Лев Рубинштейн - Когда цветут реки
Восемнадцатого августа город дрогнул от пушечных ударов. Стреляли европейские гаубицы по пустынной местности, пересеченной каналами. Гранаты рвались на брошенных рисовых полях и разносили в щепки и без того уже сгоревшие крестьянские дома. Кому-то почудились на западе тайпинские флажки…
Полк Лю Юнь-фу (в то время он был уже полковым командиром) переждал обстрел и двинулся вперед. Лю Юнь-фу решил, что брать главные ворота не имеет никакого смысла и следует подойти к городу севернее и произвести разведку.
Ли Сю-чен приказал своему авангарду не вступать в бой с иностранцами, выставить флаги Тайпин Тяньго и попытаться подойти к городу не стреляя.
Лю Юнь-фу остановил свой полк на дороге. Перед ним скопилось множество людей с семьями, со скарбом, которые не успели пройти в главные ворота и оказались между двумя армиями.
Но можно ли назвать «армией» несколько гаубиц, расположенных на стене среди мешков с песком и деревянных щитов? Лю видел фигурки в плоских бескозырках, которые возились около орудий. Это была британская морская пехота.
— Люди! — зычно крикнул Лю, обращаясь к толпе беженцев. — Куда вы бежите? Ворота заперты, а на стене стоят пушки! Ступайте по домам! Небесная Армия никого не трогает!
— Мы боимся цинских солдат, — сказал какой-то старик, тащивший козу на веревке. — Они сожгли наши дома. А вдруг они вернутся?
— Почтеннейшие! — снова начал Лю. — Я очень прошу вас уйти отсюда, потому что я вижу, как заморские люди наводят пушки…
Он не закончил. Раздался свист и взрыв, а потом долетел гулкий удар пушки. Граната разорвалась на дороге, разметав несколько повозок.
И вся толпа с каким-то страшным стоном подалась назад.
Еще одна граната пропела над флагом войск Лю и подняла фонтан брызг над каналом. Третья граната снова разорвалась среди беженцев на дороге.
— Трубить отход! — скомандовал Лю и ударил ногами лошадь.
Она с трудом вынесла его к группе тополей, за которыми собрался весь его полк. Деревенские люди бежали мимо. Некоторые плакали. У других были отчаянные и угрюмые липа.
Лю смотрел на них нахмурившись.
Еще одна граната. Потом визг картечи. Дорога была пуста. Несколько трупов лежало по обочинам.
— Вот привет тайпинам от заморских братьев из Шанхая! — проворчал Лю.
Бывший грузчик Лю, человек с рассеченной щекой, многому научился за последние годы. Раньше он знал только свой воинский долг и боевое дело. Сейчас он стал понимать, что Тайпин Тяньго не может жить одной обороной. И, как многие тайпинские командиры, он днями и ночами старался ответить на простой вопрос: «Что же дальше?»
Внешне Лю не очень изменился. Это был все тот же приземистый, коренастый человек с очень широкими плечами и короткими, могучими ногами. Но годы войны словно взвалили ему на плечи тяжелую ношу: он стал сутулиться и опускать голову. Говорил он коротко, отрывисто, хрипловатым голосом. Его большие глаза, как будто внезапно показываясь из-под полуопущенных век, пронизывали собеседника острым светом, похожим на вспышку холодного огня, и снова скрывались под веками.
В ночь на 19 августа тайпины окружили китайский юрод и подошли к европейскому сеттльменту. Из предосторожности Лю велел погасить фонари и идти цепочками по козьим тропам, которые вели в предместья Шанхая. Но уже через час горизонт покрылся огненными языками.
Передовые посты тайпинов донесли, что в Шанхае пожар.
— Пожар не в Шанхае, — сказал Лю, осмотрев горизонт, — а в предместьях Шанхая. Поджигают сразу во многих местах.
— Это по приказу чиновников? — спросил Дэн.
— Нет, это иностранцы.
Идти дальше не было возможности: путь преградила стена огня.
Лю был прав. Английский адмирал Хоп, договорившись с французским командованием, приказал поджечь все населенные пункты на запад от сеттльмента.
Горели крестьянские дома, лавки, мастерские, крупнейшие склады китайских купцов, соевая фабрика, пристани и мосты. В огне погибли сотни людей.
Лю отвел своих воинов в лагерь. Подойти к стенам Шанхая с этой стороны было нельзя. А осаждать город с одной только южной стороны не имело смысла. Об этом генералы доложили Ли Сю-чену, но получили приказ сделать еще одну попытку приблизиться к китайскому городу с севера.
Лю сам нарисовал карту и нанес на нее все возможные пути. Следовало идти так, чтобы ни один тайпинский воин не ступил ногой на территорию сеттльмента. Об этом были даны строжайшие указания.
Солдаты вытянулись длинными цепочками по тропинкам и межам среди рисовых полей и огородов. Каждый солдат нес флаг.
Шли в глубокой тишине. Синим дымом курились догоравшие хижины. Морской ветерок трепал флаги. Вдали грохнула пушка, и вслед за ней затрещали винтовки.
Пули засвистели над головами передовых бойцов. Кто-то упал. Еще один, еще, еще… Минута-две — и тайпинские горны заиграли отход. Европейские винтовки стреляли далеко и точно. Теперь уже не было никаких сомнений, что «нейтралитет» европейских военных существует только в консульских бумажках.
В сумерках тайпинские отряды были снова обстреляны — на этот раз у самых границ английского сеттльмента. Солдаты Небесной Армии шли мимо сеттльмента, направляясь к берегу Янцзы.
Лю приказал расположиться лагерем в семи километрах от города. Костров не разводили, и развести их было невозможно, потому что стал накрапывать дождь. Солдаты Дэна, мокрые, запачканные грязью и усталые, устроились кое-как на земле, прикрываясь щитами и рогожами.
— Зачем мы ходим вдоль Шанхая, как беглецы из разоренной деревни? — спросил Чжоу Цзун-до, изогнув свое богатырское тело под плетеным навесом. — Это не война. Лучше было бы уйти отсюда. Вот Янцзы…
Берега здесь плоские, а река так широка, что противоположный берег еле виден в дымке. Дождь барабанил по зеленовато-желтым, медленно движущимся водам. Это была родная река Янцзы, возле которой выросли большинство солдат полка Лю Юнь-фу. Но она не принадлежала китайцам. На ней чернели мачты и расплывающиеся в тумане очертания английских канонерок. Вот невысоко поднялась белая ракета. Снова сигнал — и две огненные вспышки в тумане. Две гранаты взорвались рядом на холме, подняв высокие столбы огня.
Это были большие, тринадцатидюймовые гранаты из орудий канонерской лодки «Пайонир». Англичане обстреливали тайпинов с тыла.
К утру гонец от Ли Сю-чена привез приказание армии отходить от Шанхая.
Сам полководец был увезен в Сучжоу, легко раненный осколком гранаты. Он не обращал никакого внимания на врачей и, прибыв в свою ставку, немедленно продиктовал письмо европейским консулам в Шанхае.
«Я пришел в Шанхай, — писал он, — чтобы подписать договор с целью установить торговые связи. Я не собирался сражаться с вами.
Среди иностранцев в Шанхае должны найтись разумные люди, знающие основы права и справедливости, которые сделают выводы о том, что выгодно и что вредно. Нельзя только домогаться денег от династии дьяволов и забывать о торговых связях и интересах этой страны.
…Вы не должны упрекать меня в дальнейшем, если вы увидите, что торговые пути стали малопроходимы и для наших товаров нет выхода…»
Это письмо было подписано «Чжун-ван, Верный Царь Тайпин Тяньго, в десятый год, седьмой луны, двенадцатый день Небесной Династии».
Иностранные консулы на это письмо не ответили. Через несколько дней началась третья «опиумная» война. Осенью европейцы взяли Пекин и сожгли дотла летний дворец маньчжурского императора. Одновременно европейцы обстреливали и тайпинов на Янцзы. При этом шанхайские газеты все время писали о «нейтралитете» западных стран.
3. Гаоцзяо
В течение всего 1861 года Небесная Армия четыре раза тщетно пыталась выручить на западе осажденный город Аньцин.
Войска Ли Сю-чена переходили из одной провинции в другую. Бесконечно сменяли друг друга длительные марши и сражения. Противник сопротивлялся все упорнее.
Еще в апреле армия Цзэн Го-фаня была отрезана от источников продовольствия. Он пытался прорваться на восток, но тайпины окружили его в Цимыне.
Небесные воины пошли на штурм. Это был уже не первый штурм за последний год. Залпы тайпинских винтовок гремели один за другим, и боевой клич раскатывался по окрестностям, как в лучшие времена, когда крестьянская армия шла к Нанкину.
Казалось, Цзэн Го-фаню в Китае пришел конец. Од никогда не отличался мужеством. Два раза в жизни он уже покушался на самоубийство и сейчас стал готовиться к нему в третий раз. Ночью, когда он писал завещание, привели пленного, который утверждал, что сообщит генералу важную новость.
— Какую новость может мне сообщить длинноволосый разбойник? — спросил Цзэн.
— Он утверждает, что может передать ее вашему превосходительству только при личном свидании.
