Наталья Павлищева - Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Через день Телемах уже рассказывал, что отец навестил мертвых в царстве Аида, побеседовал с тенями, но сумел оттуда выйти (ох и хитер царь Итаки!) и теперь плыл куда-то дальше.
Откуда известно? Деду приснилась Антиклея, сказавшая, что сын появлялся среди теней, а матери рассказала Афина.
— Даже богиня удивляется хитрости Одиссея!
Богиня удивлялась, только хитрости Пенелопы. Та настойчиво создавала мужу ореол непобедимого хитреца, способного выйти из любых положений, остаться живым там, где выжить невозможно, обмануть всех, даже богов.
А где же сам Одиссей?
ОДИССЕЙ. ПУТЕШЕСТВИЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО…
Сначала казалось, что оракул ошибся. Конечно, Тиресий не ошибался никогда, но все же бывает впервые.
В первый год отправились не туда, приплыли, пограбили, потом поняли, что своих, пусть и далеких родственников, вернулись на Авлиду.
Удивлялись все: более неудачного места для сбора флота не найти, и чего Агамемнону вздумалось собирать ахейские суда в этом узком проливе, где вода с точностью восхода и захода Гелиоса течет то в одну, то в другую сторону? А потом была неудачная охота самого микенского царя, на которой он убил священную лань Артемиды (богиня тоже хороша — отпускать своих ланей гулять там, где собралась такая толпа мужиков без дел, зато с оружием!). Артемида обиделась (смотреть за живностью нужно было лучше!) и устроила, конечно, с помощью Посейдона (тот рад напакостить людям в море, только попроси) безобразие в виде встречных ветров.
Что делать? Выход один — принести искупительную жертву, причем чем страшней, тем лучше.
Одиссей с Диомедом увидели в этом возможность сорвать весь поход и объявили, что жертвой должна быть ни много ни мало дочь самого Агамемнона Ифигения! Местный оракул, получив свою порцию золота, сначала все равно отказался такое вещать, но после дополнительной порции пинков и обещания стать жертвой самому сразу услышал «глас Артемиды», произносивший нужные слова. Богини и оракулы тоже бывают сговорчивыми.
Расчет верен — какой же нормальный отец согласится зарезать свою дочь в угоду походу, который еще неизвестно чем закончится? А не согласится, кинут клич: «По домам!», поддержат все, многим надоело изображать единство ахейцев. Одиссея и Диомеда уже поддержали те, кто поумней.
Но Агамемнон согласился! И Ифигению привезли. Одиссей не верил, что Агамемнон перешагнет последнюю черту, положив собственную дочь на жертвенный камень, даже жреца убедил, что ничего не случится. Микенский царь пошел до конца, он бросал вызов всем: и царям, и богам, и собственной судьбе!
Артемиде пришлось вмешаться, заменив Ифигению на овечку и забрав девушку к себе. Не подозревая, что этим определил себе будущую гибель от рук собственной жены, Агамемнон взмахнул рукой:
— Вперед!
Вперед растянулось надолго. Брать Трою в лоб не решился даже Агамемнон, слишком высоки стены, слишком мощна оборона. Даже окружить со всех сторон не удалось, никаких ахейцев не хватало.
Но микенский царь не глупее Одиссея, хотя, может, и не столь хитер. Ахейцы принялись воевать округу. Агамемнон разбил войско на две части, командование одной доверив Паламеду. Как ни ненавидел Одиссей Агамемнона, но воевать под рукой Паламеда ему хотелось еще меньше.
Эти годы даже вспоминать противно, выброшенные восемь лет после года сидения в Авлиде. Иногда его спрашивали, почему не вернулся, как другие, домой после первого неудачного года, ведь были такие, кто отправился в свои царства и через год к Авлиде не приплыл. Одиссей понял, что если уплывет, то уже не вернется, и этот год посвятил выманиванию из дома Ахилла. Тот тоже прятался, как и сам Одиссей, но не делая вид, что сошел с ума, а переодевшись в девичье платье (разве для будущего героя это не одно и то же?). И Одиссей применил хитрость, как поступил с ним самим Паламед, он разложил на виду оружие, а потом нанятые люди изобразили нападение на дворец. Все девушки с визгом бросились в гинекей, а переодетый Ахилл схватил меч и тем себя выдал.
После года сидения в Авлиде и восьми лет разорения округи тянуть дольше оказалось невозможно, но и взять Трою тоже. И как Гераклу это удалось? Но Геракла с ними не было, столь же сильных героев тоже, оставалась хитрость, а кто среди ахейцев хитрей всех? Одиссей.
Агамемнон решил надавить на родственника:
— Домой хочешь?
— Нет.
Но микенского царя не удивишь ничем.
— А стать выше Паламеда?
Вот этого Одиссей хотел всегда, вернее, с того самого дня, когда увидел чистенького мальчика в мегароне своего отца!
Паламеда любили, его разумность не просто никуда не делась, а расцвела пышным цветом. Он добавил несколько букв к тем, что были у ахейцев, и писать стало куда удобней (Одиссей вовсе не считал это такой уж необходимостью, он прекрасно обходился и без этих глиняных черепков с закорючками, но остальные, вроде Агамемнона, восхищенно цокали языками). Паламед придумал разделить время между появлением Гелиоса на небе и его уходом на равные отрезки и от одного восхода до другого считать днем. Он заметил, что этих дней от рождения молодой луны до ее смерти и нового рождения всегда одно и то же количество. Одиссей, услышав такое утверждение, возмутился:
— Он заметил! Да моя нянька знала это тогда, когда не только Паламеда, но и Навплия на свете не было!
Паламед предложил ориентироваться по ночам в море по Волопасу — созвездию, которое стоит неподвижно. И снова Одиссей возмущался:
— Да финикийцы давно это делают!
Паламед придумал игру в кости и шашки.
Царь Итаки едва не ввязался с царевичем Навплиона в драку:
— В эти игры в Баб-Или играли в «огигиев век», когда ахейцы не жили на Пелопоннесе!
Он вор, он просто вор! Только воры бывают разные, можно украсть отару овец, рабов, даже жену, а можно вот так — выдать давно известное у других народов за собственное изобретение. Что этот умник придумал, кроме закорючек, изображавших дополнительные буквы? Ставить печати на серебряные пластины, чтобы обозначить их ценность для обмена на товары? Но в Баб-Или…
Одиссей вспомнил убийство Полифрона. Тот ведь был из Баб-Или и легко мог разоблачить мнимого изобретателя! Стало казаться, что Паламед убил Полифрона специально, чтобы тот не рассказал, что все новшества давно известны в мире. О том, что Паламед не подозревал о происхождении Полифрона из царского рода Баб-Или, Одиссей не думал, ярость застилала не только глаза, но и ум.
Он сумел отомстить за наставника, Паламеда закидали камнями, как предателя.
Но стены Трои это не разрушило.
А потом был конь — огромный, тяжеленный не столько самой своей массой, столько тушами самых крепких воинов, спрятавшихся внутри. Оружие пришлось обмотать тряпками, чтобы не звякнуло, не пить весь предыдущий день, чтобы не потянуло помочиться не вовремя, дышать через раз…
Но они со всем справились, Троя была взята!
Чего ожидал Одиссей в качестве оплаты за свою хитрость? Конечно, лучшей доли при разделе награбленного. Неужели героя заставят вместе со всеми тянуть жребий?!
Заставили, тянул и вытянул… Увидев в своем жребии старую царицу Гекубу, жену Приама, Одиссей с трудом сдержался, чтобы не броситься на окружающих с мечом в руках, ревя, как разъяренный бык. Были еще пара красивых рабынь, но это рабыни!
Остановил голос Агамемнона, царь Микен хохотал как сумасшедший:
— Одиссей, ты глянь, кто мне достался! Стоило ли нападать на эту Трою, если здесь и женщин нет?!
Агамемнону досталась чокнутая дочь Приама Кассандра, известная вещунья, которая когда-то предсказала, что они умрут в один день! Жена Гектора красавица Андромаха, обладать которой хотели бы многие, досталась сыну Ахилла Неоптолему. Да, сыночек удался в папашу, у такого не отнимешь…
Одиссей расхохотался тоже. Десяток лет угробить на то, чтобы получить старуху или девчонку и кучу ненужного хлама? Агамемнон радуется падению Трои и Троады, потому что не существует больше препон в торговле с Востоком, но Одиссею эти препоны никогда не мешали. Да и остальным тоже. Единство ахейских царей, за которое ратовал микенский правитель, тоже не состоялось. Отвернись, так эти цари из-за добычи друг другу горло перегрызут. К чему столько лет воевать, столько лет выбросить из жизни?
Таким вопросом задавались многие. За десять лет у многих пришли в запустение собственные владения, жены наставили ветвистые рога (как их винить, если сами имели наложниц), родились дети от слуг, все стало чужим. Десять лет многое изменили в Элладе, их не вернуть и ничего не исправить. Стоила ли разрушенная Троя таких потерь у себя дома?
Они отвыкли жить нормальной жизнью, отвыкли от семей и домашних забот, забыли, как пахать, как сеять, забыли, как воспитывать детей, они все забыли и всему разучились. Теперь требовалось учиться заново, а это трудно. Постарели, огрубели, привыкли брать молодых наложниц силой, забыв, что бывает ласка. Забыли вкус домашнего сыра и голоса жен, забыли детский смех и женские песни из гинекея, забыли, как принимать гостей с чашей домашнего вина, как давить масло из оливок, как стричь овец… забыли, как жить!
