— Ладно, — махнул рукой Ричард, — я согласен уступить всю длину Кипра от Пафоса до мыса Святого Андрея за бесценок. Вот моя последняя цена: сто одиннадцать тысяч сто одиннадцать безантов. Но вот и мое дополнительное условие мира: вы откроете крестоносцам все свои крепости и дадите мне триста самых лучших воинов для участия в крестовом походе против Саладина.
Сердясь и кряхтя от ненависти к врагу-победителю, Исаак поставил свою подпись под мирным договором, в коем указаны были все условия, выдвинутые Ричардом. Вдобавок там было вписано еще одно требование короля Англии — чтобы деспот Исаак безвыездно оставался в Ларнаке до тех пор, покуда не будут выполнены все остальные условия.
Когда мирный договор был заключен, Исаак, Ричард и Гюи де Лузиньян выпили мировую. Ричард принялся подзуживать деспота повторить поединок.
— Мне ужасно понравилось ваше искусство копьеметания, — смеялся он. — И хотелось бы еще раз посмотреть, как вы умудряетесь столь мягко приземляться на землю после того, как вас вышибают из седла. Гюи, я страсть хочу, чтобы и ты это увидел.
В итоге Исаак разъярился до такой степени, что покинул дом, в котором шли переговоры, почти не попрощавшись.
— Ах, золотой мой Уино! — восхищался Лузиньян. — Какое же ты мне сегодня доставил удовольствие! Давно я так не веселился. Здорово ты поиздевался над этим схизматиком.
— Как бы он не передумал выполнять условия мирного договора после стольких насмешек над собой, — тихо вздохнула Беренгария, которой только теперь предоставилась возможность что-то сказать.
— Пусть только попробует! — молвил Ричард.
— Следовало бы вообще взять его под стражу в качестве заложника, — сказал барон Меркадье.
— Он и так поклялся не покидать Ларнаку, покуда не выплатит назначенную мной стоимость длины своего острова, — возразил Ричард, на что Роберт де Шомон заметил:
— Исаак вероломен, ему ничего не стоит нарушить любые свои клятвы и обещания.
Дом в Ларнаке ни в какое сравнение не шел с Базилеей Кефалией в Лимасоле, и ночью Беренгария много раз повторяла:
— Уедем отсюда, сердце мое. Туда, к нам, в Лимасол.
— Если ехать, — возражал Ричард, — то надо будет тащить с собой подлеца Исаака, а это уж совсем для него будет похоже на плен. Обидится, разъерепенится.
— Ну, может быть, здесь найдем что-нибудь получше?
Рано утром они отправились на прогулку по городу, однако напрасно Беренгария мечтала о лучшем жилье — городишко оказался захолустным. Когда-то здесь находился город Китион, один из самых могущественных на Кипре. Потом он зачах, а завоеватели арабы полностью разрушили его. Они же стали и восстанавливать город, назвав его Киттим. Сюда, сопровождая воинов Аллаха, прибыла приемная мать самого пророка Мохаммеда, звали ее Умм Харам, она разъезжала на лошади, вдохновляя арабов на подвиги в битвах с греками. Во время битвы в окрестностях Киттима, на берегу Соленого озера, Умм Харам свалилась с лошади и насмерть ушиблась. А когда ее похоронили, с небес упал черный огромный камень, состоящий из чистого железа. И упал он прямо на свежую могилу приемной матери Мохаммеда, засвидетельствовав ее святость. Потом арабы возвели над могилой Умм Харам мечеть, а вокруг мечети разбили огромный сад с фонтанами.
Обо всем этом Ричарду рассказали, когда он подивился большому количеству людей в сарацинских облачениях. Ему захотелось поглядеть на камень, свалившийся с небес, и он с Беренгарией отправился в обитель Умм Харам. Войдя в упоительную прохладу чудесного сада, он почувствовал истинную святость этого места. Ощущение святости отразилось на его лице, и быть может, только поэтому арабы весьма благосклонно отнеслись к его посещению и даже провели к могиле своей праведницы, а когда он попросил приоткрыть покрывало, укутывающее огромный камень, они после некоторых прений друг с другом приподняли с одной стороны краешек ковра. И один из арабов на ломаном французском сказал:
— Когда Мелек-Риджард есть какой-то болезнь и когда Мелек-Риджард имей чистое сердце, он надо коснуться камню Умм Харам.
— Мелек-Риджард? — удивился Ричард. — Это я, что ли?
— Ты есть Мелек-Риджард, — закивал головой мусульманин. — Сам султан Салах-ад-Дин дал тебе такой имя. Оно значит «великий государь Риджард».
— Ты слышишь, Беранжера! — воскликнул радостно король Англии. — Уже и сарацины почитают меня как великого государя!
— Да, — продолжал кивать араб, — Салах-ад-Дин ждет тебя, Мелек-Риджард. Он люби хороши враг.
Тут Ричард, едва не плача от восторга, прикоснулся к поверхности камня, лежащего на могиле приемной матери пророка Мохаммеда. Поверхность камня была прохладной и в то же время — как будто живой.
— Боже правый! — прошептал Ричард. — Избави меня от недуга моего и дай мне в честном бою сразиться с благороднейшим Саладином, встречи с которым я жажду отныне более всего на свете. И пусть как можно скорее закончатся мои приключения на Кипре, чтобы я мог не мешкая отплыть в Святую Землю. Пусть Исаак выполнит все условия и не заставит меня вновь воевать с ним.
Поклонившись благожелательным сарацинам, Ричард в волнении покинул обитель Умм Харам.
— Почему бы нам здесь не поселиться, любовь моя? — спрашивала Беренгария.
— Потому что тогда меня объявят союзником Саладина, а деспота Исаака — крестоносцем, пострадавшим от вероотступника Мелек-Риджарда, — строго ответил Ричард.
Он хотел было еще посмотреть, как на озере добывают соль, но гонец из Ларнаки помешал ему. В качестве гонца выступал старый тамплиер Робер де Шомон. Вид у него был огорченный.
