Евгений Салиас - Петровские дни
Князю понравилась умная Перекусихина. Он без всякой задней мысли пожелал сблизиться с ней, несколько раз побывал у неё в гостях, и вместе говорили они о трудном положении великой княгини. Однажды он узнал из слов Перекусихиной, что она ищет в Петербурге небольшую сумму денег для великой княгини, а банкиры отказывают дать что-либо, боясь огласки и гнева императрицы. Поэтому она находится в большом затруднении. Князь добродушно тотчас же предложил эти деньги — всего пять тысяч.
Перекусихина заявила, что если дело пойдёт ещё хуже, наступит настоящее гонение на великую княгиню, то ей, пожалуй, придётся уезжать к матери. Всё может случиться! Сам Пётр Фёдорович может лишиться наследия престола. И тогда деньги князя пропадут.
— Ну и Бог с ними! — сказал Козельский. — А всё-таки сделайте мне честь и удовольствие — примите.
Вскоре, выехав из Петербурга, князь не видел более Перекусихиной и забыл, конечно, о маленькой для него сумме, которую дал. Узнав о воцарении императора Петра III, он узнал, как и все россияне, что положение государыни Екатерины Алексеевны стало ещё хуже, чем было при покойной царице.
Затем, узнав и ахнув, как и вся Россия, о вступлении на престол новой императрицы, князь Козельский вспомнил о своём знакомстве с Перекусихиной и сообразил, что совершенно случайно, без всякого лукавого повода, оказал маленькое одолжение не жданной никем императрице. Князь понял, что если Перекусихина посудит это дело так, как следует, то у него вдруг явится сильное покровительство во всяком деле.
"А кого предпочесть, — рассуждал князь сам с собой, — тех ли, что с вами хороши и добры, когда вам плохо, или тех, которые могут лебезить и свои чувства излагать, когда хорошо и без них?"
С тех пор как государыня переехала в Петровское, князь Александр Алексеевич стал собираться в гости к Перекусихиной, но всё откладывал свой визит, не зная, как поступить. Прямо ли ехать запросто, как прежде к частному лицу, или же отнестись теперь к Перекусихиной как к придворному человеку и явиться официально, испросив на это заранее разрешение?
Явился серьёзный мотив не откладывать своего визита, и князь решил дело просто. Он отправил в Петровское племянника, чтобы он доложил о себе горничной Перекусихиной, а ту послал попросить на словах разрешения быть самому князю-дяде.
Если бы приходилось явиться к самой Перекусихиной, Сашок, конечно, струсил бы…
— Ну а горничная — всё-таки горничная, хоть и во дворце! — рассудил он.
XIV
Однако вышло иное…
Сашок съездил и вернулся важный, радостный, с хорошей вестью. Перекусихина сама приняла его, незнакомого ей молодого офицера, так ласково, так обрадовалась, что князь Александр Алексеевич в Москве и желает её видеть, что Сашок совсем не конфузился. И конечно, по всему вероятно, она примет князя как настоящего приятеля.
На другой же день, около полудня, как было ему назначено, князь явился в Петровское. Он был тотчас же принят Перекусихиной, и умная, тонкая женщина, усадив его, спросила прежде всего:
— Чем мне вас угощать?
— Помилуйте, Марья Саввишна, я не за тем! Я явиться… — начал князь.
— Полно, полно! Не могу я вас так принимать, как других. Нужно какое-либо отличие. Будем мы этак беседовать, выйдет какая-то аудиенция. А мы ведь с вами — старые приятели. Ну, давайте кофе пить!
И она приказала тотчас же горничной кофе сварить самой.
— Не на кухне. А сама…
— Слушаю-с.
— Знаешь, какой? Тот самый, что я для государыни варю — гамбургский! У меня не простой гость сидит, — показала она на князя, — а мой давнишний, хороший благоприятель.
Князь, конечно, понял, что всё это было сказано горничной умышленно, чтобы окончательно убедить его, как относится к нему женщина.
— Ну, князь, а денежки свои ты всё-таки малость обожди! — сказала Перекусихина тотчас же.
— Что вы! Что вы! — привскочил Козельский. — Да и поминать не могите об этом! Отсохни мои руки, если я эти гроши назад получу!
— Что вы? Как можно!
— Да так! Ни за что не возьму! Что хотите делайте! Хоть в крепость меня пускай посадят, а я эти деньги назад не возьму. Сами вы знаете, Марья Саввишна, что при моём достоянии такие деньги — совсем маленькие.
— Не в том дело, князь, а всё-таки они были взяты взаймы…
— И говорить об этом не хочу! Ни за что на свете их не возьму!
— Как знаете. Тогда я должна доложить…
— Вы меня обижаете, думая, что я за этим приехал к вам. Я приехал, просто желая вас видеть, поздравить и порадоваться, что обожаемая вами особа стала российской императрицей. Да ещё как! Спасла отечество, веру. Спасла всех нас, россиян, от больших бед! Небось, как теперь счастлива государыня от достижения святой цели!
— Ох, князь, ошибаетесь вы! — печально ответила Перекусихина. — Если бы вы видели мою горемычную государыню! Нет человека на свете более несчастного.
— Что вы? — изумился Козельский.
— Да, князь! Хорошо так вчуже судить, заглазно, а если бы все знали, каково положение государыни? Другому кому я бы так сказывать не стала… Но вам, моему старому благоприятелю, я прямо говорю: положение наше ужаснейшее. Я сказываю "наше", потому что всё, что касается государыни, касается и меня. Улыбнётся она — и я счастлива. Заплачет она — и я несчастнее самых несчастных. А положение поистине мудрёное. Такое мудрёное, что ум за разум заходит…
— Да что же такое? — спросил князь, продолжая изумлённо глядеть в лицо женщины.
— Да как вам сказать? Коротко скажу. Кругом одни козни, одни враги… Вороги лютые!
— Кто?
— Да все!
— Да как все, Марья Саввишна?
— Да все! Как есть все! Начать пересчитывать, так и конца не будет…
— Да назовите хоть кого-нибудь… А то я и понять не могу.
— Извольте. Злокознят на мою бедную государыню самые близкие: господа Орловы, граф Воронцов, Бестужев, княгиня Дашкова, Теплов, Бецкой… Хотите, ещё кого назову? Могу ещё много народу назвать! А пуще всех заедает её злая собака… Ну, тьфу! Обмолвилась я… Да с вами можно! Вы меня не выдадите. Да прямо скажу: именно злая собака!
— Кто же такой?
— Между нами, князь! Под великим секретом… Я привыкла с вами не скрытничать.
— Конечно! Конечно! Помилуйте! Неужто вы ко мне веры не имеете теперь. Вспомните только… — воскликнул весело князь. — Вспомните, какие мы беседы вели когда-то в Петербурге. Такие, за которые мог я тогда в крепость попасть.
— Да и я тоже, ещё скорее вас, — улыбнулась Перекусихина, оживляясь на мгновение, и прибавила тише: — Ну-с, вот. Пуще всех одолевает государыню Никита Иванович Панин.
— Каким образом?
— Да просто! Вы его знаете?
— Знаю! И достаточно!
— Знаете, что он человек, коего честолюбию нет предела?
— Это верно!
— Ещё при покойной императрице он надеялся стать скорей властным человеком, да Шуваловы удалили его и так ли, сяк ли заставили его просидеть в Швеции. Сделавшись воспитателем государя наследника, он, конечно, снова возомнил о себе… А теперь, когда вступила на престол государыня, он совсем разум потерял, прожигаемый своим честолюбием. И сказывать, князь, нельзя, что он измыслил! Боюсь я говорить…
— Полноте, Марья Саввишна, мне это недоверие ваше даже обидно. Не то было прежде… — сказал князь с упрёком.
— Извольте! Неужели вы не слыхали, что он при отречении Петра Фёдоровича измыслил со своей партией, с главным своим орудователем — Тепловым немедленно объявить императором юного Павла Петровича, государыню — простой правительницей, а себя тоже правителем. И стало быть, до совершеннолетия великого князя он стал бы править всей Россией самовластно, как регент. Так же, как когда-то правил Бирон, если не с той же злобой, то с той же властью. И вот эти его ухищрения государыня тогда одолела. Помогли много, правду надо сказать, Орловы со своими ближними. Ну вот теперь Никита Иванович новое и затеял. Одно не выгорело, он за другое схватился, и такое же — не меньшее.
— Да что же, собственно? — крайне удивляясь, спросил Козельский.
— Да неужели в Москве ничего не слышно об этом?
— Может быть, и слышно, Марья Саввишна, да до меня не дошло! — схитрил князь.
— Ну, так я вам скажу. Никита Иванович желает, мало сказать, прямо-таки требует, чтобы государыня тотчас после коронации объявила манифестом об учреждении Верховного Совета, состоящего из пяти лиц, и, конечно, в сём Совете главным лицом будет…
Перекусихина запнулась и смолкла, так как горничная вошла с подносом, где дымился кофе… Когда она поставила его пред князем и вышла, Перекусихина заговорила тише:
— Главным заправилой и коноводом будет, конечно, сам граф Панин. И будет этот Совет императорский управлять всей империей.
— Станет он, стало быть, — спросил князь, — выше сената?
