Хилари Мантел - Внесите тела
– На вашем месте я бы не питал чрезмерных надежд, – говорит он. – Генрих ссорится с Анной и снова мирится – и тогда готов пожертвовать для нее всем. Так у них с самого начала.
Том Сеймур говорит:
– Кому нужна жилистая старая курица, когда есть сочная жирненькая цыпочка? На что она годна?
– На бульон, – говорит он тихо, чтобы Том не услышал.
Сеймуры в трауре, хоть и не по Екатерине. Скончался Антони Отред, губернатор Джерси, и сестра Джейн Элизабет теперь вдова.
Том Сеймур говорит:
– Если король сделает Джейн своей любовницей, мы сможем выдать Бесс за кого-нибудь из первых людей королевства.
Эдвард отвечает:
– Не опережай события, братец.
Бойкая молодая вдова прибыла ко двору – помогать родным в их кампании. Он думал, они называют ее Лиззи, но, судя по всему, Лиззи она была для мужа, а для братьев – Бесс. Он рад, хоть это и глупо: кто сказал, что другим женщинам нельзя носить имя его жены? Бесс не великая красавица и смуглее сестры, но в ней есть живость, которая притягивает взгляд.
– Не сердитесь на Джейн, господин секретарь, – говорит Бесс. – Она вовсе не заносчивая, как некоторые думают. Они думают, она молчит из гордости, а она просто не знает, что сказать.
– Но со мной она говорить будет.
– Она будет слушать.
– Привлекательное качество в женщине.
– Привлекательное качество в любом человеке, разве нет? Впрочем, Джейн чаще других ждет от мужчин, что те расскажут ей, как поступить.
– И поступает, как сказано?
– Не всегда, – со смехом отвечает Бесс и легко касается пальцами его руки. – Идемте. Она готова с вами поговорить.
Казалось бы, под солнцем королевского обожания любая девушка расцветет. Любая, только не Джейн Сеймур. Впечатление такое, будто ее траур еще чернее, чем у братьев и сестры, и она обмолвилась, что молится за душу новопреставленной Екатерины, хотя, конечно, в этом нет никакой нужды, потому что уж если кто и попал прямиком в рай…
– Джейн, – говорит Эдвард Сеймур, – выслушай меня внимательно и сделай, как я скажу. В присутствии короля веди себя так, будто никакой Екатерины никогда не было. Если он услышит ее имя из твоих уст, то сразу тебя разлюбит.
– Послушай, – говорит Том Сеймур, – Кромвель хочет знать: действительно ли ты вполне и совершенно девственна?
Тут самому впору покраснеть от стыда. Он говорит:
– Если нет, мистрис Джейн, есть средства исправить дело. Но вы должны сказать нам сейчас.
Нездешний, отрешенный взгляд.
– Сказать что?
Том Сеймур:
– Джейн, даже ты должна понимать, о чем тебя спрашивают.
– Верно ли, что никто не просил вас стать его женой? Что не было никаких контрактов или обязательств? – Он чувствует себя беспомощным. – Вам никто никогда не нравился, Джейн?
– Мне нравился Уильям Дормер. Но он женился на Мэри Сидни. – Джейн на миг поднимает льдисто-голубые глаза. – Я слышала, они очень несчастливы.
– Дормеры сочли, что мы недостаточно для них хороши, – говорит Том. – Теперь локти кусают.
Он говорит:
– Весьма похвально, Джейн, что вы никому не отдали свое сердце до помолвки, одобренной семьей. Потому что с девушками такое бывает часто, и заканчивается это плохо. – Он чувствует, что надо пояснить свои слова. – Мужчины часто говорят, что умирают от любви к вам. Что не могут ни есть, ни пить. Что умрут, если вы не ответите на их любовь. А когда вы уступаете, они вас бросают. Через неделю они пройдут мимо, будто с вами незнакомы.
– Вы так поступали, господин секретарь? – спрашивает Джейн.
Он в растерянности.
– Давайте, давайте, – говорит Том Сеймур. – Мы все хотим знать.
– Возможно. В юности. Я рассказываю на случай, если вашим братьям трудно завести с вами подобный разговор. Не каждый брат сознается в таком сестре.
– Так что видишь, – говорит Эдвард, – ты не должна уступать королю.
Джейн говорит:
– А зачем мне ему уступать?
– Его льстивые речи… – начинает Эдвард.
– Его что?
Императорский посол затворился дома и не хочет видеть Томаса Кромвеля. В Питерборо на похороны не поехал, потому что Екатерину отказались хоронить как королеву, а теперь, видите ли, соблюдает траур, поэтому в гости ходить не может. Наконец удалось договориться о встрече: посол возвращается от обедни в церкви Остин-фрайарз, а Кромвель, живущий сейчас в здании судебных архивов, как раз в это время приехал глянуть, как достраивают его дом. «Посол!» – кричит он изумленно, как будто решительно не ожидал.
Кирпичи, которые будут класть сегодня, обожгли летом, когда король еще путешествовал по западным графствам, глину для них выкопали прошлой зимой, ледяную корку разбивали, когда он, Кромвель, добивался признаний от Томаса Мора. В ожидании Шапюи он терзал старшего каменщика вопросами о том, не будет ли кирпич пропускать воду, а теперь крепко берет посла за локоть и уводит от козел, на которых пилят бревна, подальше от шума и пыли. Эсташа так и распирают вопросы: они нетерпеливо подпрыгивают в мышцах, гудят в складках одежды.
– Эта Симор…
День темный, морозный, безветренный.
– В такую погоду хорошо ловить щук, – говорит он.
Посол силится скрыть брезгливую гримасу.
– У вас есть слуги… Если вам нужна рыба…
– Ах, Эсташ, вижу, вы не понимаете прелесть рыбной ловли. Не горюйте, я вас научу. Что лучше для здоровья, чем с рассвета до темноты, час за часом сидеть на берегу, под раскидистыми ветвями, и смотреть на свое морозное дыхание, в одиночестве или с добрым товарищем?
Множество мыслей проносится у Эсташа в голове. С одной стороны, час за часом в обществе Кромвеля, когда тот может потерять бдительность и что-нибудь сболтнуть. С другой стороны, какая от меня будет польза императору, если я окончательно застужу колени и буду передвигаться на носилках?
– Может быть, порыбачим летом? – с надеждой спрашивает посол.
– Я не стану рисковать вашей жизнью. Летняя щука утянет вас под воду. – Он сдается. – Дама, о которой вы спросили, зовется Сеймур. «Сей» – как в «сей же час, господин посол», и «мур», как мурлычет кошка. Хотя некоторые старики произносят «Симор».
– Не дается мне ваш язык, – сетует посол. – Каждый произносит свое имя как вздумается, сегодня так, завтра иначе. Я слышал еще, что семья древняя, а дама не совсем юна.
– Она служила вдовствующей принцессе и была к ней очень привязана. Горячо сочувствовала ей. Любит леди Марию и, по слухам, писала ей ободряющие письма. Если король будет и дальше к ней благоволить, она сможет немало Марии помочь.
– Ммм. – Посол не спешит поверить. – Я слышал все это, а также что она весьма скромна и благочестива. Однако я боюсь, что под медом таится скорпион. Мне хотелось бы глянуть на мистрис Симор, вы можете это устроить? Не встречу, просто глянуть одним глазком.
– Меня удивляет ваша заинтересованность. Я думал, вас больше волнует, на какой из французских принцесс женится Генрих, если расторгнет нынешний брак.
Теперь посол растянут на дыбе страха. Лучше уж известный дьявол, чем неизвестный? Лучше Анна Болейн, чем новая угроза, новый союз между Англией и Францией?
– Вы уверяли, что это сказки, Кремюэль! Говорили, что ищете дружбы моего господина и не поддержите этот брак!
– Успокойтесь, Эсташ, успокойтесь. Я не утверждаю, что могу руководить Генрихом. Возможно, он еще решит сохранить нынешний брак или вовсе жить по-монашески.
– Вы смеетесь! – негодует посол. – Кремюэль! Вы же надо мной потешаетесь!
Так и есть. Строители обходят их, вежливо сторонятся – грубые лондонские ремесленники с орудиями за поясом.
– Каюсь, – говорит он. – Не теряйте надежды. Когда король и его женщина очередной раз мирятся, не дай Бог кому-нибудь говорить о ней дурно.
– Вы будете ее поддерживать? Защищать? – Посол напрягся всем телом, будто правда сидел с утра на берегу и задубел от холода. – Пусть она вашей веры…
– Что? – Он распахивает глаза. – Моей веры? Я, как и мой государь, верный сын католической церкви. Просто мы сейчас разорвали общение с Папой.
– Давайте я скажу иначе. – Шапюи щурится на серое лондонское небо, будто ждет помощи свыше. – Вас с ней связывает материальное, не духовное. Мне известно, что она дала вам должности и богатство.
– Вы ошибаетесь. Я ничем Анне не обязан. Должности и богатство мне дал король и больше никто.
– Помню, вы называли ее своим дражайшим другом.
– Я и вас называл своим дражайшим другом, но ведь вы мне не друг, верно?
Шапюи переваривает услышанное.
– Я бы ничего так не желал, как дружбы между нашими странами. Наивысшее достижение для посла – мир после долгой ссоры. И теперь для этого есть возможность.
– Теперь, когда Екатерина умерла.
Посол не возражает, лишь плотнее кутается в плащ.
– Конкубина не принесла королю ничего хорошего. И не принесет. Ни одна европейская держава не признала этот брак законным. Даже еретики не признают, сколько бы она их ни умасливала. Что пользы вам сохранять нынешнее положение дел: король страдает, парламент неспокоен, знать считает обиды, и вся страна возмущена поведением этой женщины…
