Мулк Ананд - Два листка и почка
Теперь, когда он был у цели, он почувствовал, что затеял это напрасно. Лучше бы вернуться. Все равно, здесь он теперь отрезанный ломоть, человек для всех чужой! И все же немыслимо уехать из Ассама, не повидавшись с Барбарой. Ему было не под силу переносить несчастье с улыбкой на губах. Себе-то он мог признаться, как ему дорога эта девушка; кто бы она ни была, что бы собой ни представляла, он хотел на ней жениться. До встречи с Барбарой ему еще никогда не приходилось испытывать такой полной взаимной любви. Да, он готов провозгласить на весь мир, признаться, не боясь насмешек, что он желает эту девушку. Его жгли сейчас воспоминания об ее ласках, о горячих объятиях, в которых они забывались, опьяненные друг другом. «Пока ты есть ты, и пока я есть я, и пока мы оба в этом мире, нас ничто не разлучит», — как-то сказала она ему, перефразируя стихи Броунинга. Он тогда взглянул на нее изумленно и ответил: «И я тоже обожаю тебя». И потом она призналась: «Милый, я постигла красоту твоей любви. Не чудо ли, что ты полюбил меня?» Ее наивная непосредственность вселяла в него мужество, и он был уже готов дать достойный отпор тем хлыщам, которые стали бы смеяться над его выбором, говоря, что между ним, де ля Хавром, развитым и образованным человеком, и этой пустышкой нет ничего общего, либо цинично ухмыляться, признавая его помешанным. Свою силу он почерпнул бы в невыразимой улыбке ее глаз. Но об этом нельзя было говорить никому, чтобы не прослыть сентиментальным. На миг перед ним открылось значение пуританского подавления плоти: стоит человеку обнаружить свои личные, глубоко интимные чувства, свою нежность, громко их высказать, как он становится уязвимой мишенью для насмешек.
И де ля Хавр снова и снова — в который раз — спрашивал себя, как могла Барбара обо всем забыть, порвать нежные узы, которые их связали. Тем не менее она именно это и сделала, теперь ему оставалось только подавить свою горечь и устраниться. Де ля Хавр предполагал уехать в Бомбей и занять должность рентгенолога в Онкологическом институте, если она была еще вакантной… Все бы ничего, если бы не болела сердечная рана, если бы не было так тоскливо думать о разлуке навсегда, разлуке, равносильной смерти, если бы не было такого упорного желания снова владеть этой чудесной девушкой…
Он очнулся от своих грез, когда уже прошел мимо кухни с ее чадом, и теперь поднимался по ступеням веранды. Шипящий огонь калильных ламп бросал бледный свет на листву карликовых пальм и привлекал мириады насекомых, падавших с опаленными крыльями вокруг их матовых шаров, обтянутых металлической сеткой. Де ля Хавр нервничал все больше, он боялся, как бы все не стали в душе смеяться над его визитом…
— Салаам, хузур, — приветствовал его Илахи Бакс, выбежавший ему навстречу из помещения для прислуги. — Бура-сахиб в клубе. Мисси-сахиб и мэм-сахиб дома.
— Я хотел бы видеть мисс-сахиб, — сказал де ля Хавр.
— Я сейчас спрошу у мэм-сахиб, — ответил слуга и ушел в гостиную.
Время ожидания показалось де ля Хавру очень длинным: было что-то унизительное в том, чтобы стоять тут, когда раньше он мог просто пройти без доклада. Вдруг ему представилось, что миссис Крофт-Кук прикажет его не принимать, но тут же рассердился на себя за то, что предположил в ней такие низкие побуждения. Чувство какого-то отвращения к себе заставило его вздрогнуть — ему хотелось бы очутиться за тридевять земель отсюда.
— Пройдите, хузур, — пригласил его вернувшийся слуга.
— Добрый вечер, милый Джон, — приветливо улыбнулась миссис Крофт-Кук, протягивая ему кончики четырех пальцев для пожатия, — какой приятный сюрприз!
— Добрый вечер, миссис Крофт-Кук, — ответил он небрежно, чтобы скрыть свое смущение, и делая вид, что ничего не произошло.
— Я полагаю, что вы пришли проститься с Чарльзом, — продолжала она, — я еще вчера утверждала, что вы ни за что не уедете, не повидавшись со всеми нами. Садитесь, пожалуйста.
Де ля Хавр осторожно ступил по тигровой шкуре, расстеленной перед диваном, и сел в самый уголок, стараясь занимать как можно меньше места. Он смотрел себе под ноги и не знал, что говорить. Наступила пауза.
— Вы уже уложили вещи? — спросила хозяйка. — Если нужно…
— Благодарю вас, все сделано, — ответил де ля Хавр, заранее пресекая сладенькое предложение помочь ему. — Дома ли Барбара? Я хотел бы повидаться с ней.
Усилие, какого стоил ему этот вопрос, заставило его густо покраснеть, он даже прикрыл веками глаза, и все перед ним словно поплыло в тумане.
— Полагаю, что она дома, — последовал ответ, которому миссис Крофт-Кук постаралась придать как можно более безразличный оттенок. — Она, кажется, в своей комнате с Мэйбл; ведь вы знаете, Мэкра гостят сейчас у нас. Они собираются в отпуск в Англию и захватят с собой Барбару. Да вот и майор. Сейчас я ее позову.
— Привет, — произнес Мэкра, входя, поскольку ему было уже неловко повернуть обратно, после того как миссис Крофт-Кук о нем объявила.
Майор выглядел импозантно со своей большой головой, крупным лицом и значительным взглядом с каким-то нероновским выражением. Де ля Хавр взглянул на него и улыбнулся довольно жалкой улыбкой, хотя про себя презирал этого человека и ничуть не собирался уступать ему в чем-либо. Ему бросилась в глаза тяжелая, квадратная челюсть Мэкра. Но он тут же отвел взгляд, боясь, как бы тот не заметил, что он пристально на него смотрит, и стал украдкой оглядывать стены, увешанные мечами и ружьями, мордами кабанов и тигров с неподвижным взглядом стеклянных глаз и знакомыми картинами в рамках, покрытыми паутиной. В эту минуту де ля Хавр остро осознал свою всегдашнюю слабость, особенно проявляющуюся в трудных обстоятельствах: все его бахвальство обычно заканчивалось плачевно — его слабая воля была неспособна к сопротивлению. В данную минуту он чувствовал, что трусит перед Мэкра. Важная осанка майора нагоняла на него страх. Он снова взглянул на него и увидел, что тот тоже чувствует себя неловко — пожалуй, не меньше, чем он сам: Мэкра мрачно уставился на что-то за окном и выглядел порядочно смущенным.
— Барбара сейчас явится, — объявила, впархивая обратно в комнату, миссис Крофт-Кук. — Не хотите ли виски, Джон? Мэк, налейте ему виски.
— Благодарю вас, мне не хочется, миссис Крофт-Кук, — ответил де ля Хавр.
— Тогда, может быть, кофе с пирожным?
— Нет, благодарю, у меня от кофе бессонница, — снова отозвался он.
— Ну, тогда фруктовой воды — нам только что привезли из города.
— Пожалуйста, я охотно выпью стакан.
Миссис Крофт-Кук направилась к веранде распорядиться.
Это проявление гостеприимства заставило де ля Хавра призадуматься: что у миссис Крофт-Кук шло от сердца, а что диктовалось условностями? Он тут же отбросил мысль, что она могла искренне ему сочувствовать; ему хотелось бы, что бы это было так, вот и все. Он прекрасно знал, как ловко общество умело ограждать себя всякими условными правилами и вежливыми фразами от смущения и неприятных переживаний. Подлинные, невысказанные страдания человек должен был таить про себя, тем тяжелее их переживая. Его подмывало разразиться горячей филиппикой, высказать в лицо все, что он думал, нарушить это невозмутимое самодовольство и затем хлопнуть за собой дверью, навсегда уйти из этого душного ада. Наберется ли он по крайней мере мужества смело сказать в лицо правду — правду, выношенную в себе за долгие, долгие дни? Де ля Хавр исподтишка огляделся. Мэкра наливал себе в стакан неразбавленное миски. Он и хозяйка сохраняли невозмутимый вид, словно решительно ничего не произошло, что нарушило бы течение жизни в их мирке. Нет, у него никогда не хватит смелости — он должен, как это ни ужасно, отнестись к своему унижению так же, как они. Де ля Хавр нервно переменил положение в кресле.
Его юношеское самолюбие страдало от того, что он, некогда всеобщий баловень, кому разрешалось говорить невпопад умные вещи и по временам глупости, кто был признан непогрешимым, что именно он теперь страшился чужого высокомерия и прятался, как улитка в свою раковину. И все же, как ни гадко у него было на душе от обиды, он не мог отрешиться от своих переживаний.
— Скоро ли придет Барбара? — не удержался он от вопроса.
— Я схожу за ней еще раз, — сказала миссис Крофт-Кук.
— На вашем месте я бы выкинул ее из головы, молодой человек, — проговорил Мэкра, играя с сифоном содовой воды. — Она чересчур независима, чересчур сумасбродна.
Де ля Хавр не нашелся, что ответить — он лишь опустил голову и проклинал себя за то, что пришел сюда. Убежать бы от этих бессмысленных разговоров! Потонуть в бурном море собственных сожалений, забыть, навсегда забыть позорное прошлое, отвратительное настоящее и начать жизнь заново!..
— Она слишком молода, чтобы выходить замуж, — донесся до него голос миссис Крофт-Кук сквозь вихрь его смятенных мыслей. Она говорила тоном матери, не только думающей о своих детях, но озабоченной участью всех несчастных и заблудших.
